1
Marked (NC-17, AU, Reita/Ruki) Ср Ноя 24, 2010 9:47 am
Leshaya
Сообщений : 674
Название: Marked («Отмеченный»)
Автор: shou_suke
Переводчик: Leshaya
Бета: ворон.ка
Пейринг: Рейта/Руки
Рейтинг: NC-17
Жанр: AU
Статус фика: закончен
Статус перевода: закончен
Размер: мини
Дисклеймер: персонажи мне не принадлежат, только сюжет
Предупреждения: даркфик, секс, намек на насилие
Разрешение на перевод: получено
Краткое описание: «Никто не выжил», - он улыбается, и улыбка отражается в его глазах. Эти глаза кричат о смерти. - «И мы не выжили».
Комментарии автора: Я уже несколько месяцев ничего не писала. Просто, сидя в своей библиотеке, я как-то подумала, что надо бы поторопиться и закончить этот фик. Комментарии и критика приветствуются, как всегда!
Комментарии переводчика: меня поразил стиль написания, и я загорелась желанием как можно более адекватно передать этот стиль на русском языке. Искренне надеюсь, что у меня это получилось…
Оригинал
***
Он просыпается в окружении слепящего-белого-ледяного-холодного-больно!, давление сжимает череп, а под хрупкими ребрами чувствуется пустота, обжигающая, как горячие угли, но ему все равно холодно, очень-очень-очень холодно.
***
Позже, когда он снова открывает глаза, - он не помнит, как их закрыл, - боли почти нет, ее вытеснила слабая пульсация, будто бы проросшая в его костях, неприятная, но терпимая. Ему все еще холодно, внутри, не снаружи, замерзшие пальцы цепляются за клетку ребер, словно когти.
В комнате тепло.
Он осознает присутствие кого-то (осязаемого, нет, почти жидкого темного извивающегося в воздухе как пар от воды, твердое тело и легкие тени сплетены в борьбе) слева от себя, ледяные пальцы скользят по его локтю (как жидкость), прижимая тампон к внутреннему сгибу. Темно-карие оленьи глаза смотрят на него, обещая безопасность и тепло, хотя он чувствует, что руки на его коже очень, очень холодные, а жжение в груди тревожное-страшное-паника! в любой момент угрожает выплеснуться из напрягшегося горла.
Через секунду лицо над ним становится четче, хотя по краям зрение все еще расплывается. Он не слишком-то многое различает, только какие-то движущиеся образы, кристальную белизну и эти глаза, обсидианово-темные, не моргающие, всматривающиеся, ищущие. Внезапно наплывает ощущение беззащитности, словно эти глаза обнажают его, сдирая (насилуяразрываякромсая) слой за слоем с души.
Он открывает рот с намерением заорать Где я, черт возьми и Что здесь творится, эти вопросы сверлят его мозг, но слова, душа его, застревают в горле, так и непроизнесенные, и он принимается ловить ртом воздух, слишком плотный (твердый-слишком-тяжелый-как-дым) для его легких.
Ладонь на его руке успокаивает и в то же время пугает своим присутствием. Он пытается замедлить дыхание, превратить резкие, сильные вдохи в долгие и глубокие, разум отчаянно мечется, собирая мысли воедино, пока туман перед глазами медленно начинает оседать. Лицо над ним перемещается, прежде чем он успевает сфокусироваться на нем, придвигается все ближе и ближе, и он чувствует тепло слов, которые произносят ему в ухо: «Шшш, маленький, успокойся. Ты в безопасности, детка, никто тебя здесь не тронет».
Возмущенные голоса, в которых слышится О боже, нет и Идите к черту, визжат над ним, рьяно прорываясь сквозь туман, и он приподнимает себя на руках, чувствуя себя слабым, как новорожденный котенок, чуть не сбрасывая пальцы, свободно лежащие на его локте. Он смотрит влево, его полуослепшие глаза пытаются сфокусироваться на человеке (существесозданиизвереневиданном) перед ним, злость и ярость рассеивают страх, потому что никому не позволено называть его деткой. Все эти уменьшительно-ласкательные строго запрещены. Как-то Рейта принялся в шутку называть его малышом, но Руки быстро положил этому конец парой грубых слов и внезапным ударом по яйцам.
Рейта.
Имя насквозь прошивает тело, пугая своей привычностью, зрение разом очищается, от боли в костях остается лишь память, и он, открыв рот, с ужасом смотрит широко распахнутыми глазами (откуда этот ужас что происходит о боже боже боже) на человека, сидящего перед ним. Пальцы на его локте сжимаются, впиваясь в мягкую кожу руки, ногти оставляют после себя кровавые полумесяцы. Но это не больно.
Рейта смотрит на него в ответ, в наклоне головы прячется вопрос, но эти глаза ничего не спрашивают, в их глубине таится знание и тьма, в этих больших, таких неожиданно больших и глубоких оленьих глазах, как будто Руки никогда не видел их раньше. Улыбка Рейты теплая, усталая, знакомая, и почему-то ее холод пробирает Руки до самого сердца.
Руки знает лицо Рейты лучше, чем свои пять пальцев. Он знает Рейту уже вечность, ну, или, по крайней мере, сколько себя помнит. Он наизусть выучил эту полусонную улыбку, яркие глаза, осветленные волосы, потому что Рейта – его лучший друг, участник его группы, один из тех немногих, о ком Руки мог честно, с полной уверенностью сказать, что им бы он доверил свою жизнь (а ведь Руки не самый доверчивый человек на земле, ему слишком знакома боль и ненависть, чтобы легко раскрывать свою душу и сердце перед людьми).
И теперь он не может понять, откуда взялось это чувство, этот смутный страх, который снова начинает вздыматься в нем, плотными кольцами сгущаясь внизу живота, стучась в стенки черепа, шепча опасно и беги беги беги!
Он пытается подняться, пытается заставить встать свое ослабевшее тело на твердый, холодный (мягкий-безопасный-манящий) пол. Он яростно выдирает свою руку из навязчивых пальцев, все еще стараясь думать обо всем, хоть о чем-нибудь, ни о чем, но тошнота вгрызается в его живот, зрение снова затуманивается, и он падает набок, а сильнейшее давление, подобного которому он еще никогда не чувствовал (да нет же чувствовал пять минут или пять часов или пять дней назад когда проснулся в этом богом забытом месте и о боже боже боже почему так болит?!), начинает нарастать внутри черепа.
***
Он не помнит, как заснул (или потерял сознание или почувствовал головокружение или ударился головой ну или что-то вроде того), когда просыпается через некоторое время, съежившись на удобном белом диване с огромными мягкими подушками, которые ощущаются кожей как чистый шелк. Несколько минут он лежит там, спокойный, расслабленный, захваченный чувством полного счастья и абсолютного удовольствия, которые неослабевающим потоком несутся через его тело, пока воспоминания о предшествующих событиях (произошедших часы или дни или какую-то другую единицу времени назад) не разрывают туман, затянувший его разум, заменяя спокойствие страхом, и тогда он садится прямо, мечась взглядом по комнате, а паника начинает облизывать края его сознания.
Сперва он с трудом фокусирует взгляд на предметах, чтобы заставить проявиться очертания белой мебели и громадного размера телевизора, висящего по центру стены в этой маленькой, но светлой (такой светлой что больно глазам словно смотришь на прожекторы или на солнце или на белый свет) комнате. Его зрение только начинает проясняться, когда он резко понимает, что его левое запястье пышет жаром, обернувшимся вокруг кожи прямо над тем местом, где ищут пульс, и этот жар то отступает, то нарастает вместе с каждым ударом сердца.
Эту голубую тень он никогда раньше не видел, она цвета льда, летнего неба и чего-то еще, она обвита вокруг его тонкого запястья и впечатана в кость, она движется и мерцает, как океанские волны.
Он тянется другой рукой, чтобы дотронуться до нее, прижимается к точке с пульсом, восхищаясь и одновременно ужасаясь тому, как его пальцы следят за меткой, танцующей под кожей.
- Прекрасна, не правда ли? – голос внезапно разрывает тишину, и он быстро отдергивает руку от запястья, почти виновато, как будто его застали за чем-то запретным, хотя на уровне логики он понимает, что в этом нет никакого смысла.
Здесь ни в чем нет смысла.
Рейта стоит в дверном проеме, прислонившись к белой деревянной раме, легкая улыбка озаряет его черты, в глазах светится такое знакомое яркое тепло, что сердце Руки заходится от неуместного чувства потери. Руки щурится, трет глаза и быстро-быстро моргает, из-за яркой белизны комнаты трудно надолго задерживать взгляд на одной точке.
Вдруг Рейта оказывается рядом с ним (быстро так быстро слишком быстро как звук или молния), все еще улыбаясь этой знакомой улыбкой, которая кажется здесь такой неправильной и не к месту, ласковой рукой берет Руки за запястье, холодными пальцами проводит по метке – совсем как Руки несколько мгновений назад. Руки смотрит на это с ужасом (страшась-восхищаясь-гордясь). Он рвется было убежать, но что-то словно приковывает его к месту, и он наблюдает, как тонкие пальцы гладят костлявое запястье, метка заметно тянется за их прикосновением.
Он почти уверен, что его страх осязаем.
- Все хорошо, куколка, - снова начинает говорить Рейта, его голос окрашен в тихие, успокаивающие тона. – Это безопасно. Безвредно. Полезно. Мы же не хотим, чтобы ты снова заболел, правда? – Руки кивает на автопилоте и пытается проглотить иссушающий страх, пытается выдавить слова из сжавшегося горла.
- Что… - он останавливается, кашляет и пробует еще раз. Темный взгляд Рейты, остановившийся на нем, лишает мужества. – Что происходит? Где я… где мы? – Рейта улыбается, его пальцы все еще свободно лежат на гибком запястье, и в его глазах шевелится что-то такое, от чего желудок Руки сжимается.
- А ты не помнишь? – спрашивает Рейта, слегка наклоняя голову, сладкая улыбка медленно превращается в ухмылку. – Черт, малыш, у тебя всегда была хреновая память, - свободной рукой он игриво толкает Руки в плечо.
Руки немного расслабляется. Он все еще смущен, шокирован и напуган, потому что не понимает, ни где он, ни что происходит (и почему под его кожей поселилось это тепло и жар и безумие), но это действие Рейты уже больше похоже на настоящего Рейту, так что бешеное биение сердца тотчас успокаивается. Его разум все еще кричит (беги беги беги), но уже тише, и он заталкивает этот крик поглубже, еще раз сглатывая, прежде чем заговорить.
- Нет, я… я не помню. Я ничего не помню, - он останавливается, потому что не уверен, стоит ли озвучивать следующую мысль. В воздухе все еще чувствуются отголоски напряжения, и хотя он уже не думает, что оно исходит от Рейты, его достаточно, чтобы заставить Руки нервничать. Он делает глубокий вдох. – Почему ты так со мной разговариваешь? То есть, зовешь меня вот так – «малыш». Ты никогда так не делал. Ты же знаешь, что я этого не люблю. Ты что, не помнишь прошлый раз?
Рейта еще больше наклоняет голову, будто бы в раздумье, его улыбка гаснет, а пальцы слегка сжимаются на запястье, прекращая рисовать узоры.
– Тебе не нравится? А мне нравится, - Руки открывает рот, чтобы послать его куда подальше, но Рейта обрывает его. – Ты не помнишь? Машину? – он вздыхает, проводя ладонью по руке Руки, и похлопывает его по плечу так, что это одновременно пугает и успокаивает. Его глаза мерцают и постоянно меняются, и Руки борется с порывом отбросить от себя руку, от холодного прикосновения которой по его коже бегут мурашки (замерзшая холодная белая ледяная бесчувственная безжизненная почему он такой холодный?). – Руки, произошел несчастный случай, - (нет нет нет пожалуйста нет).
- Никто не выжил, - он улыбается, и улыбка отражается в его глазах. Эти глаза кричат о смерти. – И мы не выжили.
***
Он резко просыпается, буквально выбрасывая себя из кровати, его тяжело вздымающуюся грудь сжимают паника и недоверие, когда он безумным взглядом окидывает комнату, всматриваясь в белые стены, черную мебель и хаотично развешанные по стенам картины модернистов. Привычно. Облегчение проносится по нему с такой силой, что он чуть не падает с ног, успевая подхватить себя лишь над самым краем кровати. Он быстро проходит через комнату, голова все еще кружится, пол слегка качается, когда он открывает дверь и вываливается в коридор, собираясь добраться до телефона и позвонить кому-нибудь, хоть кому-нибудь, Аою, Каю или маме (или Рейте). Он хватает трубку так неосторожно, что тут же ее роняет, ругаясь себе под нос, поднимает ее с пола и начинает трясущимися пальцами на автомате набирать номер. Его большой палец замирает на цифре ноль, он краем глаза замечает какое-то сияние и резко выдыхает, телефон снова выскальзывает из его рук и, во второй раз ударившись об пол, ломается.
(Пожалуйста нет пожалуйста исчезни пожалуйста исчезни этого не может быть это безумие что происходит почему это происходит со мной это неправда неправда неправда!)
Он открывает глаза, не помня, как их зажмурил, убирает руку, которая плотно обхватывает его левое запястье, с недоверчивым ужасом смотрит на метку, бело-голубую, горячую, пылающую, извивающуюся в такт пульсу (безумиебезумиебезумие).
- Эй, - Руки резко оборачивается и натыкается безумным взглядом широко распахнутых глаз на обсидиановые глаза Рейты, который, стоя всего в пятнадцати сантиметрах от него, снова кладет пальцы ему на запястье (Уйдиуйдиуйди!). Руки дергает руку на себя, пытаясь высвободиться из захвата, пытаясь спастись, сбежать, спрятаться, найти себе укромный уголок, съежиться там и отгородиться от всего мира в надежде, что этот кошмар (смерть жизнь вечность бесконечный сон) закончится. Рейта притягивает его обратно одним рывком, прижимая к твердой груди, обе его ладони обвиты вокруг тонкого запястья. Руки зажмуривается, глубоко дыша, слезы жалят его веки изнутри, кулаки стискивают рубашку Рейты, с силой сминая ткань. – Шшш, шшш, детка, - шепчет Рейта ему в ухо. – Все хорошо, я с тобой. Я присмотрю за тобой.
- Как? – шепчет он в ответ, чувствуя пульсацию метки на своем запястье. – Как?..
***
Он не знает, прошли дни, недели, месяцы или годы, но ему уже легче. Он не просыпается от крика, не засыпает со слезами, и метка теперь его чуть ли не успокаивает, ее пульсация, жар и свечение ему хорошо знакомы, они безопасные, теплые и родные. Туман все еще вьется по краям его сознания, и где-то глубоко в груди все еще гнездится чувство неуместной потери и боли, но теперь он может затолкать его обратно, проигнорировать его, словно длинный рубец, оставшийся после раны.
Он задает много вопросов. Он спрашивает о других, о том, почему они живут в его доме, о метке и о том, почему у Рейты ее нет. Он спрашивает о Боге, о рае, об аде и том, что между ними. Он спрашивает, и Рейта отвечает так, как может, но он не слишком-то много знает, и Руки приходится принимать это как данность, потому что другого выхода у него нет.
***
- Я буду скучать по этому, знаешь, - говорит Рейта, улыбаясь. Он делает еще одну затяжку, выпускает кольца дыма с балкона и смотрит, как они поднимаются в воздух, прежде чем раствориться в какой-то детской пляске.
- Скучать по чему?
- По тебе. По мне. По тому, как мы с тобой тусили вместе, помнишь? Мне нравится зависать с парнями и все такое, но у нас с тобой как-то по-другому получается. Я буду скучать по нашим интеллигентным беседам.
Руки фыркает:
- Интеллигентным беседам?
- Ну да, - Рейта поворачивается к нему лицом, улыбаясь еще шире, в глазах плещутся искорки. – Я же не виноват, что мне приходится опускаться до твоего уровня.
***
Рейта продолжает называть его деткой и куколкой, кажется, ему это нравится, несмотря на то, что Руки до сих пор протестует. Рейта только улыбается, хватает его за запястье, его глаза странно мерцают, и все забывается до следующего раза. Руки точно не помнит, когда их дружба переходит грань дозволенного, он не видит в этом ничего странного, ошибочного или неправильного, хотя где-то глубоко внутри (там где все скрыто подавлено затаено уже многие дни месяцы недели годы) он понимает, что должен.
***
Он не знает, ни по чьей это было инициативе, ни почему они начали делить постель, но однажды ночью (или днем или иным временем суток) он обнаруживает себя лежащим на спине, вес Рейты вжимает его в матрас, колено втискивается между его обнаженных ног, а Рейта впивается в его шею, кусая и целуя, руки прижимают тонкие запястья к подушкам, и большой палец гладит вездесущую метку. Его сознание заволакивает туман, мысли, чувства и голые ощущения сражаются между собой в этой непривычной нннххх ситуации, глаза закатываются, когда одна из рук Рейты опускается ниже и поглаживает выступающие косточки бедер, прежде чем обхватить его. Дыхание Руки застревает в горле, он давится стоном и выгибается навстречу прикосновению, ища желая требуя большего. Рейта чуть-чуть перемещается на постели, и вот он уже внутри, горячий твердый такой охрененно великолепный. Рейта склоняется ниже, снова запечатывая рот, Руки хватается за его плечи, царапая ногтями спину, притягивая ближе, и закидывает ногу ему на бедро. Он остро понимает, что какое-то обжигающее ощущение проносится по его руке, но ему наплевать, потому что он сосредоточен на боли-удовольствии от движений Рейты, и он смотрит в мерцающие ониксовые глаза, когда наслаждение приближается к своему пику.
- Рей… Рей…
***
Он засовывает руку под подушку, вжимается в нее лицом и зажмуривает глаза, отчаянно пытаясь заснуть. На следующее утро они начинали рано, а у него болела голова, и еще сегодня он поссорился с Рейтой по забытой уже причине, но ее оказалось достаточно, чтобы они перестали разговаривать друг с другом, так что он просто хотел, чтобы этот долгий день наконец-то закончился.
Он слышит, как дверь в ванную открывается и затем закрывается, и быстро расслабляет лицо, притворяясь спящим. Он слушает, как Рейта осторожно идет по ковру.
- Руки? – произносит Рейта, его голос тише шепота в застывшем воздухе гостиничного номера. – Руки?
Он вздыхает, и до Руки доносится шелест откидываемого с кровати покрывала. Еще несколько минут в комнате царит тишина, и он уже думает, что Рейта, забравшись в кровать, уснул, но неожиданно снова раздаются шаги, сокращающие короткое расстояние между его и рейтиной кроватями.
- Руки? – предпринимает новую попытку Рейта, наклоняясь над ним. Он чувствует чужое дыхание на своей щеке. – Руки? Прости меня.
Он молчит, сопротивляясь желанию задержать дыхание. Он чувствует, как Рейта колеблется, прежде чем быстро и легко поцеловать его в щеку.
- Я люблю тебя.
***
Он просыпается в пустой постели, лишь какие-то звуки (Рейта, всегда Рейта, всегда здесь) доносится с кухни. Неосознанным жестом почесывая руку, он медленно садится и устало зевает, разминая шею. Он смотрит на запястье, на метку и бледнеет. Расширившись, она обвивается вокруг предплечья, ползет вверх по венам, движется и перетекает под кожей (всегда там, безумиебезумиебезумие). Он задыхается, широко распахивает глаза, путается в мыслях, слепой ужас затмевает сознание, и оно начинает орать благим матом, грудь сжимается, а горло напрягается.
Рейта оказывается рядом в мгновение ока, одна его ладонь ложится на запястье, а другая начинает разминать плечи.
- Шшш, все хорошо, все хорошо. Она просто выросла. Стала сильнее. Это неопасно, детка, это неопасно.
- Почему? – хрипит он, отвечая на объятие, и смотрит в лицо Рейты, ища ответ в его глазах. Он видит, как они меняют цвет и мерцают, что-то вспыхивает в их глубине, внезапно его кожа покрывается мурашками, и странный полузабытый (нет-нет просто спрятанный глубоко спрятанный) страх свивается внизу живота.
- Не знаю, детка, не знаю.
***
- Прости, что был таким тупицей. Прости, что смеялся над твоим карликовым ростом. Прости, что с помощью запасного ключа пробирался к твоему холодильнику, пока тебя не было дома. Прости, что был дерьмовым другом. Только… пожалуйста, если ты еще можешь хоть что-то сделать ради меня, открой свои чертовы глаза.
***
Вскоре (а может, через несколько десятилетий) после того, как метка начинает расти, Руки понимает, что Рейта не спит. Он ничего не говорит, только внимательно наблюдает, борясь со своей собственной усталостью, как Рейта ходит туда-сюда, присаживается рядом с ним, встает и периодически спрашивает, не хочет ли он спать. Он изучает его сквозь дремотный туман, подмечая каждую черточку лица, идеальный цвет глаз и волос, и думает, что весь он кажется как-то совершеннее. Красивее. Лучше. Он хмурится, смотря, как глаза Рейты все более и более знакомо мерцают, меняя глубину и тон, но сохраняя непременную теплоту. Привычную. (Слишком слишком слишком уходи уходи).
***
- Я скучаю по тебе, Руки.
***
Руки проводит по метке – которая уже полностью захватила его предплечье, вползла вверх по локтю и обвила бицепс – ножом, когда внезапно появляется Рейта, выхватывает нож из его рук и отбрасывает его с такой силой, что лезвие вонзается в стену. Руки вздрагивает и изумленно смотрит на него, замечая, что хоть глаза напротив и стараются сохранить тепло, сквозь него проглядывает что-то другое.
- Тебе нужно быть осторожнее, - начинает он. Тон его голоса низкий, командный и гораздо менее знакомый, чем раньше. – Ты мог причинить себе боль.
- Я просто хотел посмотреть, что произойдет.
- Не надо.
- Но я…
- Не надо, - целую секунду в глазах полыхает злоба (ярость враждебность и что-то еще что это что же это такое), прежде чем тепло снова опускается на их дно, стирая все следы. Он улыбается легкой улыбкой, солнечной и обещающей защиту, но Руки чувствует все, что угодно, кроме безопасности. – Я не хочу, чтобы тебе было больно, детка. Это опасно.
***
- Я люблю тебя, знаешь? Как же это смешно, я не смог тебе этого сказать, пока ты слышал меня. Слишком много во мне от трусливой курицы, наверно. Ты всегда говорил, что я баба. Может, ты и прав. Но я решусь, если ты очнешься прямо сейчас, я скажу тебе. Я скажу тебе и безропотно приму твою брань, отчуждение, приказ убираться – да вообще все, что угодно, чем ты захочешь броситься в меня, - потому что я больше не упущу свой шанс. Все, чего я хочу, - это сказать тебе.
***
Когда метка начинает подбираться к лицу, Руки понимает, что с него хватит. Он ничего не планирует, но однажды решившись, старается действовать как можно быстрее. Он ждет, пока Рейта (ложьложьложь не Рейта, не Рейта вовсе) не уходит в спальню, где принимается зачем-то выдвигать и задвигать ящики шкафа, и быстро и тихо отправляется на кухню.
Он берет нож, слышит какой-то грохот и быстрые шаги, и его рука поудобнее перехватывает рукоятку. Не давая себе времени подумать, он подносит лезвие к левому запястью и глубоко прорезает метку, стискивая зубы и заставляя нож идти дальше.
Он не знает, чего ждет. Может быть, что метка вытечет наружу или рана исцелится сама по себе – но вместо этого на коже расцветает огромный алый пузырь, и кровь с угрожающей скоростью хлещет из запястья. Он не волнуется. Он не умрет. Он уже мертв.
Рейта возникает в дверях, глаза на его чересчур совершенном лице становятся ненормально большими, ладони стискивают окровавленное запястье, изо рта вырываются проклятия, которых Руки уже не слышит, потому что голова трещит, а сознание уплывает. Он смотрит на Рейту и не видит ничего знакомого в его глазах (только смерть разрушение зло жестокость адскиеадскиеадскиеадские), он улыбается, когда его зрение меркнет.
***
Он просыпается через несколько минут, часов, дней или недель, в полуослепшие глаза бьет яркий свет, и обжигающая боль стреляет в левой руке. Он немного приподнимает голову, моргая, чтобы прояснить зрение и разогнать туман в голове, смотрит на запястья – левое туго забинтовано.
- Руки! О боже, ты… - сдавленный всхлип. – Ты в порядке…
Руки переводит взгляд в сторону и видит темные глаза Рейты – на нем нет повязки, он выглядит усталым, у него взъерошены волосы и глаза на мокром месте, - и Руки тоже хочется плакать, пока у него не останется слез. Вместо этого он делает глубокий вдох, пытаясь заставить связки работать.
- Привет.
Рейта шмыгает носом, улыбается так широко, ярко и открыто, что это почти ослепляет, и дотягивается до ладони Руки, чтобы сжать ее.
- Привет, малыш.
Руки хмурится.
- Не называй меня так, ты же знаешь, что я это ненавижу.
Рейта качает головой, не прекращая улыбаться, не прекращая хлюпать носом, не прекращая смотреть на него так, будто хочет снова расплакаться.
- Хорошо, хорошо, не буду.
Конец.
Автор: shou_suke
Переводчик: Leshaya
Бета: ворон.ка
Пейринг: Рейта/Руки
Рейтинг: NC-17
Жанр: AU
Статус фика: закончен
Статус перевода: закончен
Размер: мини
Дисклеймер: персонажи мне не принадлежат, только сюжет
Предупреждения: даркфик, секс, намек на насилие
Разрешение на перевод: получено
Краткое описание: «Никто не выжил», - он улыбается, и улыбка отражается в его глазах. Эти глаза кричат о смерти. - «И мы не выжили».
Комментарии автора: Я уже несколько месяцев ничего не писала. Просто, сидя в своей библиотеке, я как-то подумала, что надо бы поторопиться и закончить этот фик. Комментарии и критика приветствуются, как всегда!
Комментарии переводчика: меня поразил стиль написания, и я загорелась желанием как можно более адекватно передать этот стиль на русском языке. Искренне надеюсь, что у меня это получилось…
Оригинал
***
Он просыпается в окружении слепящего-белого-ледяного-холодного-больно!, давление сжимает череп, а под хрупкими ребрами чувствуется пустота, обжигающая, как горячие угли, но ему все равно холодно, очень-очень-очень холодно.
***
Позже, когда он снова открывает глаза, - он не помнит, как их закрыл, - боли почти нет, ее вытеснила слабая пульсация, будто бы проросшая в его костях, неприятная, но терпимая. Ему все еще холодно, внутри, не снаружи, замерзшие пальцы цепляются за клетку ребер, словно когти.
В комнате тепло.
Он осознает присутствие кого-то (осязаемого, нет, почти жидкого темного извивающегося в воздухе как пар от воды, твердое тело и легкие тени сплетены в борьбе) слева от себя, ледяные пальцы скользят по его локтю (как жидкость), прижимая тампон к внутреннему сгибу. Темно-карие оленьи глаза смотрят на него, обещая безопасность и тепло, хотя он чувствует, что руки на его коже очень, очень холодные, а жжение в груди тревожное-страшное-паника! в любой момент угрожает выплеснуться из напрягшегося горла.
Через секунду лицо над ним становится четче, хотя по краям зрение все еще расплывается. Он не слишком-то многое различает, только какие-то движущиеся образы, кристальную белизну и эти глаза, обсидианово-темные, не моргающие, всматривающиеся, ищущие. Внезапно наплывает ощущение беззащитности, словно эти глаза обнажают его, сдирая (насилуяразрываякромсая) слой за слоем с души.
Он открывает рот с намерением заорать Где я, черт возьми и Что здесь творится, эти вопросы сверлят его мозг, но слова, душа его, застревают в горле, так и непроизнесенные, и он принимается ловить ртом воздух, слишком плотный (твердый-слишком-тяжелый-как-дым) для его легких.
Ладонь на его руке успокаивает и в то же время пугает своим присутствием. Он пытается замедлить дыхание, превратить резкие, сильные вдохи в долгие и глубокие, разум отчаянно мечется, собирая мысли воедино, пока туман перед глазами медленно начинает оседать. Лицо над ним перемещается, прежде чем он успевает сфокусироваться на нем, придвигается все ближе и ближе, и он чувствует тепло слов, которые произносят ему в ухо: «Шшш, маленький, успокойся. Ты в безопасности, детка, никто тебя здесь не тронет».
Возмущенные голоса, в которых слышится О боже, нет и Идите к черту, визжат над ним, рьяно прорываясь сквозь туман, и он приподнимает себя на руках, чувствуя себя слабым, как новорожденный котенок, чуть не сбрасывая пальцы, свободно лежащие на его локте. Он смотрит влево, его полуослепшие глаза пытаются сфокусироваться на человеке (существесозданиизвереневиданном) перед ним, злость и ярость рассеивают страх, потому что никому не позволено называть его деткой. Все эти уменьшительно-ласкательные строго запрещены. Как-то Рейта принялся в шутку называть его малышом, но Руки быстро положил этому конец парой грубых слов и внезапным ударом по яйцам.
Рейта.
Имя насквозь прошивает тело, пугая своей привычностью, зрение разом очищается, от боли в костях остается лишь память, и он, открыв рот, с ужасом смотрит широко распахнутыми глазами (откуда этот ужас что происходит о боже боже боже) на человека, сидящего перед ним. Пальцы на его локте сжимаются, впиваясь в мягкую кожу руки, ногти оставляют после себя кровавые полумесяцы. Но это не больно.
Рейта смотрит на него в ответ, в наклоне головы прячется вопрос, но эти глаза ничего не спрашивают, в их глубине таится знание и тьма, в этих больших, таких неожиданно больших и глубоких оленьих глазах, как будто Руки никогда не видел их раньше. Улыбка Рейты теплая, усталая, знакомая, и почему-то ее холод пробирает Руки до самого сердца.
Руки знает лицо Рейты лучше, чем свои пять пальцев. Он знает Рейту уже вечность, ну, или, по крайней мере, сколько себя помнит. Он наизусть выучил эту полусонную улыбку, яркие глаза, осветленные волосы, потому что Рейта – его лучший друг, участник его группы, один из тех немногих, о ком Руки мог честно, с полной уверенностью сказать, что им бы он доверил свою жизнь (а ведь Руки не самый доверчивый человек на земле, ему слишком знакома боль и ненависть, чтобы легко раскрывать свою душу и сердце перед людьми).
И теперь он не может понять, откуда взялось это чувство, этот смутный страх, который снова начинает вздыматься в нем, плотными кольцами сгущаясь внизу живота, стучась в стенки черепа, шепча опасно и беги беги беги!
Он пытается подняться, пытается заставить встать свое ослабевшее тело на твердый, холодный (мягкий-безопасный-манящий) пол. Он яростно выдирает свою руку из навязчивых пальцев, все еще стараясь думать обо всем, хоть о чем-нибудь, ни о чем, но тошнота вгрызается в его живот, зрение снова затуманивается, и он падает набок, а сильнейшее давление, подобного которому он еще никогда не чувствовал (да нет же чувствовал пять минут или пять часов или пять дней назад когда проснулся в этом богом забытом месте и о боже боже боже почему так болит?!), начинает нарастать внутри черепа.
***
Он не помнит, как заснул (или потерял сознание или почувствовал головокружение или ударился головой ну или что-то вроде того), когда просыпается через некоторое время, съежившись на удобном белом диване с огромными мягкими подушками, которые ощущаются кожей как чистый шелк. Несколько минут он лежит там, спокойный, расслабленный, захваченный чувством полного счастья и абсолютного удовольствия, которые неослабевающим потоком несутся через его тело, пока воспоминания о предшествующих событиях (произошедших часы или дни или какую-то другую единицу времени назад) не разрывают туман, затянувший его разум, заменяя спокойствие страхом, и тогда он садится прямо, мечась взглядом по комнате, а паника начинает облизывать края его сознания.
Сперва он с трудом фокусирует взгляд на предметах, чтобы заставить проявиться очертания белой мебели и громадного размера телевизора, висящего по центру стены в этой маленькой, но светлой (такой светлой что больно глазам словно смотришь на прожекторы или на солнце или на белый свет) комнате. Его зрение только начинает проясняться, когда он резко понимает, что его левое запястье пышет жаром, обернувшимся вокруг кожи прямо над тем местом, где ищут пульс, и этот жар то отступает, то нарастает вместе с каждым ударом сердца.
Эту голубую тень он никогда раньше не видел, она цвета льда, летнего неба и чего-то еще, она обвита вокруг его тонкого запястья и впечатана в кость, она движется и мерцает, как океанские волны.
Он тянется другой рукой, чтобы дотронуться до нее, прижимается к точке с пульсом, восхищаясь и одновременно ужасаясь тому, как его пальцы следят за меткой, танцующей под кожей.
- Прекрасна, не правда ли? – голос внезапно разрывает тишину, и он быстро отдергивает руку от запястья, почти виновато, как будто его застали за чем-то запретным, хотя на уровне логики он понимает, что в этом нет никакого смысла.
Здесь ни в чем нет смысла.
Рейта стоит в дверном проеме, прислонившись к белой деревянной раме, легкая улыбка озаряет его черты, в глазах светится такое знакомое яркое тепло, что сердце Руки заходится от неуместного чувства потери. Руки щурится, трет глаза и быстро-быстро моргает, из-за яркой белизны комнаты трудно надолго задерживать взгляд на одной точке.
Вдруг Рейта оказывается рядом с ним (быстро так быстро слишком быстро как звук или молния), все еще улыбаясь этой знакомой улыбкой, которая кажется здесь такой неправильной и не к месту, ласковой рукой берет Руки за запястье, холодными пальцами проводит по метке – совсем как Руки несколько мгновений назад. Руки смотрит на это с ужасом (страшась-восхищаясь-гордясь). Он рвется было убежать, но что-то словно приковывает его к месту, и он наблюдает, как тонкие пальцы гладят костлявое запястье, метка заметно тянется за их прикосновением.
Он почти уверен, что его страх осязаем.
- Все хорошо, куколка, - снова начинает говорить Рейта, его голос окрашен в тихие, успокаивающие тона. – Это безопасно. Безвредно. Полезно. Мы же не хотим, чтобы ты снова заболел, правда? – Руки кивает на автопилоте и пытается проглотить иссушающий страх, пытается выдавить слова из сжавшегося горла.
- Что… - он останавливается, кашляет и пробует еще раз. Темный взгляд Рейты, остановившийся на нем, лишает мужества. – Что происходит? Где я… где мы? – Рейта улыбается, его пальцы все еще свободно лежат на гибком запястье, и в его глазах шевелится что-то такое, от чего желудок Руки сжимается.
- А ты не помнишь? – спрашивает Рейта, слегка наклоняя голову, сладкая улыбка медленно превращается в ухмылку. – Черт, малыш, у тебя всегда была хреновая память, - свободной рукой он игриво толкает Руки в плечо.
Руки немного расслабляется. Он все еще смущен, шокирован и напуган, потому что не понимает, ни где он, ни что происходит (и почему под его кожей поселилось это тепло и жар и безумие), но это действие Рейты уже больше похоже на настоящего Рейту, так что бешеное биение сердца тотчас успокаивается. Его разум все еще кричит (беги беги беги), но уже тише, и он заталкивает этот крик поглубже, еще раз сглатывая, прежде чем заговорить.
- Нет, я… я не помню. Я ничего не помню, - он останавливается, потому что не уверен, стоит ли озвучивать следующую мысль. В воздухе все еще чувствуются отголоски напряжения, и хотя он уже не думает, что оно исходит от Рейты, его достаточно, чтобы заставить Руки нервничать. Он делает глубокий вдох. – Почему ты так со мной разговариваешь? То есть, зовешь меня вот так – «малыш». Ты никогда так не делал. Ты же знаешь, что я этого не люблю. Ты что, не помнишь прошлый раз?
Рейта еще больше наклоняет голову, будто бы в раздумье, его улыбка гаснет, а пальцы слегка сжимаются на запястье, прекращая рисовать узоры.
– Тебе не нравится? А мне нравится, - Руки открывает рот, чтобы послать его куда подальше, но Рейта обрывает его. – Ты не помнишь? Машину? – он вздыхает, проводя ладонью по руке Руки, и похлопывает его по плечу так, что это одновременно пугает и успокаивает. Его глаза мерцают и постоянно меняются, и Руки борется с порывом отбросить от себя руку, от холодного прикосновения которой по его коже бегут мурашки (замерзшая холодная белая ледяная бесчувственная безжизненная почему он такой холодный?). – Руки, произошел несчастный случай, - (нет нет нет пожалуйста нет).
- Никто не выжил, - он улыбается, и улыбка отражается в его глазах. Эти глаза кричат о смерти. – И мы не выжили.
***
Он резко просыпается, буквально выбрасывая себя из кровати, его тяжело вздымающуюся грудь сжимают паника и недоверие, когда он безумным взглядом окидывает комнату, всматриваясь в белые стены, черную мебель и хаотично развешанные по стенам картины модернистов. Привычно. Облегчение проносится по нему с такой силой, что он чуть не падает с ног, успевая подхватить себя лишь над самым краем кровати. Он быстро проходит через комнату, голова все еще кружится, пол слегка качается, когда он открывает дверь и вываливается в коридор, собираясь добраться до телефона и позвонить кому-нибудь, хоть кому-нибудь, Аою, Каю или маме (или Рейте). Он хватает трубку так неосторожно, что тут же ее роняет, ругаясь себе под нос, поднимает ее с пола и начинает трясущимися пальцами на автомате набирать номер. Его большой палец замирает на цифре ноль, он краем глаза замечает какое-то сияние и резко выдыхает, телефон снова выскальзывает из его рук и, во второй раз ударившись об пол, ломается.
(Пожалуйста нет пожалуйста исчезни пожалуйста исчезни этого не может быть это безумие что происходит почему это происходит со мной это неправда неправда неправда!)
Он открывает глаза, не помня, как их зажмурил, убирает руку, которая плотно обхватывает его левое запястье, с недоверчивым ужасом смотрит на метку, бело-голубую, горячую, пылающую, извивающуюся в такт пульсу (безумиебезумиебезумие).
- Эй, - Руки резко оборачивается и натыкается безумным взглядом широко распахнутых глаз на обсидиановые глаза Рейты, который, стоя всего в пятнадцати сантиметрах от него, снова кладет пальцы ему на запястье (Уйдиуйдиуйди!). Руки дергает руку на себя, пытаясь высвободиться из захвата, пытаясь спастись, сбежать, спрятаться, найти себе укромный уголок, съежиться там и отгородиться от всего мира в надежде, что этот кошмар (смерть жизнь вечность бесконечный сон) закончится. Рейта притягивает его обратно одним рывком, прижимая к твердой груди, обе его ладони обвиты вокруг тонкого запястья. Руки зажмуривается, глубоко дыша, слезы жалят его веки изнутри, кулаки стискивают рубашку Рейты, с силой сминая ткань. – Шшш, шшш, детка, - шепчет Рейта ему в ухо. – Все хорошо, я с тобой. Я присмотрю за тобой.
- Как? – шепчет он в ответ, чувствуя пульсацию метки на своем запястье. – Как?..
***
Он не знает, прошли дни, недели, месяцы или годы, но ему уже легче. Он не просыпается от крика, не засыпает со слезами, и метка теперь его чуть ли не успокаивает, ее пульсация, жар и свечение ему хорошо знакомы, они безопасные, теплые и родные. Туман все еще вьется по краям его сознания, и где-то глубоко в груди все еще гнездится чувство неуместной потери и боли, но теперь он может затолкать его обратно, проигнорировать его, словно длинный рубец, оставшийся после раны.
Он задает много вопросов. Он спрашивает о других, о том, почему они живут в его доме, о метке и о том, почему у Рейты ее нет. Он спрашивает о Боге, о рае, об аде и том, что между ними. Он спрашивает, и Рейта отвечает так, как может, но он не слишком-то много знает, и Руки приходится принимать это как данность, потому что другого выхода у него нет.
***
- Я буду скучать по этому, знаешь, - говорит Рейта, улыбаясь. Он делает еще одну затяжку, выпускает кольца дыма с балкона и смотрит, как они поднимаются в воздух, прежде чем раствориться в какой-то детской пляске.
- Скучать по чему?
- По тебе. По мне. По тому, как мы с тобой тусили вместе, помнишь? Мне нравится зависать с парнями и все такое, но у нас с тобой как-то по-другому получается. Я буду скучать по нашим интеллигентным беседам.
Руки фыркает:
- Интеллигентным беседам?
- Ну да, - Рейта поворачивается к нему лицом, улыбаясь еще шире, в глазах плещутся искорки. – Я же не виноват, что мне приходится опускаться до твоего уровня.
***
Рейта продолжает называть его деткой и куколкой, кажется, ему это нравится, несмотря на то, что Руки до сих пор протестует. Рейта только улыбается, хватает его за запястье, его глаза странно мерцают, и все забывается до следующего раза. Руки точно не помнит, когда их дружба переходит грань дозволенного, он не видит в этом ничего странного, ошибочного или неправильного, хотя где-то глубоко внутри (там где все скрыто подавлено затаено уже многие дни месяцы недели годы) он понимает, что должен.
***
Он не знает, ни по чьей это было инициативе, ни почему они начали делить постель, но однажды ночью (или днем или иным временем суток) он обнаруживает себя лежащим на спине, вес Рейты вжимает его в матрас, колено втискивается между его обнаженных ног, а Рейта впивается в его шею, кусая и целуя, руки прижимают тонкие запястья к подушкам, и большой палец гладит вездесущую метку. Его сознание заволакивает туман, мысли, чувства и голые ощущения сражаются между собой в этой непривычной нннххх ситуации, глаза закатываются, когда одна из рук Рейты опускается ниже и поглаживает выступающие косточки бедер, прежде чем обхватить его. Дыхание Руки застревает в горле, он давится стоном и выгибается навстречу прикосновению, ища желая требуя большего. Рейта чуть-чуть перемещается на постели, и вот он уже внутри, горячий твердый такой охрененно великолепный. Рейта склоняется ниже, снова запечатывая рот, Руки хватается за его плечи, царапая ногтями спину, притягивая ближе, и закидывает ногу ему на бедро. Он остро понимает, что какое-то обжигающее ощущение проносится по его руке, но ему наплевать, потому что он сосредоточен на боли-удовольствии от движений Рейты, и он смотрит в мерцающие ониксовые глаза, когда наслаждение приближается к своему пику.
- Рей… Рей…
***
Он засовывает руку под подушку, вжимается в нее лицом и зажмуривает глаза, отчаянно пытаясь заснуть. На следующее утро они начинали рано, а у него болела голова, и еще сегодня он поссорился с Рейтой по забытой уже причине, но ее оказалось достаточно, чтобы они перестали разговаривать друг с другом, так что он просто хотел, чтобы этот долгий день наконец-то закончился.
Он слышит, как дверь в ванную открывается и затем закрывается, и быстро расслабляет лицо, притворяясь спящим. Он слушает, как Рейта осторожно идет по ковру.
- Руки? – произносит Рейта, его голос тише шепота в застывшем воздухе гостиничного номера. – Руки?
Он вздыхает, и до Руки доносится шелест откидываемого с кровати покрывала. Еще несколько минут в комнате царит тишина, и он уже думает, что Рейта, забравшись в кровать, уснул, но неожиданно снова раздаются шаги, сокращающие короткое расстояние между его и рейтиной кроватями.
- Руки? – предпринимает новую попытку Рейта, наклоняясь над ним. Он чувствует чужое дыхание на своей щеке. – Руки? Прости меня.
Он молчит, сопротивляясь желанию задержать дыхание. Он чувствует, как Рейта колеблется, прежде чем быстро и легко поцеловать его в щеку.
- Я люблю тебя.
***
Он просыпается в пустой постели, лишь какие-то звуки (Рейта, всегда Рейта, всегда здесь) доносится с кухни. Неосознанным жестом почесывая руку, он медленно садится и устало зевает, разминая шею. Он смотрит на запястье, на метку и бледнеет. Расширившись, она обвивается вокруг предплечья, ползет вверх по венам, движется и перетекает под кожей (всегда там, безумиебезумиебезумие). Он задыхается, широко распахивает глаза, путается в мыслях, слепой ужас затмевает сознание, и оно начинает орать благим матом, грудь сжимается, а горло напрягается.
Рейта оказывается рядом в мгновение ока, одна его ладонь ложится на запястье, а другая начинает разминать плечи.
- Шшш, все хорошо, все хорошо. Она просто выросла. Стала сильнее. Это неопасно, детка, это неопасно.
- Почему? – хрипит он, отвечая на объятие, и смотрит в лицо Рейты, ища ответ в его глазах. Он видит, как они меняют цвет и мерцают, что-то вспыхивает в их глубине, внезапно его кожа покрывается мурашками, и странный полузабытый (нет-нет просто спрятанный глубоко спрятанный) страх свивается внизу живота.
- Не знаю, детка, не знаю.
***
- Прости, что был таким тупицей. Прости, что смеялся над твоим карликовым ростом. Прости, что с помощью запасного ключа пробирался к твоему холодильнику, пока тебя не было дома. Прости, что был дерьмовым другом. Только… пожалуйста, если ты еще можешь хоть что-то сделать ради меня, открой свои чертовы глаза.
***
Вскоре (а может, через несколько десятилетий) после того, как метка начинает расти, Руки понимает, что Рейта не спит. Он ничего не говорит, только внимательно наблюдает, борясь со своей собственной усталостью, как Рейта ходит туда-сюда, присаживается рядом с ним, встает и периодически спрашивает, не хочет ли он спать. Он изучает его сквозь дремотный туман, подмечая каждую черточку лица, идеальный цвет глаз и волос, и думает, что весь он кажется как-то совершеннее. Красивее. Лучше. Он хмурится, смотря, как глаза Рейты все более и более знакомо мерцают, меняя глубину и тон, но сохраняя непременную теплоту. Привычную. (Слишком слишком слишком уходи уходи).
***
- Я скучаю по тебе, Руки.
***
Руки проводит по метке – которая уже полностью захватила его предплечье, вползла вверх по локтю и обвила бицепс – ножом, когда внезапно появляется Рейта, выхватывает нож из его рук и отбрасывает его с такой силой, что лезвие вонзается в стену. Руки вздрагивает и изумленно смотрит на него, замечая, что хоть глаза напротив и стараются сохранить тепло, сквозь него проглядывает что-то другое.
- Тебе нужно быть осторожнее, - начинает он. Тон его голоса низкий, командный и гораздо менее знакомый, чем раньше. – Ты мог причинить себе боль.
- Я просто хотел посмотреть, что произойдет.
- Не надо.
- Но я…
- Не надо, - целую секунду в глазах полыхает злоба (ярость враждебность и что-то еще что это что же это такое), прежде чем тепло снова опускается на их дно, стирая все следы. Он улыбается легкой улыбкой, солнечной и обещающей защиту, но Руки чувствует все, что угодно, кроме безопасности. – Я не хочу, чтобы тебе было больно, детка. Это опасно.
***
- Я люблю тебя, знаешь? Как же это смешно, я не смог тебе этого сказать, пока ты слышал меня. Слишком много во мне от трусливой курицы, наверно. Ты всегда говорил, что я баба. Может, ты и прав. Но я решусь, если ты очнешься прямо сейчас, я скажу тебе. Я скажу тебе и безропотно приму твою брань, отчуждение, приказ убираться – да вообще все, что угодно, чем ты захочешь броситься в меня, - потому что я больше не упущу свой шанс. Все, чего я хочу, - это сказать тебе.
***
Когда метка начинает подбираться к лицу, Руки понимает, что с него хватит. Он ничего не планирует, но однажды решившись, старается действовать как можно быстрее. Он ждет, пока Рейта (ложьложьложь не Рейта, не Рейта вовсе) не уходит в спальню, где принимается зачем-то выдвигать и задвигать ящики шкафа, и быстро и тихо отправляется на кухню.
Он берет нож, слышит какой-то грохот и быстрые шаги, и его рука поудобнее перехватывает рукоятку. Не давая себе времени подумать, он подносит лезвие к левому запястью и глубоко прорезает метку, стискивая зубы и заставляя нож идти дальше.
Он не знает, чего ждет. Может быть, что метка вытечет наружу или рана исцелится сама по себе – но вместо этого на коже расцветает огромный алый пузырь, и кровь с угрожающей скоростью хлещет из запястья. Он не волнуется. Он не умрет. Он уже мертв.
Рейта возникает в дверях, глаза на его чересчур совершенном лице становятся ненормально большими, ладони стискивают окровавленное запястье, изо рта вырываются проклятия, которых Руки уже не слышит, потому что голова трещит, а сознание уплывает. Он смотрит на Рейту и не видит ничего знакомого в его глазах (только смерть разрушение зло жестокость адскиеадскиеадскиеадские), он улыбается, когда его зрение меркнет.
***
Он просыпается через несколько минут, часов, дней или недель, в полуослепшие глаза бьет яркий свет, и обжигающая боль стреляет в левой руке. Он немного приподнимает голову, моргая, чтобы прояснить зрение и разогнать туман в голове, смотрит на запястья – левое туго забинтовано.
- Руки! О боже, ты… - сдавленный всхлип. – Ты в порядке…
Руки переводит взгляд в сторону и видит темные глаза Рейты – на нем нет повязки, он выглядит усталым, у него взъерошены волосы и глаза на мокром месте, - и Руки тоже хочется плакать, пока у него не останется слез. Вместо этого он делает глубокий вдох, пытаясь заставить связки работать.
- Привет.
Рейта шмыгает носом, улыбается так широко, ярко и открыто, что это почти ослепляет, и дотягивается до ладони Руки, чтобы сжать ее.
- Привет, малыш.
Руки хмурится.
- Не называй меня так, ты же знаешь, что я это ненавижу.
Рейта качает головой, не прекращая улыбаться, не прекращая хлюпать носом, не прекращая смотреть на него так, будто хочет снова расплакаться.
- Хорошо, хорошо, не буду.
Конец.
Последний раз редактировалось: Leshaya (Ср Ноя 24, 2010 9:33 pm), всего редактировалось 1 раз(а)
