1 Вспомни меня (Romance, PG-13, Рейта/Уруха) Вс Ноя 14, 2010 7:16 am
Lolifox
Название: Вспомни меня
Автор: Sunako\Lolifox
Фэндом: the GazettE
Бета: где же ты?
Жанр: Romance
Пейринг: Рейта/Уруха
Рейтинг: PG-13
Размер: мини
Состояние: закончен.
Дисклеймер: отказываюсь.
Предупреждения: ООС, POV Рейты
От Автора: первый раз пишу такой пейринг +_+. тапки по традиции ловятся.
Звонил Сакай. С абсолютнейшим отчаянием в голосе лепетал, что вчера, кажется, отравился, всю ночь провел в обнимку с белым другом, заснул под утро и проснулся только теперь, когда через 20 минут мне уже надо быть в студии. Божился, что мигом соберется, и скоро будет у меня, а то, что мы опоздаем, это он как-нибудь сам объяснит. В порыве великодушия запретил ему высовываться из дома и заверил, что сам доберусь как-нибудь, а он пусть лечится. Долго выслушивал хвалебные молитвы в адрес «Великого Рейты».
И кто меня за язык тянул?
Просыпаюсь, а вокруг все белое. Голова раскалывается. И кровать неудобная.
Где я?
Рядом стоят два человека, и оба тоже в белом. В халатах. Один, уже старый и седой, что-то говорит второму, молодому и…тоже седому? А, нет, это он крашеный просто, и, если подольше посмотреть, даже не таким белым кажется. Общего смысла понять не могу, но улавливаю только общие фразы: «Неудачно упал», «Сотрясение» и «Возможная потеря памяти».
Тот, второй, внимательно на него смотрит, а потом замечает, что я проснулся, подходит ко мне и улыбается. Странный у него рот: большой, и губы пухлые, как у девушки.
Спрашиваю у него, кто он, а он в ответ говорит, чтобы я так не шутил. Отвечаю ему, что не шучу – настроения нет, и вообще, что это не смешно, когда к тебе заявляется абсолютно левый человек и так нагло разглядывает.
Он замирает и округляет глаза. У него такое смешное выражение лица, что я начинаю смеяться, а он вздрагивает.
Смотрит умоляющим взглядом на второго. Он что, думает, что тот нас познакомит? Странный какой-то. Тот, седой, внимательно на меня смотрит и кивает ему головой, предлагая выйти и следовать за ним.
Давно пора. А то от них еще больше голова разболелась.
Как же меня достало это место! Мало того, что от белого цвета постоянно рябит в глазах, запах ужасный, так мне еще не дают вставать, постоянно пичкают какими-то таблетками и что-то осматривают.
Зато голова, кажется, уже совсем не болит. Сколько я еще тут буду?
Приходило много разных незнакомых людей. Половина из них выглядели почти так же странно, как и тот первый, смотрели на меня грустными глазами и поджимали губы, когда я спрашивал кто они такие.
Один из них, тоже блондин, только маленький, как-то уверял меня, что я обязан все вспомнить и возвращаться в группу, потому что без баса им не играется.
Какая группа? Какой бас? Причем тут я?
Потом я понял, что он наверняка музыкант и ему в группу не хватает участника. Попытался его обнадежить, заверил, что они обязательно найдут, кого им не хватает, а он только отвернулся и сказал, что я обязательно поправлюсь. И ушел.
Неблагодарный.
Снова пришел тот, с губами. Кою, кажется.
Говорит, что я физически почти здоров, и что меня совсем скоро выпишут. Еще говорит, что врачи не знают точно, когда я что-то вспомню (а что вспоминать-то?), но по их расчетам это не должно занять много времени, потому что повреждения довольно слабые, советуют после больницы пожить с кем-то из близких знакомых, и что это возможно поможет. Поэтому, через два дня я буду жить у него.
Я возмущаюсь, заверяю, что со мной все в порядке, что я прекрасно справлюсь и сам, благо не маленький, и вообще, почему я должен ехать к кому-то, кого совсем не знаю? Кто знает, что он от меня хочет?
А он только вздыхает и качает головой.
Я говорю, что он меня раздражает и пусть уходит отсюда к чертовой матери, а он смотрит на меня как-то совершенно странно и только удобнее устраивается на стуле.
Впиваюсь в него яростным взглядом, надеясь, что его совесть замучает, но он делает вид, что не замечает. И грустно, почему-то, улыбается. Идиот.
А у меня вдруг снова начинает болеть голова.
Он таки привел меня к себе жить.
По-идее, тут даже неплохо. Он тоже музыкант?
Стою и разглядываю гитары. Красивые, ничего не скажешь. И дорогие все, не иначе. Хотя, все равно не вижу смысла так тратиться. Он подходит ко мне, извиняется за то, что у него нет баса, и предлагает потом привезти мой.
Говорю, что мне это не надо, и вообще, я играть не умею. Он на секунду устало прикрывает глаза, а потом протягивает мне одну из своих гитар. И такая надежда у него во взгляде, что у меня отбивает последнее желание ее брать, но я не могу не уступить. Интересно, чего он пытается этим добиться?
Еще раз предупреждаю, что играть не умею, но осторожно забираю гитару у него из рук, примериваюсь, как правильно ее взять, и ударяю по струнам.
И жду. И он тоже ждет.
Для порядка бряцаю еще пару раз и снова жду.
Он, придерживая гитару, берет мою левую руку, говорит, что нужно зажать струны, ставит мне пальцы и отодвигается.
Я еще раз бряцаю…и ничего. Снова жду, потом протягиваю гитару обратно. Он отставляет ее на место, а у самого взгляд стеклянный, смотрит на меня, и уходит. На кухню, кажется.
А у меня такое ощущение, что я в чем-то виноват. Противно, однако. Если так все время будет, лучше уж обратно в больницу.
Пошел в душ, чтобы попытаться отмыть от себя этот мерзкий запах. Когда это удалось, полез за полотенцем, и обнаружил, что забыл его взять. Тихо матерясь, пытался сообразить что делать. Потом понял, что другого выхода, кроме как позвать этого, губастого, нет, и заорал на всю квартиру, что мне нужно полотенце. Он довольно быстро его принес, и, вместо того, чтобы свалить обратно, остался на месте, задумчиво теребя нижнюю губу.
Хочет, чтобы она стала еще больше?
Я разрешил ему уйти отсюда и сходить сделать чаю, но он решил пропустить намек мимо ушей и остался на месте.
Уговорив себя, что стесняться глупо и неуместно, и поминая про себя не самыми лестными словами всех его родственников до седьмого колена включительно, я быстро вытерся, замотался в полотенце и попытался выйти в комнату, которую он мне отвел, чтобы одеться.
Для этого надо было его отодвинуть, что я и собирался сделать, но он снова посмотрел на меня этим своим странным взглядом, от которого мне стало совсем не по себе, и поцеловал.
Поначалу я растерялся. Его губы были мягкими, почему-то холодными и очень настойчивыми, а мне, на удивление, совсем не было неприятно. Где-то промелькнула шальная мысль о том, что, наверное, он не зря так теребил губу, а потом я понял, что происходит и оттолкнул его.
Вцепившись в полотенце, я заявил, что он голубой, извращенец, и вообще, если он до меня еще хоть раз дотронется, я не знаю, что с ним сделаю, и с чувством выполненного долга ушел таки одеваться.
Только губы горели. И голова снова стала тяжелая.
Я таки выхожу из комнаты, надеясь, что этот ненормальный понял все, что я ему сказал, и бреду в гостиную в поисках телевизора. Или еще чего-нибудь, чтобы не было так скучно.
Этот сидит на диване и что-то пьет. Виски, кажется. Да, точно, вон и бутылка стоит. Надеюсь, что ему стыдно, поэтому и пьет.
Плюхаюсь в кресло и замечаю, что он еще и фотографии смотрит. Он сентиментальный? Как мило.
Поднимает голову и предлагает мне присоединиться. Я уже хочу сказать, что мне неинтересно, ненужно, и вообще, я хочу есть и телевизор, но вместо этого с удивлением понимаю, что соглашаюсь. Черт.
Морально готовясь к тому, что сейчас увижу обилие детских фотографий в ползунках и без, толпу родственников, возможно множество фоток с девушкой…или, скорее, с парнем, и прочую не имеющую ко мне отношения чепуху, пересаживаюсь к нему.
Он пододвигает альбом так, чтобы и мне было хорошо видно, открывает его на первой странице, тыкает в фотографию, на которой в обнимку стоят два парня в футбольной форме, в одном из которых, приглядевшись, я узнаю его, и говорит, что это мы.
Кто мы? Он так уверен, что я должен знать всех его дружков, если я его-то не знаю почти?
Сообщаю ему об этом, а он лишь закатывает глаза, тыкает во второго и говорит, чтобы я пригляделся, потому что это я. Совсем дурак.
Все же решаю присмотреться, и через несколько минут напряженного разглядывания уже просто не могу этого отрицать, как бы ни хотелось.
Непонимающе смотрю на него, а он дальше листает этот проклятый альбом. И везде это «мы». На футбольном поле, в школе за партой, в гараже с инструментами в руках, на улице и еще много где. И все вдвоем, и с каждой страницей все старше.
Но это же бред! Я не помню. Точнее помню, и что учился, и что в футбол играл, но его не было. Не помню.
Кажется, он тоже это понимает, но продолжает меня разглядывать так, будто хочет залезть мне в мозги и основательно там покопаться.
А потом встает, приносит ноутбук и открывает еще фотографии. На них, судя по всему группа. И опять он, и я, и этот мелкий, который когда-то заверял меня, что я поправлюсь. А еще у меня почему-то тряпка на носу.
Удивляюсь и спрашиваю у него почему – у меня, что, нос сломан был? Или операция? Или…нет, о таком даже думать не хочу… А он вдруг начинает смеяться, да так, что слезы из глаз текут.
Не хочу орать, потому что голова снова совсем чугунная, и вообще, кажется, что меня огрели пыльным мешком, что совершенно не сказывается положительно на восприятии громких звуков. Поэтому мысленно считаю до десяти и советую ему заткнуться и объяснить, что же такого смешного он нашел в моих словах. Он, к счастью, успокаивается, и пытается мне объяснить, что это имидж у меня такой.
Упорно чувствую что надо мной издеваются, о чем и сообщаю ему, рекомендуя так больше не делать, и устало плетусь спать.
В голове противно скребет.
Уже проваливаясь в сон, слышу, звон разбитого стекла и чертыхание. Неужели он разбил бутылку?
Ночью снилось, как кто-то зашел и аккуратно присел на мою кровать. Человек долго сидел, и, кажется, даже не шевелился. Потом приложил холодную руку ко лбу, осторожно отвел несколько прядей, и задумчиво стал перебирать волосы. Хороший, правильный сон. И было так тепло, и на какое-то мгновение показалось, что это реальность, но зачем кому-то так делать наяву? Поэтому я продолжал спать, кутаясь в это ощущение уюта.
А потом человек тихо прошептал: «Пожалуйста». И еще раз. И столько надежды было в этом слове, что захотелось встать, успокоить, и пообещать выполнить, что бы это ни было. Но я спал, а значит, возможности сделать хоть что-то у меня не было ровно никакой. А человек все продолжал сидеть и шептать, погружая меня в какой-то мистический транс. И я падал, все ниже и ниже, увязая, пока не почувствовал, как мягкие, чуть горьковатые от алкоголя губы, нежно и осторожно прижимаются к моим, и человек уходит. Хотелось остановить его, уложить рядом, чтобы сохранить это ощущение, чтобы не чувствовать такой сильной потери, но я увязал все сильнее, а потом меня поглотила темнота. И сон сменился.
Мне снилось многое. Большие стадионы, толпы людей, которые бесновались под музыку, студии, гитары, барабаны, какой-то парень, разъезжающий на маленьком велосипеде по коридорам, маленькая собака, попугай, еще один парень в неприлично коротких шортах, этот же парень в нормальной одежде, вручающий мне какую-то цепочку, он же, сидящий за мной на мотоцикле, опять он, прижатый мной к стене и жадно отвечающий на поцелуй, и снова он, сидящий рядом со мной с джойстиком от приставки в руках и победно ухмыляющийся. Образов было много, и все настолько реальные, что я терялся в них, не понимая, где начинается одно и заканчивается другое, не отличая сон от яви.
Просыпаюсь с привычно гудящей головой, залпом проглатываю таблетки и плетусь в ванную. Почистив зубы и умывшись, зачем-то долго разглядываю себя в зеркало. Замечаю цепочку на шее, которая кажется подозрительно знакомой, и вызывает ощущение, что я что-то забыл, но я отмахиваюсь от этих мыслей и бреду на кухню в поисках еды. Или хотя бы кофе. Обнаружив пустой холодильник и не найдя ни кофе, ни даже чая, понимаю, что неплохо было бы найти хозяина квартиры. Заваливаюсь к нему в комнату, и обнаруживаю его, сидящего в наушниках, и с самым увлеченным видом что-то пересматривающего. Подхожу к нему сзади и тоже впяливаюсь в монитор. На видео парень едет по коридору на маленьком велосипеде, потом он же с довольным видом что-то клеит на гитару, потом, кажется, показывают сцену. Но я этого уже не вижу. Меня накрывает сильнейшее ощущение де жа вю. Я это уже видел. Точно видел. Застыв, я пытаюсь вспомнить, и прихожу в себя, только когда слышу громкую музыку. Оказывается, он вытащил наушники, а сейчас выключает видео. Потом оборачивается, и, внимательно всматриваясь в мою ошалевшую физиономию, спрашивает, чего я хотел.
Мне показалось, или я видел промелькнувшую на его лице радость?
Вновь отгоняю от себя ненужные мысли и заявляю ему, что если он не найдет мне еды или хотя бы кофе, то я откину коньки прямо в его комнате.
Он ухмыляется и, бормоча что-то про то, что даже без памяти, я по утрам все такой же наглый и даже говорю одни и те же слова, отправляется на кухню.
Почему у меня вдруг сделалось такое хорошее настроение?
Я иду за ним.
Чуть позже он предлагает поиграть и уже лезет доставать все необходимое, как у меня перед глазами мелькает картинка из сна, где кто-то сидел рядом на полу и победно усмехался, и я почему-то отказываюсь.
Вместо этого я, сам себе удивляясь, прошу его лучше сыграть на гитаре. Кажется он в шоке. Если бы я сам не был так же шокирован, обязательно бы над ним поржал, а так мне остается только сидеть и наблюдать, как он, возвращаясь в нормальное состояние и чему-то очень глупо (на мой взгляд) улыбаясь, тащит гитару и садится напротив.
А потом он начинает играть. Я вслушиваюсь в мелодию, слежу за техничными движениями его рук, за выражением лица, наблюдаю за тем, как он вдруг поднимает на меня глаза…И столько невысказанного в этих глазах, что я снова теряю ощущение реальности, вместо которого приходит чувство насыщения. Все чувства обостряются, я впитываю в себя музыку, впитываю то, что меня окружает, и его – то, главное, на чем все это держится, и очень ясно понимаю, что я там, где должен быть. Это отрезвляет, и я вдруг осознаю, что незаметно для себя, и, судя по выражению лица, очень показательно для него, оказался как-то совсем к нему близко.
И меня снова ступорит. Я пытаюсь вызвать в себе хоть каплю недовольства, пытаюсь найти оправдания своим действиям или обнаружить причины, по которым все можно было бы свалить на него и гордо удалиться, но не могу.
А он, кажется, все это понимает и ему сносит крышу. Он отставляет гитару, и валит меня на диван. Как-то очень жадно и ненасытно целует, прикусывая губы, и я, вместо того, чтобы наорать и повторить сцену в ванной, отвечаю. Где-то глубоко внутри все ликует, а разум, до этого момента еще пытающийся бороться, полностью капитулирует.
Кою (теперь уже Кою, и ни как иначе) похоже так же теряет остатки разума. Он отрывается от губ и начинает покрывать беспорядочными поцелуями лицо и шею, в перерывах между которыми называет меня по имени и умоляет вспомнить.
И я вспоминаю. Далеко не все, а в голове возникает другая, но безумно похожая картинка, когда его голос так же исступленно повторял мое имя, его руки дразнили прикосновениями, его губы оставляли на мне метки…
Одна картинка влечет за собой другую, потом еще одну. А потом, еще не до конца отчетливо и осмысленно находятся объяснения всему: и снам, и фотографиям, и видео, и всем этим, уже не безымянным людям , которые ко мне приходили, и даже тому, почему я так неровно дышу, а мое тело плавится под прикосновениями Кою.
Я до сих пор не помню всего. Но эти интуитивные озарения звучат обещанием внутри. Но, так как сейчас не время и не место для слов, я просто подминаю его под себя, и с удвоенным усердием отвечаю на его мольбы, стараясь этим выразить то обещание, которое пока не могу сказать словами.
Автор: Sunako\Lolifox
Фэндом: the GazettE
Бета: где же ты?
Жанр: Romance
Пейринг: Рейта/Уруха
Рейтинг: PG-13
Размер: мини
Состояние: закончен.
Дисклеймер: отказываюсь.
Предупреждения: ООС, POV Рейты
От Автора: первый раз пишу такой пейринг +_+. тапки по традиции ловятся.
Звонил Сакай. С абсолютнейшим отчаянием в голосе лепетал, что вчера, кажется, отравился, всю ночь провел в обнимку с белым другом, заснул под утро и проснулся только теперь, когда через 20 минут мне уже надо быть в студии. Божился, что мигом соберется, и скоро будет у меня, а то, что мы опоздаем, это он как-нибудь сам объяснит. В порыве великодушия запретил ему высовываться из дома и заверил, что сам доберусь как-нибудь, а он пусть лечится. Долго выслушивал хвалебные молитвы в адрес «Великого Рейты».
И кто меня за язык тянул?
***
Просыпаюсь, а вокруг все белое. Голова раскалывается. И кровать неудобная.
Где я?
Рядом стоят два человека, и оба тоже в белом. В халатах. Один, уже старый и седой, что-то говорит второму, молодому и…тоже седому? А, нет, это он крашеный просто, и, если подольше посмотреть, даже не таким белым кажется. Общего смысла понять не могу, но улавливаю только общие фразы: «Неудачно упал», «Сотрясение» и «Возможная потеря памяти».
Тот, второй, внимательно на него смотрит, а потом замечает, что я проснулся, подходит ко мне и улыбается. Странный у него рот: большой, и губы пухлые, как у девушки.
Спрашиваю у него, кто он, а он в ответ говорит, чтобы я так не шутил. Отвечаю ему, что не шучу – настроения нет, и вообще, что это не смешно, когда к тебе заявляется абсолютно левый человек и так нагло разглядывает.
Он замирает и округляет глаза. У него такое смешное выражение лица, что я начинаю смеяться, а он вздрагивает.
Смотрит умоляющим взглядом на второго. Он что, думает, что тот нас познакомит? Странный какой-то. Тот, седой, внимательно на меня смотрит и кивает ему головой, предлагая выйти и следовать за ним.
Давно пора. А то от них еще больше голова разболелась.
***
Как же меня достало это место! Мало того, что от белого цвета постоянно рябит в глазах, запах ужасный, так мне еще не дают вставать, постоянно пичкают какими-то таблетками и что-то осматривают.
Зато голова, кажется, уже совсем не болит. Сколько я еще тут буду?
Приходило много разных незнакомых людей. Половина из них выглядели почти так же странно, как и тот первый, смотрели на меня грустными глазами и поджимали губы, когда я спрашивал кто они такие.
Один из них, тоже блондин, только маленький, как-то уверял меня, что я обязан все вспомнить и возвращаться в группу, потому что без баса им не играется.
Какая группа? Какой бас? Причем тут я?
Потом я понял, что он наверняка музыкант и ему в группу не хватает участника. Попытался его обнадежить, заверил, что они обязательно найдут, кого им не хватает, а он только отвернулся и сказал, что я обязательно поправлюсь. И ушел.
Неблагодарный.
***
Снова пришел тот, с губами. Кою, кажется.
Говорит, что я физически почти здоров, и что меня совсем скоро выпишут. Еще говорит, что врачи не знают точно, когда я что-то вспомню (а что вспоминать-то?), но по их расчетам это не должно занять много времени, потому что повреждения довольно слабые, советуют после больницы пожить с кем-то из близких знакомых, и что это возможно поможет. Поэтому, через два дня я буду жить у него.
Я возмущаюсь, заверяю, что со мной все в порядке, что я прекрасно справлюсь и сам, благо не маленький, и вообще, почему я должен ехать к кому-то, кого совсем не знаю? Кто знает, что он от меня хочет?
А он только вздыхает и качает головой.
Я говорю, что он меня раздражает и пусть уходит отсюда к чертовой матери, а он смотрит на меня как-то совершенно странно и только удобнее устраивается на стуле.
Впиваюсь в него яростным взглядом, надеясь, что его совесть замучает, но он делает вид, что не замечает. И грустно, почему-то, улыбается. Идиот.
А у меня вдруг снова начинает болеть голова.
***
Он таки привел меня к себе жить.
По-идее, тут даже неплохо. Он тоже музыкант?
Стою и разглядываю гитары. Красивые, ничего не скажешь. И дорогие все, не иначе. Хотя, все равно не вижу смысла так тратиться. Он подходит ко мне, извиняется за то, что у него нет баса, и предлагает потом привезти мой.
Говорю, что мне это не надо, и вообще, я играть не умею. Он на секунду устало прикрывает глаза, а потом протягивает мне одну из своих гитар. И такая надежда у него во взгляде, что у меня отбивает последнее желание ее брать, но я не могу не уступить. Интересно, чего он пытается этим добиться?
Еще раз предупреждаю, что играть не умею, но осторожно забираю гитару у него из рук, примериваюсь, как правильно ее взять, и ударяю по струнам.
И жду. И он тоже ждет.
Для порядка бряцаю еще пару раз и снова жду.
Он, придерживая гитару, берет мою левую руку, говорит, что нужно зажать струны, ставит мне пальцы и отодвигается.
Я еще раз бряцаю…и ничего. Снова жду, потом протягиваю гитару обратно. Он отставляет ее на место, а у самого взгляд стеклянный, смотрит на меня, и уходит. На кухню, кажется.
А у меня такое ощущение, что я в чем-то виноват. Противно, однако. Если так все время будет, лучше уж обратно в больницу.
***
Пошел в душ, чтобы попытаться отмыть от себя этот мерзкий запах. Когда это удалось, полез за полотенцем, и обнаружил, что забыл его взять. Тихо матерясь, пытался сообразить что делать. Потом понял, что другого выхода, кроме как позвать этого, губастого, нет, и заорал на всю квартиру, что мне нужно полотенце. Он довольно быстро его принес, и, вместо того, чтобы свалить обратно, остался на месте, задумчиво теребя нижнюю губу.
Хочет, чтобы она стала еще больше?
Я разрешил ему уйти отсюда и сходить сделать чаю, но он решил пропустить намек мимо ушей и остался на месте.
Уговорив себя, что стесняться глупо и неуместно, и поминая про себя не самыми лестными словами всех его родственников до седьмого колена включительно, я быстро вытерся, замотался в полотенце и попытался выйти в комнату, которую он мне отвел, чтобы одеться.
Для этого надо было его отодвинуть, что я и собирался сделать, но он снова посмотрел на меня этим своим странным взглядом, от которого мне стало совсем не по себе, и поцеловал.
Поначалу я растерялся. Его губы были мягкими, почему-то холодными и очень настойчивыми, а мне, на удивление, совсем не было неприятно. Где-то промелькнула шальная мысль о том, что, наверное, он не зря так теребил губу, а потом я понял, что происходит и оттолкнул его.
Вцепившись в полотенце, я заявил, что он голубой, извращенец, и вообще, если он до меня еще хоть раз дотронется, я не знаю, что с ним сделаю, и с чувством выполненного долга ушел таки одеваться.
Только губы горели. И голова снова стала тяжелая.
***
Я таки выхожу из комнаты, надеясь, что этот ненормальный понял все, что я ему сказал, и бреду в гостиную в поисках телевизора. Или еще чего-нибудь, чтобы не было так скучно.
Этот сидит на диване и что-то пьет. Виски, кажется. Да, точно, вон и бутылка стоит. Надеюсь, что ему стыдно, поэтому и пьет.
Плюхаюсь в кресло и замечаю, что он еще и фотографии смотрит. Он сентиментальный? Как мило.
Поднимает голову и предлагает мне присоединиться. Я уже хочу сказать, что мне неинтересно, ненужно, и вообще, я хочу есть и телевизор, но вместо этого с удивлением понимаю, что соглашаюсь. Черт.
Морально готовясь к тому, что сейчас увижу обилие детских фотографий в ползунках и без, толпу родственников, возможно множество фоток с девушкой…или, скорее, с парнем, и прочую не имеющую ко мне отношения чепуху, пересаживаюсь к нему.
Он пододвигает альбом так, чтобы и мне было хорошо видно, открывает его на первой странице, тыкает в фотографию, на которой в обнимку стоят два парня в футбольной форме, в одном из которых, приглядевшись, я узнаю его, и говорит, что это мы.
Кто мы? Он так уверен, что я должен знать всех его дружков, если я его-то не знаю почти?
Сообщаю ему об этом, а он лишь закатывает глаза, тыкает во второго и говорит, чтобы я пригляделся, потому что это я. Совсем дурак.
Все же решаю присмотреться, и через несколько минут напряженного разглядывания уже просто не могу этого отрицать, как бы ни хотелось.
Непонимающе смотрю на него, а он дальше листает этот проклятый альбом. И везде это «мы». На футбольном поле, в школе за партой, в гараже с инструментами в руках, на улице и еще много где. И все вдвоем, и с каждой страницей все старше.
Но это же бред! Я не помню. Точнее помню, и что учился, и что в футбол играл, но его не было. Не помню.
Кажется, он тоже это понимает, но продолжает меня разглядывать так, будто хочет залезть мне в мозги и основательно там покопаться.
А потом встает, приносит ноутбук и открывает еще фотографии. На них, судя по всему группа. И опять он, и я, и этот мелкий, который когда-то заверял меня, что я поправлюсь. А еще у меня почему-то тряпка на носу.
Удивляюсь и спрашиваю у него почему – у меня, что, нос сломан был? Или операция? Или…нет, о таком даже думать не хочу… А он вдруг начинает смеяться, да так, что слезы из глаз текут.
Не хочу орать, потому что голова снова совсем чугунная, и вообще, кажется, что меня огрели пыльным мешком, что совершенно не сказывается положительно на восприятии громких звуков. Поэтому мысленно считаю до десяти и советую ему заткнуться и объяснить, что же такого смешного он нашел в моих словах. Он, к счастью, успокаивается, и пытается мне объяснить, что это имидж у меня такой.
Упорно чувствую что надо мной издеваются, о чем и сообщаю ему, рекомендуя так больше не делать, и устало плетусь спать.
В голове противно скребет.
Уже проваливаясь в сон, слышу, звон разбитого стекла и чертыхание. Неужели он разбил бутылку?
***
Ночью снилось, как кто-то зашел и аккуратно присел на мою кровать. Человек долго сидел, и, кажется, даже не шевелился. Потом приложил холодную руку ко лбу, осторожно отвел несколько прядей, и задумчиво стал перебирать волосы. Хороший, правильный сон. И было так тепло, и на какое-то мгновение показалось, что это реальность, но зачем кому-то так делать наяву? Поэтому я продолжал спать, кутаясь в это ощущение уюта.
А потом человек тихо прошептал: «Пожалуйста». И еще раз. И столько надежды было в этом слове, что захотелось встать, успокоить, и пообещать выполнить, что бы это ни было. Но я спал, а значит, возможности сделать хоть что-то у меня не было ровно никакой. А человек все продолжал сидеть и шептать, погружая меня в какой-то мистический транс. И я падал, все ниже и ниже, увязая, пока не почувствовал, как мягкие, чуть горьковатые от алкоголя губы, нежно и осторожно прижимаются к моим, и человек уходит. Хотелось остановить его, уложить рядом, чтобы сохранить это ощущение, чтобы не чувствовать такой сильной потери, но я увязал все сильнее, а потом меня поглотила темнота. И сон сменился.
Мне снилось многое. Большие стадионы, толпы людей, которые бесновались под музыку, студии, гитары, барабаны, какой-то парень, разъезжающий на маленьком велосипеде по коридорам, маленькая собака, попугай, еще один парень в неприлично коротких шортах, этот же парень в нормальной одежде, вручающий мне какую-то цепочку, он же, сидящий за мной на мотоцикле, опять он, прижатый мной к стене и жадно отвечающий на поцелуй, и снова он, сидящий рядом со мной с джойстиком от приставки в руках и победно ухмыляющийся. Образов было много, и все настолько реальные, что я терялся в них, не понимая, где начинается одно и заканчивается другое, не отличая сон от яви.
***
Просыпаюсь с привычно гудящей головой, залпом проглатываю таблетки и плетусь в ванную. Почистив зубы и умывшись, зачем-то долго разглядываю себя в зеркало. Замечаю цепочку на шее, которая кажется подозрительно знакомой, и вызывает ощущение, что я что-то забыл, но я отмахиваюсь от этих мыслей и бреду на кухню в поисках еды. Или хотя бы кофе. Обнаружив пустой холодильник и не найдя ни кофе, ни даже чая, понимаю, что неплохо было бы найти хозяина квартиры. Заваливаюсь к нему в комнату, и обнаруживаю его, сидящего в наушниках, и с самым увлеченным видом что-то пересматривающего. Подхожу к нему сзади и тоже впяливаюсь в монитор. На видео парень едет по коридору на маленьком велосипеде, потом он же с довольным видом что-то клеит на гитару, потом, кажется, показывают сцену. Но я этого уже не вижу. Меня накрывает сильнейшее ощущение де жа вю. Я это уже видел. Точно видел. Застыв, я пытаюсь вспомнить, и прихожу в себя, только когда слышу громкую музыку. Оказывается, он вытащил наушники, а сейчас выключает видео. Потом оборачивается, и, внимательно всматриваясь в мою ошалевшую физиономию, спрашивает, чего я хотел.
Мне показалось, или я видел промелькнувшую на его лице радость?
Вновь отгоняю от себя ненужные мысли и заявляю ему, что если он не найдет мне еды или хотя бы кофе, то я откину коньки прямо в его комнате.
Он ухмыляется и, бормоча что-то про то, что даже без памяти, я по утрам все такой же наглый и даже говорю одни и те же слова, отправляется на кухню.
Почему у меня вдруг сделалось такое хорошее настроение?
Я иду за ним.
***
Чуть позже он предлагает поиграть и уже лезет доставать все необходимое, как у меня перед глазами мелькает картинка из сна, где кто-то сидел рядом на полу и победно усмехался, и я почему-то отказываюсь.
Вместо этого я, сам себе удивляясь, прошу его лучше сыграть на гитаре. Кажется он в шоке. Если бы я сам не был так же шокирован, обязательно бы над ним поржал, а так мне остается только сидеть и наблюдать, как он, возвращаясь в нормальное состояние и чему-то очень глупо (на мой взгляд) улыбаясь, тащит гитару и садится напротив.
А потом он начинает играть. Я вслушиваюсь в мелодию, слежу за техничными движениями его рук, за выражением лица, наблюдаю за тем, как он вдруг поднимает на меня глаза…И столько невысказанного в этих глазах, что я снова теряю ощущение реальности, вместо которого приходит чувство насыщения. Все чувства обостряются, я впитываю в себя музыку, впитываю то, что меня окружает, и его – то, главное, на чем все это держится, и очень ясно понимаю, что я там, где должен быть. Это отрезвляет, и я вдруг осознаю, что незаметно для себя, и, судя по выражению лица, очень показательно для него, оказался как-то совсем к нему близко.
И меня снова ступорит. Я пытаюсь вызвать в себе хоть каплю недовольства, пытаюсь найти оправдания своим действиям или обнаружить причины, по которым все можно было бы свалить на него и гордо удалиться, но не могу.
А он, кажется, все это понимает и ему сносит крышу. Он отставляет гитару, и валит меня на диван. Как-то очень жадно и ненасытно целует, прикусывая губы, и я, вместо того, чтобы наорать и повторить сцену в ванной, отвечаю. Где-то глубоко внутри все ликует, а разум, до этого момента еще пытающийся бороться, полностью капитулирует.
Кою (теперь уже Кою, и ни как иначе) похоже так же теряет остатки разума. Он отрывается от губ и начинает покрывать беспорядочными поцелуями лицо и шею, в перерывах между которыми называет меня по имени и умоляет вспомнить.
И я вспоминаю. Далеко не все, а в голове возникает другая, но безумно похожая картинка, когда его голос так же исступленно повторял мое имя, его руки дразнили прикосновениями, его губы оставляли на мне метки…
Одна картинка влечет за собой другую, потом еще одну. А потом, еще не до конца отчетливо и осмысленно находятся объяснения всему: и снам, и фотографиям, и видео, и всем этим, уже не безымянным людям , которые ко мне приходили, и даже тому, почему я так неровно дышу, а мое тело плавится под прикосновениями Кою.
Я до сих пор не помню всего. Но эти интуитивные озарения звучат обещанием внутри. Но, так как сейчас не время и не место для слов, я просто подминаю его под себя, и с удвоенным усердием отвечаю на его мольбы, стараясь этим выразить то обещание, которое пока не могу сказать словами.