***
- Ты веришь в чудо? – Задумчивый голос Кою вывел меня из
захватывающего мира виртуальных гонок.
- А?
- Веришь ли ты в чудо? – С раздражением в голосе повторил
он.
- Смотря о каком чуде идет речь. – Не задумываясь ответил я.
Вместо того, чтобы задать еще один непонятный моему ссохшемуся мозгу вопрос,
Такашима закашлялся водой. Я поспешил спасти друга от удушения. И вместо
благодарности за спасенную жизнь я услышал возмущенный писк:
- В смысле как, «смотря о каком чуде речь идет»? Что за
черт?! Они что, разные бывают?! – Он смотрел на меня так, будто я ему о
равноправии полов втирал.
- Эх, сдался же ты мне. Но, черт, я попробую объяснить. Вот
смотри: ребенок болен раком. Врачи говорят, что он безнадежен, а он раз – и
вылечился! Чудо? Чудо. А Санта Клаус, будь он не ладен, это бред пьяной
чебурашки. Понял?
- Ясно, ты, Акира, дурак. – Кою сказал это с таким
всезнающим и всемогущим видом, будто точно знал: я и правда идиот. Мне вдруг
тоже захотелось поперхнуться. Но, к несчастью, ни воды, ни чая под рукой не
оказалось.
- Как скажешь, уточка моя. – После этих слов Кою порозовел,
покраснел, глаза его подозрительно сузились. Тут-то я и просек, что позорное бегство
в туалет с замком лучше, чем смерть героя от рук  Такашимы.

- Ну и долго ты собираешься там сидеть? У тебя тут попугай с
голоду умирает, а он в сортире прячется. – Мы уже часа два продуктивно общаемся
через стену. Мне-то не сложно сидеть на закрытом крышкой унитазе и в абсолютной
темноте, а вот как там «заботливому» Кою на полу? А мне насрать на его комфорт.
Мне  и тут не плохо.
- Столько, сколько потребуется для того, чтобы не пасть
смертью храбрых.
- Выходи давай, я уже не злюсь. – Устало пробормотал он с
другой стороны.

- Хорошо сидим. Душевно.
- Ага. Хорошо, что ты ко мне пришел. Хорошо, что ты вообще
этот ремонт затеял. А то не хотелось к тебе лишний раз заходить.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Ну…
- Что «ну»?
- Просто квартира – это как отражение души хозяина. Я тебя
знаю. Это нихрена не твоя душа была.
- Вот спасибо, раскрыл глаза. – Кою обиженно насупился и
отвернулся. Сейчас он меньше всего напоминал тридцатилетнего успешного мужчину.
Это был мой Кою: высокий, угловатый подросток со смешной и почему-то милой
привычкой вытягивать губы. Я подполз к нему и чмокнул в надутую щеку. А этот
«милый и угловатый» выглядел довольным, как чума в Китае. И с самой наглой
мордой полез ко мне целоваться. Теплые, чуть шершавые губы так замечательно
меня целовали, что я понял – попал я. И пропал. И только я расслабился и начал
получать удовольствие, как этот мерзавец отстранился и отвернулся. Я уже
продумывал гневную тираду об отсутствии совести, но он опять задал вопрос:
- Ненавидишь меня?
- С чего вдруг?
- Аки, ты и правда идиот? Я – твой лучший друг только что
тебя целовал. Тебя – другого мужчину. В твоей собственной квартире, на глазах у
твоего же попугая! Ничего аномального нет в этих действиях?
- Хм… Бедный попугай. Теперь он знает, что его хозяин
целоваться умеет.
В меня полетела подушка.
- Нет, ты хочешь, чтобы я сказал, что ты – мерзкий педик и
тебе нужно отвалить, а лучше сдохнуть где-нибудь за углом? Или сказать, что мне
не понравилось? Так вот: первый вариант я не приемлю, потому что не страдаю
гомофобией и не хочу лишиться гитариста. Меня парни на британский флаг порвут.
А про второе я врать не собираюсь. Мне, черт возьми понравилось, я бы даже
повторил.
Кою смотрел на меня, как на умалишенного. Я даже
предполагал, что он пытается вспомнить номер какой-нибудь соответствующей
лечебницы. Но я его опередил:
- Такашима Кою, вы мне очень симпатичны. И я смею предложить
вам мою руку и сердце.
- Ты на мне жениться собрался?
- Нет. Брак предполагает детей, а у нас с тобой получатся
совсем не красивые дети. И глупенькие. Я предлагаю попробовать.
- Ты невозможен. Дурак!
- Да.
- Идиот!
- Конечно, милый.
- Ты… ты… - поток ругани утонул в еще одном сладком поцелуе.