- Название: С тобой и за тобой
- Автор: Hikori no Inku (pretty horror)
- Бета: Tish Niari
- Жанр/Категории: AU, OOC, Drama, Romance, психология, повседневность.
- Рейтинг: NC-17
- Персонажи и/или пейринги: Рейта/Руки, Аой/Кай, Рейта/ОЖП. Ну а дальше ни за что не ручаюсь
- Предупреждения: Смерть второстепенного оригинального персонажа. Возможны ненормативная лексика и насилие(ничего криминального)
- Размер: Миди(возможен макси)
- Статус: В процессе.
- Дисклеймер: Не мои. Ни на что не претендую. Да простят они меня за то, что с ними вытворяю)
- Краткое содержание:Переплетение жизней,психология души. Возможно ли просто жить? Просто быть с ним рядом. Или же придётся играть роль. Но чью? И что будет в конце? Счастье. А так бывает?
- От автора: А можно я ничего не буду говорить? Просто почитайте)

Предисловие от автора.

Сколько же еще мне идти отсюда?
И сколько же я уже прошел за все время?
Даже когда я смотрю назад,
Я вижу лишь безбрежную пустыню
И бесконечно продолжающуюся дорогу.
Одинокую дорогу. Тем не менее,
Если жизнь дарит лишь боль и страдания,
Которые нам суждено пройти, чтобы встретиться,
То ведь это тоже совсем неплохо.
И даже если это займет немного больше времени,
Будь в конце со мной и не прекращай держать мою руку.
Из этого места, куда не доходит даже свет солнца, я смотрел в небеса…(с)


Кажется, всё…В любом случае, именно так и должно было всё закончиться. Так и никак иначе. Иначе…Возможно, но не для вас…

Улыбка, подаренная пустой квартире. Нет, не грустная, не горькая…Нет…просто улыбка. Просто прощание. Последний ход, твоя партия сыграна.

Осталось всего ничего. Обводишь взглядом пустые стены, нагие пол и потолок. Кто-то другой запишет в этих четырех стенах свою историю. Новую, не твою. Что ж, ты предполагал подобный исход…Ты привык предполагать. Эхо шагов, глухое, вторящее тебе. Раскатами бьётся в пустой квартире.

Сжимать небольшую дорожную сумку в руке. Другой прижимать ближе к телу два звена: связующее и разрывающее. Они покоятся на груди, в кармане куртки. Прижимать сквозь ткань билет и письмо. Письмо…Скорее, просто записка, набросанная твоим неровным почерком. У тебя нет сил демонстрировать свои навыки по чистописанию. Нет. Даже на то, чтобы написать развёрнуто и красиво. Украсить конец вашей псевдолюбви. Письмо без адресата. Конечный пункт назначения ни к чему. Он знает, где искать. Теперь только вперёд: коридор, порог, грохот металлической двери, лязганье автоматического замка. Отрезал. Ты сам отрезал путь назад. Теперь точно. Тебе надоело бесконечно перекраивать свой мир, не запоминая наполнения. Тебе надоело терять себя, а находить лишь замену. Пытаться дышать вакуумом. Залечивать раны токсинами, что источали минуты, проведённые с ним. Пытаться вернуть то, чего на самом деле не было. Никогда не будет.

Попробовать пожить без него…без его навязчивой тени. Желание? Осознание факта, к которому он раз за разом тебя подталкивал. Он. Копошиться в кармане в поисках связующего звена. Присесть, откладывая сумку в сторону и отогнув угол входного коврика. Задержать взгляд на белизне бумаги, вспоминая… Резкий рывок - положить в потаённое место, словно отбирая у самого себя. Оно служит тебе в последний раз. Вернуть кусок материи на исходную. Схватить сумку и направиться туда, где тебя уже ждут. Где ждёшь себя ты.

Слишком рано, на улицах лёгкий полумрак. Сырость витает в весеннем воздухе. Глянец асфальта, временами запятнанный уличной грязью, поблёскивает в тусклом свете ещё работающих фонарей. Безлюдье и беззвучие, нарушаемое порывами ветра и просыпающимися птицами. Хочется закурить. Ты же бросил из-за…Вновь улыбнуться в никуда первым признакам зарождающегося утра.

Оказывается, это не так уж сложно…Поддаться невесомой прострации. Не с первого раза услышать сигналы заказанного такси. Окинуть взглядом унылое строение. Здесь ты был и в то же время не был. Сделать вдох, замораживая крупицы прошлого. Выдох – открывая себе путь.

Нырнуть в салон, наполненный запахом табака и дешевого ароматизатора…Воспоминания. Сворачивать нити воспоминаний в клубок, бережно укладывая в области сердца. Небрежное:

-В аэропорт, - и ты ящерицей отбрасываешь прошлое, спасая настоящее. Только вот другое прошлое ты отрастить не сможешь… не захочешь. Оно твоё. Пусть и не доступное, но твоё.

***
Бесцветная погода. В такие дни не различаешь цветов. Ни оттенков окружающего, ни тонов неба, ни проблесков солнца. Не видишь туч, собравшихся где-то сверху, ставших невольными зрителями начавшейся церемонии, окруженной барьером из небытия. Барьером, установленным смертью. Прочным и нерушимым, разбивающим потоки ветра, движение воздуха. Замерло. Что-то нужное, заставляющее идти вперед. Замерло, впуская холод, позволяя ему проникнуть в поры. А по телевизору передавали, что сегодня будет тепло. Наверное, так оно и есть. Безучастное светило играет солнечными зайчиками на лакированной поверхности дерева. Вишня. Её любимое дерево. Теперь это её колыбель. Колыбель, украшенная пионами, чей запах разрушает монохромность картины. Срок их цветения почти истёк… как и её.

Она уходит в окружении немногочисленных теней, одетых в траур, склонившихся над её заколоченной обителью, покоящейся прямо на молодых побегах зелени. Она уходит в свой последний пункт назначения – свежевырытое углубление в земле, пристанище для одного. Близко. Совсем близко, но в то же время слишком далеко. За гранью, проведённой посланником с косой. Недоступно для живых и неминуемо для нее.

Она уходит, забирая по кусочку от тех, кого любила. Тех, кем дорожила, для кого жила. Не по своей вине. Она старалась, она правда старалась до последнего, изо всех сил. Видит Бог, она пыталась уберечь нить. Пыталась, но не смогла. Теперь она обрывком летает над землей, парит одиноким воздушным змеем, что уже никогда не преодолеет невесомости. Не ступит на твёрдую поверхность. Её уносит из этой реальности под монотонные молитвы священника, под срывающиеся рыдания матери, сидящей рядом с гробом. Забыла о нормах и этикете, вцепившись в идеально заточенные углы, до хруста сухожилий сжимая пальцами отшлифованную поверхность. Её мать…Плачь истерзанной, умоляющий в обезумевшем порыве вернуть. Часть сердца, часть души, что когда-то подарила. Вселила в крохотное тельце вместе с первыми криками младенца. Отдала той, что исчезает, оставляет ей после себя немногочисленные воспоминания, смешанные с горечью и отчаянием. Теперь только воспоминания, больше ничего не осталось.

Она покидает тех двоих, стоящих за спиной родительницы, пытающихся затянуть раны металлическими заплатками в попытке не сойти с ума. Тех, что заполнили её жизнь, что были важны для неё. Самых близких, ради которых она билась с собой, с собственными страхами. Точнее с одним – со страхом смерти. С самой смертью. Билась, но победить не смогла.

Даже ради брата. Того самого, что в детстве любил докучать своей старшей сестре. А иногда доводил её до слёз своими грубыми шутками - не со зла, по-другому просто не умел. Он любил щекотать её, получая в награду хрустальный переливистый смех. За что и получил прозвище – Руки.
Её смех…Он обожал её смех. Задорная улыбка души, которую больше не услышит, и свою сестру он больше не увидит. Он больше ничего не видит. Взгляд, скользящий по контурам происходящего, безучастный, без признаков жизни, сфокусированный где-то далеко. Прижжён к другой реальности, свитой из прошлого.

Прошлое, поглотившее настоящее, а вместе с ним - ещё одно дыхание. Владельцу которого она хотела посвятить всю себя. Кому она признавалась в первый раз, робко, боясь мгновенно опалиться. С кем проводила вместе ночи, наполненные учащённым сердцебиением, непомерно душным воздухом, касаниями к коже, едва-едва. Ночи, что были свиты из парных стонов “безраздельно принадлежу тебе”. Только вот его тоже больше нет.

Рядом с её братом глиняная маска, омертвевшая. Шелуха чувств, иссохшая корка эмоций окольцевали его. Умерщвляет. Эта действительность, в которой больше нет её. Безвольное тело, в недрах которого затерялась жизнь, желание жить. Кто-то незаметно подменил сердце изощрённым механизмом, поддерживающим его жизнедеятельность. Размеренный и надломленный ход с одинаковым шагом дискретности. Продолжается по инерции, подчиняясь законам физики. Пустота в каждой клетке, в каждом движении, в радужной оболочке, а в центре - садистский механизм, приказывающий жить. Жить без неё. Лишь надменное “тик-так, тик- так…тик-так…”

***
Знакомый подъезд…Знакомая лестница, истоптанные тобой ступени. Вновь не работает лифт, он на вечном ремонте. Вверх до двенадцатого этажа с грузом, тяжелеющим с каждым разом, с каждой ступенью. Сжимать в руках пакет, полный продуктов, и ключи. Хотя ты знаешь – они не понадобятся. Впустую. Все усилия, все просьбы. Безрезультатно. Хозяина квартиры уже давно ничто не волнует, ему больше не нужно запирать своё счастье на засовы. Прятать, ощущать его ценность.

Изученная до малейших вмятин дверь. Потянуть ручку на себя – поддаётся без сопротивлений, как и всегда. Первый шаг вглубь - и тут же удар по твоему обонянию. Смесь никотина, перегара и стухших запасов съестного, дополненная всеобщим погромом. Он заявляет о себе с самого порога. Тебя не удивляет, ты привык. Привык чувствовать своё сердце подвешенным на “кошке”. Уже бог знает сколько времени. Один коготь в левом предсердии, другой – в правом, изо дня в день. Боль – вторая кожа. Её наличие – естественно, как дыхание. Её присутствие – сущность тебя.

Пройти на кухню, поставить продукты на расположенный у окна кухонный стол. Его неотъемлемый атрибут – несвежая газета и окурки, заполнившие пепельницу. Они щедро одарили деревянную поверхность серыми хлопьями с крапинками белизны. Взгляд на окружающее. Мимоходом по всему помещению. Примостившийся в углу холодильник – источник зловония. Выстроившиеся вдоль стены раковина, заваленная посудой до такой степени, что не видно самого крана; плита, украшенная признаками неудачной попытки приготовления чего-либо съестного; кухонный гарнитур, загромождённый хаотически расположенными посудой, использованными спичками, парой зажигалок, почерневшей кофеваркой со следами засохшего кофе. Они поселились здесь. Прочно. Ведь тот, к кому ты пришел, радушно впускает их в свою жизнь, избавляясь от всего остального. Теперь для него не имеет значения…ничто.

Опереться на стол, устало склонив голову. Картина неизменна, что бы ты ни делал, что бы ты не предпринимал. Сколько ты перепробовал. Перепробовал…Да, ты пробовал раз за разом, истощая полотно веры, вырывая корни надежды. Ты отдавал ему всё и вся. Всё то немногочисленное “богатство”, что у тебя есть, лишь бы..

Ступать по тропе раскиданных вещей, измятых и брошенных на безликую поверхность пола. Состояние хозяина квартиры немногим лучше. Помятый и брошенный. Нет, не близкими. Собой, собственным разумом. Притупилось ощущение жизни как таковой.

Из кухни прямиком в смежный с ней зал. Зрелище из той же оперы. Пустые бутылки. Много. Слишком много на одного человека. Заполонили навесные полки с фотографиями и дисками. Перемежают грязь с остатками светлого. Повсюду. Оккупируют пепельного цвета угловой диван. Подоконник, лишённый какой-либо утвари.

Не пострадали разве что монстеры в диаметрально-противоположных углах. Да и те, наверное, уже спились от невыносимого запаха спиртного, нависающего тяжёлой завесой, отдающей кисловатыми тонами.

Принимаешь. Словно так было изначально. Сколько ты себя помнишь. Только так. Иначе ты бы свихнулся. Свихнулся от созерцания его катящейся под откос жизни. Она мчится со стремительной скоростью товарного поезда. Единственное, что тебе оставалось – прыгнуть на борт. Только вот машиниста уже не спасти. Сросся с беспросветностью. Потерялся в сумерках. Утонул в однотонных рассветах…без неё.

В самом конце комнаты выйти в коридор. Проскользнуть в дверной проём, небольшую щель, словно специально оставленную для тебя. Проскользнуть и молча созерцать немое представление. Молча, потому что уже нет сил пробиваться сквозь в одиночку. Нет. Остался лишь маленький кусочек целины внутри. Только поэтому ты по-прежнему ходишь по тропе из собственных следов.

Живое пытается шевелиться в твоём естестве. Мучительно. Пытается воззвать к твоей гордости. Молча гасишь попытки. Ты давно променял её на возможность быть рядом. Наблюдать…

Три фигуры, прижавшиеся друг к другу. Две девушки, спящие, положив руки на грудь мужчины в центре. По-хозяйски забросили на него свои ноги. Локоны черных волос, покоящиеся на его правом плече. Шелк светло-русых – на левом. Умиротворённые лица среди локального хаоса. Стоишь так некоторое время. Пока одна из них, спящая по правую сторону, не начинает шевелиться, удерживая остатки сна. Садится на кровати, рассматривает себя в зеркало, висящее напротив неё. Переводит взгляд на рядом стоящий шкаф. Смотрит через плечо, в окно, определяя, где она и какое время суток.

Её макияж пополз, напоминая больше боевой раскрас первобытного человека. Тело абсолютно нагое со знаками бурной ночи. Покрывало сползло книзу. Но это не смущает ни тебя, ни её. Именно, её не мучает стыд, когда вы встретились глазами. Расталкивает двух других. Как ни в чём не бывало.

Играть роль зрителя, не имеющего права на слово. Верно. Такова твоя роль. Просто роль – не жизнь. Так он сам когда-то тебе сказал. Тебе лишь остаётся подчиниться. Запрятать поглубже трепыхающееся содержимое. Бесполезные потуги. От них лишь ещё больнее.

Просыпается вторая спутница, столь же нагая и раскрашенная. Правда, сознательность в ней ещё живет. Заметив твой изучающий взгляд, ощутив его холод, она вскакивает и начинает поспешно одеваться. В отличие от её подруги, неспешно вставшей и медленно вползающей в свою одежду, демонстрируя своё грациозное тело, лишённое изъянов.

В кровати остался лишь один, отказывающийся пробуждаться. В этом мире…У него нет желания просыпаться в этом мире. Нельзя упустить. Только не его. Её ты уже потерял. Потерять ещё и его. Эту потерю ты не переживешь. Просто потому, что за ней не останется ничего. Пустыня с покрытой трещинами землёй. Трещины – заменители чувств.

Хотя, может, тогда будет чуть легче смириться с данностью. С этими особами, прихорашивающимися, стирая ночные маски и надевая дневные. С ним обнажённым, распластавшимся на ложе, чьё достоинство едва скрывает материя. Вскользь по его неприкрытому телу. Манящие губы, чуть выпирающий кадык, рельеф ключиц. Ниже – и тебе открывается дорожка пресса со следами от ногтей этих хищниц. Твоя бы воля…Она ничего не решает. Об этом тебе напоминает пара использованных презервативов с каплями мутноватой жидкости. Брошены в углу кровати. Да, ты ничего не решаешь. Всё, что тебе дозволенно, так это дежурное:

-Акира, пора вставать.

Действует безотказно. Подобно грому среди ясного неба. Молодой мужчина встает, откидывает покрывало, являя себя во всей красе. И тут что-то дает сбой: механизм, сознание, логика, отточенные многодневными усилиями. Видишь его надменность и безразличие, отпечатанные в каждом изгибе тела, сумасшествие и дикость, отражающиеся в каждом штришке естества. Видишь всё то, что не спрячут его помятая физиономия, растрепанные волосы и сквозящая отстранённость. Это выше твоих сил. Отворачиваешься поспешно, делая вид, что принялся за уборку.

Не хочешь лицезреть происходящее сверх положенного. А он не мешает, даже не посмотрит в твою сторону. Для него ты … Для него ты - никто. Дополнение к пробуждению, порядком осточертевшее. Слышишь шорох одежды, удаляющиеся шаги, смех девиц, его глубокий, со сквозящей утренней хрипотцой голос, отпускающий пошлые комплименты. Тянет. Подойти ближе к двери спальни. Неслышно. Не дай бог, если он услышит. Почувствует твою заинтересованность. Поглотит.

Вновь шорох одежды, томный шепот и звуки поцелуев, усиленные полупустым коридором. Первый поцелуй, второй, хихиканье одной из них. Отвратительные влажные звуки соприкосновения его губ с чужими, отравленными. Снова шепот, сменяющийся поцелуями, сопровождаемый комментариями уже другой. Дальше не имеет смысла вслушиваться. Отходишь, отключаясь от реальности, продолжая уборку. Всего лишь надзиратель – твоя функция. Не по своей воле. Не по своей…

Глава 1.Сплетая…

Бога здесь нет…
Я прокричал это в тот день, когда ты стала звездой.
Мне больше не нужен никакой бог.
Если бы… если бы только могла быть здесь со мной. (с)

Механика рук - движения, доведённые до бессознательности, уничтожающие расплодившиеся обёртки и бутылки под звуки льющейся в душе воды. Главное – не задумываться ни на секунду. Ни в тот момент, когда почувствовал, как он прошел мимо тебя. Направился в ванную в одних тёмно-синих пижамных штанах. Ни сейчас, стирая под аккомпанемент воды пыль с двух комодов: черного и белого.

Они смотрят на тебя с сожалением и сочувствием. Жмутся к стенке, друг к другу. Пытаются. Их разделяет небольшой металлический стеллаж в виде колонны. Проводишь по нему пыльной тряпкой, истребляешь тонкий слой грязи. Переставляешь небольшую стопку книг, аметистовую статуэтку. Мёртвая слеза…

До сих пор жива. До сих пор хранит. Служит копилкой воспоминаний. Отбросить их. Импульс – прямо в сердце. Сохранить… во что бы то ни стало. Посыл – напрямую в виски. Надавить на них кончиками пальцев. Смешалось. Всё и вся. Потеряло собственный вкус и состав. Осталась лишь видимость. Но чего? Глубокий вдох и выдох, дарующие облегчение истощённым нервам. Пусть и кратковременное. Стоять вот так, не отходя от колонны. Стоять. А что дальше? Куда дальше? За линию запрета…а что там? Да и есть ли смысл?

-Можешь валить.

Тёмные лабиринты сознания. Блуждая по ним, ты выпал из реальности. Настолько, что не заметил, как он вышел из душа. На секунду потерять бдительность. Выпустить её, чуть разжав стиснутые судорогой челюсти. Позволить себе взглянуть на него. И тут же понять, что зря. Махровый халат поверх мокрого тела. Призывно распахнутый разрез материи, и струйки воды, что стекают между ключиц. Дальше, куда тебе не дозволено заглянуть. Ты сам поставил барьер. Чтобы остаться собой. Чтобы…

-Приберусь и уйду. – Твой будничный ответ. - Сделай милость, потерпи. – В то время как внутри тебя единение воды и электричества. Удар под напряжением в триста семьдесят вольт – охладить студёной водой. Ещё удар, чтобы потом вновь охладить. Вместо сердцебиения. От восхода до заката, чуть ослабляя напор в ночное время суток. Совсем немного.


Направиться к кровати, чтобы смахнуть атмосферу гниющей ночи. Ночи, что он провел не с собой. Провел, отрекаясь. От себя. От её навязчивой тени. Некогда белые простыни испорчены следами секса. Стиральный порошок, интенсивный режим стирки – и отметин как не бывало. Разве что ещё пара царапин у тебя под ребрами, на содрогающемся от рыданий сердце. Оно плачет за тебя, за вас двоих. С тех самых пор, когда погода вдруг стала сухим шаблоном дня.

Продолжаешь уборку. Чувствуешь его пристальный взгляд. Он смотрит на тебя. Или не на тебя? Может, лишь сканирует всё, что ты делаешь? Запись действий. Как складываешь в мусорный пакет презервативы, увеличив число царапин на единицу. Как скидываешь на пол постельное белье. Как собираешь и приводишь в порядок его вещи. Ты всегда начинаешь именно со спальни. Ведь тебе противна одна мысль о том…Тебе противна, а у него осталось только безразличие. Он равнодушен, опираясь на стену около входа в ванную комнату. С полотенцем на голове. Он равнодушен. Бесцветно-мутные глаза. Устремлены. Туда, где растут ласковые шипы прошлого. Пронизывают его. Держат. Они вытягивают из него последнее. А ты не в состоянии их остановить.

-А ты никогда не задумывался о том, что твоя доморощенная жалость мне нахрен не сдалась? – Монотонный шёпот. Ни малейшего признака эмоций. Ничего. - Как и твоя забота. – Его не волнует, что ты чувствуешь. О чём ты думаешь. Всё, что ему нужно – отсутствие тебя.

-Акира, может, хватит уже. Сколько можно? – Очищаешь зеркало, стоя к нему спиной. А глаза исследуют каждую линию его отражения. У тебя есть только его отражение. – В конце концов, не ты ли говорил мне, что я – пустое место для тебя? – Неприятно от сказанного тобой. – Так зачем обращать на меня внимание? Я здесь только для уборки. - Каждое слово проходится лезвием по твоему горлу. Чуть больше года. Всё было совсем не так. Чуть больше…

Интервал длиной в год. Поцелуй – спасительная точка на этом отрезке. Горькая, до удушья нужная. Крохотная точка, после которой наступила озлобленность. Поселилась в его глазах. Только злость. Только завеса перегара, что уничтожает запах его тела, запах его души. Сжигает в дикой смеси, разбавленной вкусом никотина. Он слишком много курит. Начал курить.

-Именно, повторяй себе это почаще. На ночь, перед сном. Вместо молитвы. – Отрывается от стены. Уходит из комнаты. Его приближающееся отражение. Приближающееся? Вовсе нет. Отдаляется день ото дня. Рвутся. Струны души внутри тебя. Порваны уже две. Осталось четыре. Интересно, их хватит? На вас двоих. Каждое утро. Ты задаешь себе этот вопрос каждое утро.

-Твою мать! Мацумото!- Доносится до тебя с кухни. Он зовёт тебя. Зовёт только по фамилии. Ты уже давно не слышал, как твоё имя срывалось с его губ. Хотя бы кличка.

Медленно следуешь на источник шума. Тебе до малейшей детали известно, что сейчас будет. По знакомой траектории через зал. Не успеваешь войти – захват за ворот светло-голубой рубашки. Ярость. Напротив тебя только ярость. Вместо него лишь она. Он сам. Где же он?

-Куда ты дел выпивку? – Разглядываешь его глаза. Красные, с мелкими лопнувшими капиллярами. Хаотически блуждают по твоему лицу. Судорожный блеск в зрачках, и нервно сжимающие кисти рук, вцепившиеся в ворот. Больно. От одного созерцания этой картины. Винить некого. Ты сам принял условия игры.

-У своего желудка спроси. – Тебе не страшно. В первый раз было. А теперь – нет. Ко всему со временем привыкаешь. Особенно, если переживать одно и то же множество раз. С разным коэффициентом усиления.

-Не прикидывайся. Куда ты дел выпивку?! – Оскалившийся зверь. Только пены у рта и не хватает. Или ты её просто не видишь? – Сколько раз тебе повторять?! Не трогай! Ни мои вещи, ни мою выпивку, ни мою жизнь! Это ясно?!

-Да отвали ты от меня! – Кричишь. Внезапно. На мгновение даёшь прорваться эмоциям. От чего на смену его ярости приходит замешательство. Он всего второй раз в жизни слышит, как ты кричишь. Вырываешься. Попутно берёшь себя в руки. Выпотрошить…все чувства.
– Ты сам всё высосал! Да на тебя никаких запасов не хватит. Только и успевай бутылки собирать. – Уже более спокойно.

Поправляешь рубашку, пока он пробегается взглядом по кухне. Прикидывает число опустошенных им бутылок. Горькая усмешка, с терпким отпечатком досады. Осознаёт твою правоту. Направляется в сторону зала.

-Куда? – Безжизненно заданный вопрос. Вот так. Только однотонность. Замирает. И тебе кажется, что на его плечах притаились грусть и надежда. Гонишь мысли прочь.

-Тебе какое дело? – Не поворачивается. В той же позе посреди кухни.

-Никакого. – Врёшь. И ему, и самому себе. - Но мне нужно привести твою квартиру в порядок. А до этого – накормить тебя. – Будет артачиться. Тебе известно всё наперед. Ходить по кругу. Вся разница в том, что ты отдаёшь себе отчёт, а он – нет.

-Я не ребёнок. Могу сам поесть. Делай уборку и вали. – Хочет смыться. Увы, не получится.

-Меня не интересует, голоден ты или нет. Я ей обещал. Так что сядь за стол. – Вздрогнул. От одного упоминания. Подчинился и медленно прошёл к окну.

Её…он никак не может её забыть. Она держит его на грани между прошлым и жизнью, что течет мимо него. Так сильно. Любил...

Скулить, притворившись собой. От этого хочется скулить. Рвать, метать, вгрызаться в расписанные до малейшего шага семь дней. В этот зашоренный интервал времени.

Встряхнуть осаждающие тебя мысли – пройти к обеденному столу. Переставить продукты на кухонный гарнитур, освободить место для завтрака, смахивая хрупкие снежинки выкуренного табака.

Мельтешить, сновать туда-сюда, оживляя обстановку. Вдыхать в кухню жизнь, наполнять её теплом домашнего очага.

Не важно, что он смотрит не на тебя, а куда-то на улицу. Не важно, что эти руки, покоящиеся на столе, не коснутся тебя нежно и заботливо. Не важно, что для него ты - ноль. Пока ты в состоянии одержать хотя бы одну маленькую победу. Пока можешь разжечь тлеющие угольки. Пока…

Увлечённый готовкой, ты не заметил, как он перевёл взгляд с окна на тебя. Скользнул по твоей спине, стискивая кулаки крепче, и тихо выдохнул:

-Слишком…

***
Покой. В этом царстве властвует вечный покой. Три измерения. Они спят, опустив свои головы на подушки. Ничто не потревожит застывшее время. Лишь редкие посетители. Один из которых ты.

-Здравствуй, Рай. Я снова пришел. - Приходишь к ней. Раз в месяц. Каждую пятницу. - Ты ведь не против? Наверное, я тебе очень надоел. Прости. Ничего не могу с собой поделать. – Пытаешься оправдаться, хотя в глубине души знаешь - она рада тебе.

Тихий шелест сочной листвы, неслышный шёпот травы. Заместо голоса. Что ты слышал так недолго. Заместо той, которую ты узнал за считанные месяцы до…

-А на улице лето. Ты знаешь, в этом году оно особенно красиво. – Нервно теребишь свои каштановые прядки. Ей нравился их цвет, слегка отдающий медным.

Так безмятежно. Здесь. Не верится в реальность этого места. Ветер чуть усиливается, петляет воздушным порывом между надгробными камнями и обелисками, их бессчётным множеством. Тревожит травяное покрывало тихой обители. Словно она что-то сказала.

-Да-да, я помню, что ты больше любишь весну. Только, Рай, весна уже прошла. Твой любимый тонколистый пион уже отцвёл. – Сжимаешь в руках букет полевых цветов. – Не сезон. Я не смог принести их тебе. Зато вот.– Кладёшь на гладкий камень скромный букет полевых цветов. Ей нравилось всё простое. Настоящее. Так она тебе говорила.

Шальной ветер совершает свой набег вторично. Благодарит? Взгляд в сторону раскинувшейся неподалёку лиственницы. Невольно хочется отшатнуться, отвести глаза. Стройное дерево увеличивается в размерах, деформируется, приобретает замысловатые формы. Заигрывает с основами рациональности и последовательности. Смеётся над ними. Только вот у тебя их нет с рождения. Не так ли?

Вчитываешься в высеченные в гравии символы: “ Мацумото Рай. 1977 – 2009. Заботливая дочь. Единственная сестра. Человек, родившийся, чтобы жить и любить”. Да, она была именно такой. Пусть и знал её недолго. Её удалось взглянуть на мир твоими глазами, не побоявшись того, что перед ней предстанет. Анархия с нарастающей энтропией. С каждым прожитым часом всё больше, и так с самого рождения. А она…За считанные месяцы она поняла и приняла тебя. Второй человек в твоей жизни, кто сумел…Сумел и тут же покинул тебя. Обидно, до обжигающего чувства досады. До бреши, которую заполнил лоскуток холода.

Поднять голову, вздёрнув подбородок. Прикрыть глаза, не давая подступившим слезам сбежать. Напрячь веки, унимать пульсацию под ними. А дыхание так и норовит сбиться. Распахнуть их вновь и увидеть. Стремительно приближающееся к тебе небо. Словно надувной синий пузырь, что заполоняет окружающее. Вытесняет атмосферный столб, делая его давление почти ощутимым. Ещё секунда – и оно тебя раздавит.

Бешеная дробь сердца, готового вырваться из груди от одного только вида парящих в синем куполе гигантских птиц. Нет, не птицы, скорее птеродактили, разрезающие вату облаков своими стальными крыльями. Лезвием пера вскрывают голубую глазурь. Страшно. И только давно поставленный диагноз гулким голосом врача напоминает: “ложь…” Опустить голову. Усмехнуться над собой.

-Вот видишь, Рай, от этого никуда не деться. Сколько бы я ни притворялся. Оно всегда будет со мной. Смешно, не правда ли? – А в ответ далекое пение птиц и переливы солнечных лучей. Этот день так прекрасен. Да только ни ты, ни она…Вы оба никогда не ощутите на себе всю его прелесть. Она – потому что мертва. А ты – у тебя забрали эту возможность, едва ты открыл глаза. Открыл, чтобы, ужаснувшись, понять, в какой ад ты попал.

-Рай, этот мир… он же…как бы мне хотелось его увидеть. По-настоящему. Наверное, я смогу, но только после смерти. – Вот почему ты не боишься её. Никогда не боялся. Ведь после неё ты наконец узнаешь…

На миг. На один только миг всё вокруг затихает. Исчезает. Тёплый поток воздуха. Лишь хрупкая тишина, заставляющая прислушаться к сказанному тобой. Осознать, что ты только что произнёс.



-Нет, что ты, Рай! Об этом даже и речи быть не может. – Разговаривать с мёртвой, словно она стоит перед тобой. - Раньше - может быть. До того, как встретил тебя и…Чёрт, мне до сих пор немного боязно за наши отношения. А когда ты увидела, как мы целуемся…я думал, ты будешь испытывать ко мне отвращение. А ты всё приняла. Опять.

Говоря это, ты немного смущаешься. Как и всегда. С тех самых пор, как он с тобой рядом. Оберегает, взвалив на себя весь груз. Может, он дан тебе как противовес? Чтобы уравновесить чаши весов, что и так слишком долго перевешивали твою изрешеченную адаптацией жизнь.

-Я тогда очень сильно испугался. Мне стало не по себе от одной мысли, что могу потерять тебя. А в итоге всё равно потерял.

Лучи солнца скользят по твоему лицу. Греют чуть сильнее, служа немым утешением. Ты прекрасно понимаешь, что она говорит тебе. Пусть это всего лишь игра твоего воображения. Пусть это очередной самообман. Пусть. В этой диспропорциональной клетке так хочется верить во что-то, что не поддаётся шатким формам, изменяющемуся пространству, искривлённой высоте.

-Ютака, нам пора. – Знакомый тембр. Едва слышно из-за довольно большого расстояния. Или это тоже обман?

Неважно. Он ждёт тебя. В течение трёх лет он ждет тебя. Где бы ты ни был. Что бы ни случилось. Обходит стороной привычное злословие, чтобы в назначенном месте вновь увидеть твой силуэт, коснуться твоего запястья. Поцеловать синюю венку на руке, обласкав дыханием кожу ладони.

Повернуть голову в сторону источника звука, голоса, что служит тебе путеводной звездой. Заставляет биться комок мышц в груди. Вновь и вновь. Пока есть эти глаза цвета тёмного шоколада. Пока ты можешь касаться его смоляных волос. Вдыхать запах парфюма с древесными нотками и плавиться от одной его улыбки. Приторно-сладкой, смешивающейся с запахом никотина и его дыхания.

-Да, Юу. Я сейчас. – Так радостно. Потому что это он. - До встречи, Рай. Я ещё к тебе приду, ладно?

Низкий поклон. И ты спешишь к воротам кладбища. Минуя пугающие ели, кипарисы, что склонились над тобой. Изогнулись в уродливом узоре. Навстречу всего одной фигуре, прислонившейся к неправдоподобно вытянутой арке. Не смотреть. Заклинаешь себя. Только он. Как всегда во всём чёрном. Как всегда протягивает тебе руку. И ты ловишь её…
_____________________
Рай - японское женское имя, означает "истина"

Глава 2. Грани.

Вращение, вращение, вращение мира,
Даже если я должен был исчезнуть.
Пока улыбаешься - притворись равнодушным.
Это такая жизнь. (с)

Усталое солнце поднимается из-за горизонта. Болезненно-желтое. Как и твое настроение. Это его постоянная мера. Лучи дневного светила смешиваются с грязью, покрывшей небо, маскирующей его настоящий оттенок. Просачиваются, передавая небосводу отлив хвори.

Ещё один день лета начинает свою жизнь. Кажется, сегодня середина июля. И кажется, опять пора на работу. Разбитый, потираешь глаза, сидя в своей постели в дальнем углу не очень большой комнаты. Два в одном: и зал, и спальня. Сонным взглядом осматриваешь пространство вокруг.

Потрёпанный маленький диванчик цвета ультрамарин у противоположной стены. Больше напоминает кресло. За ним двухсекционный шкаф из светлого дуба с бронзовым рельефным узором поверх. Угловой письменный стол под боком у окна, в которое ты вглядываешься машинально. Вошло в привычку поверхностно любоваться пейзажами за стеклянной поверхностью напротив тебя. Так, невзначай. Новое утро, новая картина за окном. Да только ты ни одну так и не запомнил. Просто перестал запоминать.

Как и эту. Она сотрётся из твоей памяти, как только закончится день. Мелкие водяные капельки, орошающие неорганическую поверхность стекла, стекают водяным рисунком вен. Размывают то, что находится за ними. Просто мелкие штрихи, искажающие пейзаж, превращающие его в абстрактную кляксу.

Подняться с постели, поёжившись от смены температур. Надо же, ты ещё способен на это реагировать. Твой организм, твоё подсознание – они не желают сдаваться. Не желают смириться, а так хочется.

Проснуться утром – и не чувствовать. Ничего не чувствовать. Ни радости, ни тоски, ни ноющего эпицентра. Того самого, в районе солнечного сплетения, по вине которого тебе приходится сглатывать тугой ком и мириться с вяжущей болью в лобной доле…каждый новый рассвет. Или что там вместо него, когда нет смысла стремиться ввысь? Когда хочется просто застыть, почувствовав, как всё тело коченеет, а небо сливается с землёй.

Вот же глупость. Встряхнуть головой, заползти в тапочки, натянув подол безразмерной футболки как можно ниже. Сейчас ты даже не рискнёшь признаться, какого цвета она была изначально. Почти поблекла, а ты всё носишь, зная причину, по которой не расстанешься с ней ни за что и никогда. Дурак. Видимо, такими рождаются.

Бурчащий живот напоминает о делах насущных, отвлекает от настырного роя мыслей в черепной коробке. Узкая кухня встречает тебя оливковым цветом обоев. По одну руку продолговатый кухонный стол и холодильник. По другую – плита, еще один стол, служащий заменителем кухонного гарнитура, и раковина. Вот так вот просто. Если не убого. Да и зачем тебе? Когда-то хотелось. Когда-то ты мечтал. До тех пор, пока чья-то невидимая рука не поставила клеймо “ неудачник”, подкрепив его словом – “одиночество”.

Ну вот. Твой кофе сбежал. И будто вся кухня уставилась на тебя с немым возгласом: “Опять?!”
Для него ты можешь приготовить вкусный завтрак, сытный ужин…если только ему потребуется. А для себя? На себя уже почти ничего не остаётся. Автономный режим. В полусне, в полуяви…или может ты вообще никогда не просыпался, не жил, не дышал?

Нет, такого не может быть. Когда ты стоишь возле своего подъезда, ощущая на себе действие кофе выпитого на голодный желудок, ты твердишь себе: “Такого просто не может быть”.
И первые капельки прохладной влаги бегут по рукам. Заставляют их покрыться гусиной кожей. Бодрит. Немного. Отвлекает. Слегка.

Моросящий дождь на улице. Ранние прохожие с пёстрыми зонтиками. А ты свой забыл, даже постель заправить не успел. Опаздываешь. Некогда возвращаться. До твоей работы далеко. Ты сам когда-то решил. Жить и работать от них подальше, чтобы не мешать совместному счастью влюблённых. Чтобы не видеть его…Если бы тогда знал. Да что это, собственно, меняет?

Вагон метро. Ты весь вымок. Одежда неприятно облепляет кожу, холодит её. Скользит влажными щупальцами по продрогшему телу. Толпа народу служит тебе спасительным обогревателем. Правда, ещё немного – и тебя размажет по стеночке. Множество силуэтов одной массы. И, кажется, кто-то лапает тебя за задницу. Не привыкать. Такое уже было пару раз. Дело привычки. Смириться и не замечать. Не замечать…Он же так может. Так почему тебе нельзя? Отвечать на любые позывы извне прямой линией. Той, что свидетельствует лишь об одном – тебя нет.

Вскоре “грабли” исчезли. Незадолго до твоей остановки. Дальше…Опять не запоминаешь. Электрические сигналы в мышцы тела делают всё за тебя. Доводят до нужного магазинчика на тихой улице. Приходишь в себя, лишь когда видишь красно-зелёную вывеску. Она служит визуальным переключателем. Знак – пора надевать искусственную улыбку радушия. Доставать из закромов фальшивые слова любезности. Скрип замка и тихий звон входной двери. Сигнал к старту. И второсортная ложь облепляет тебя. Обвивает тонкой пленкой, которую никто не заметит. Не отличит от кожи. Кроме них. Едва ты переступаешь порог, как тебя встречают заливистый лай и мяуканье, разбавленное разномастным чириканьем. Шорохи и возня в маленьком зоомагазине. Его питомцы…товар с радостью встречает тебя. Не даёт сойти с ума. Просто товару не всё равно. Просто товар видит.

***
Тёплые руки на талии. Твой щит. Равномерное дыхание в плечо. Твой кислород. Он за твоей спиной. Равномерное сопение. Ещё спит. Сон никак не желает отпускать вас из-под своей власти. Невесомо поглаживаешь замок из его рук у себя на животе. И не хочется вспоминать, что когда-то всё было совсем иначе. По-другому? Нет, просто не было. Тебя не было. До него. Был преломлённый в призме жизни Юта. Были нескончаемые походы по больницам. Боязнь ступить хотя бы один самостоятельный шаг. А ступать было нужно. Время с завидным постоянством отбирало у тебя близких людей.

Кто-то предавал, кто-то отрекался от тебя, а кто-то был лишь…именно. Был до поры до времени. Получал, что хотел, и исчезал. И мало кого волновало, что с тобой, кто ты, каково это. Использование, потребление, грубо и нагло. Таков был принцип большинства. Прописная истина, в рамки которой ты не вписываешься…как и он. И только бог знает, насколько ты этому рад.

Впервые увидев его, извращенного твоими глазами, их “мироотражением”…Впервые, вопреки несоразмерности твоего видения, тошнотворной и обезображивающей. Ты подумал: “Он прекрасен”. Прекрасен в своем существе. Грубые черты, миндалевидные глаза, чрезмерно пухлые для мужчины губы. Но…ты не мог отвести глаз. Почувствовал его. Ловил ртом иллюзию воздуха в то время, как он стоял, склонившись над тобой. И что-то спрашивал. Настойчиво и настороженно, с нотками злости. Не слышал. Ты не слышал слов, интонации. Видел. Лишь его, исковерканного злой шуткой природы, что длится всю твою жизнь.

- Уже проснулся? – Скрежещущая хрипотца в голосе. Теперь ты знаешь его тон, тембр. До последней частоты, до последнего звука.

Упиваешься теплом дыхания и негой губ, когда он по привычке начинает целовать твоё плечо, изгиб шеи, спину. Не можешь пошевелиться. Всё, чего желаешь – оставаться под тёплым покрывалом как можно дольше. Всё о чём мечтаешь – эти объятия. Пусть они обвивают тебя сильнее, до приступа удушья, до отсутствия дыхания. Только бы чувствовать, только бы быть вот так подольше, до самой могилы. Его, твоей, вашей общей. Не суть.

Единственная ценность – его улыбка, отпечатавшаяся поцелуем на коже. Единственная реальность - его руки, бережно блуждающие по тебе. Судорожный вздох, дрожь тела и утренняя мелодия дождя где-то на карнизе. Вот она твоя трёхмерная жизнь.

Девяносто девять процентов его. И один процент тебя. Один - и тот скоро растает…в нём.
Едва улыбнуться, когда он поворачивает тебя к себе лицом. Проводит большим пальцем по скуле, губам. Приникаешь ими к линиям на подушечке пальца. Может, записываешь себя в историю его жизни? Вздох в ответ. И нежность, что разливается где-то в хрусталиках его глаз.

Снова улыбаешься. Искренне. Тебе хорошо. Лежать вот так. Чувствовать, как его рука спускается вниз, на талию…ещё ниже. Ложится на ягодицы, обтянутые тонкой материей. Она, и больше ничего. Не препятствуешь. Лишь ласкаешься щекой о другую руку, что он вплетает в твои волосы. Нега, прикрыть глаза, пробуя её. Знать, что он смотрит на тебя. Не бояться быть перед ним открытым, беззащитным. Друг напротив друга, под тихие ритмы дождя и мягкого рассвета, смазанного небесной влагой.

Близко. Его лицо. Преграда. Ваша кожа и только. Когда и в каком направлении исчезло ваше нижнее бельё – неизвестно. И когда вы успели поменять положение? Как долго он находится над тобой, на вытянутых руках? Не хочется думать ни о чём и ни о ком…кроме него. Тяжесть его тела. Тепло. И что-то, для чего пока нет названия.


-Ютака… - Вновь его голос. Твой тихий стон в ответ. На большее не хватает кислорода.

Ласковые касания кончиков его волос. Приникает к твоему соску. Новый стон, чуть сильнее. Его руки на твоих плечах. Мгновение – скользят вдоль тела. Прогнуться. Стараться сблизиться с манящими прикосновениями губ. Срастись с ними, чтобы вечно ощущать их. На выступе ключиц, на плоском животе, во впадинке пупка и там. Где дозволено прикасаться лишь ему.

С каждым новым касанием, с каждым словом, произнесённым шепотом, чуть дыша, раскрепощаться и требовать…Его, всего без остатка. Вскриками, задушенными собственными ладонями, в то время как он наслаждается вкусом твоей промежности. Без стыда. Видно по блаженству в чертах его лица. По глазам, что неотрывно смотрят на тебя. Фиксируют каждый момент твоего удовольствия. Того, что может дать только он. Удовольствие души, ощущение счастья. Он дарит их тебе. И всё, что остается - цепляться за его плечи сильнее, когда ты чувствуешь его в себе. В надежде хоть как-то отплатить. Стонать от первых толчков, неприкрыто. Потому что на время раненного мира нет. Есть вселенная из чёрных простыней, жара его тела и кольца его рук. Обвивать его талию ногами, полностью отдавая себя на милость сжигающему ритму. И будто в дурмане на исходе возможностей ронять отрывистое:

-Юу…

***
Сумерки. Снедающие тона ночи, с примесью марева. Оно овевает тебя. Подступает, заползает вместе с гнойными красками наступающего времени суток. Муть в спускающейся тьме. Приходит на смену дня. Как только Таканори покидает твой дом. Он держит день и утро у тебя в гостях, временно. Своим присутствием. Звук закрывшейся двери, щелчок механического замка – и свет перестает существовать. Дальше только…Не смеешь заглянуть дальше. Потому что после тебе не хватит сил подняться. Даже просто встать на колени. Потому что дальше ты можешь сорваться. Падать медленно, долго, прихватив с собой ещё одну жизнь.

Его жизнь. Только не она. К ней нельзя прикасаться. Напев, который ты твердишь про себя прежде, чем провалиться в забытье. Подобие сна. Истощающее и сжирающее. По маленькому кусочку. Смакует каждую кроху твоей плоти, каждую каплю алой жидкости. Ночью – водоворот из беспросветных похождений и игры в прятки с действительностью. Ты слышишь, как она считает до ста, чтобы начать искать. И где-то на уровне подсознания ты понимаешь, что от этого не скрыться. Найдет и будет запихивать тебе в глотку одну ложку правды за другой, пока ты не начнёшь отхаркиваться и выплёвывать их. В приступе отторжения фактов, событий, что уже не отмотать назад.

Бедный Така. Он даже не представляет, к какому механизму замедленного действия он приходит каждый раз домой. О какой бомбе он заботится. Не имеет и малейшего понятия. А тиканье продолжается. С того самого времени, как ты бросил горсть песка на крышку гроба. И с каждой минутой всё громче.

“Быть от него подальше”, – убеждаешь самого себя.

Не так просто, как кажется на первый взгляд. Ведь иногда, когда он уже в дверном проёме, почти на лестничной площадке, тебе нестерпимо, до сквозящей боли в нервной системе…Дёрнуть его с силой обратно. Приковать к себе, к этой квартире, чтобы он остался здесь с тобой. Был твоим. Твоей вещью, пользоваться которой можешь только ты. Как бы грубо и эгоистично это не звучало. Однако, так ты можешь быть с…

Большего бреда ещё не было придумано. Твой бред…болезнь. Определённо. Ты болен как никогда. Никто не скажет тебе, чем именно. Впрочем, ты сам знаешь имя этой болезни, неизвестное современной медицине. Его ты шепчешь в своих снах. Окунаешься туда на считанные мгновения. Просыпаешься резко посреди ночи с ужасом, застывшим на твоих губах. С паникой, стекающей по тебе вместе с потом. Тебе страшно до изнеможения. Страшно, когда это имя сменяет другое. Не менее знакомое. Твоя фобия. Дрожь твоих губ лишь подпитывает её. Застывшая мимика на твоем лице вручает ей тебя. Она смотрит на тебя из каждого тёмного угла квартиры. У неё есть образ. И новое имя. То самое, что теперь ты боишься произносить. Только фамилия. Имя – никогда.

Иногда ты видишь его слишком чётко. Слишком реально. И та роль, что отведена ему в твоём обезумевшем цирке одного артиста, страшит. Не даёт выйти из шокового состояния.
“Я не должен его видеть”, – словно просишь кого-то.

Тебя не слышат. Он приходит к тебе, чтобы опять сказать как ни в чём не бывало: “Акира, пора вставать”. Только скулить. Тебе больше ничего не остается, кроме как лезть на стенку, раздирая пальцы в кровь.

“Так не должно быть”. – Что-то человеческое в тебе ещё сопротивляется. Ведь ближе него у тебя никого не осталось.
“Только не так”. – Сжать оголённые нервы. Замкнуть истерию. Даже если выхода нет.
“Нельзя”. – Жалкие крупицы самообладания. Прогнивают в борьбе. Но с кем?
“Забыться”. – Решение, что кажется тебе единственно-верным. Протянуть, продлить эту жизнь, чуть-чуть, немного…пожалуйста.
“Забыться, забыться, забыться, забыться”. – Таков твой вердикт самому себе.

Выжимаешь газ до упора. Летишь по вечерней автостраде, по проверенному маршруту.
Здесь нет полицейских постов. Асфальтированная прямая, на которой нет указателей. Конечно же есть. Но ты не в состоянии их разглядеть. Преследуешь лишь одну цель. Беснующийся рёв мотора, сорвавшаяся с тормозов скорость и сознание, что мечется в немой панике. Они стёрли все дорожные знаки. Размазали по проносящейся в окне машины панораме.

Мазки ночных огней, нечёткие линии окружающего. А в голове пульсирует лишь одно: “Скорее бы забыться”. Так ясно и неугомонно, что ты едва расслышал рингтон своего мобильного. Кто-то звонит. Кому-то ты сейчас нужен. Вернее, ты нужен ему. Совсем необязательно брать надрывающийся на соседнем сидении телефон, чтобы узнать имя звонящего. В последнее время звонит только он. Ни родители, ни друзья детства - он.

Чувствуешь себя последней сволочью. Сукой. Не человеком. Да только огни ночного клуба уже видны. Их ядовитый цвет ослепляет. Вкус выпивки заведомо растекается по нёбу. Горько-сладкая асфиксия. Союз эроса и танатоса.

- Не нужно. – Слова, что ты проронил. Последние перед звуком захлопнувшейся дверцы машины. Жаль, что он их не услышит.