1
Honey Lips (NC-17, smut, POV Руки, Уруха/Руки) Пн Июл 04, 2011 11:51 pm
Leshaya
Сообщений : 674
Название: Honey Lips («Медовые уста»)
Автор: Outori@livejournal.com
Переводчик: Leshaya
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Уруха/Руки
Жанр: смат, POV Руки
Дисклеймер: как обычно, герои мне не принадлежат, принадлежит только сюжет
Разрешение на перевод: получено
Синопсис: В первый после каникул учебный день в университете Руки идет на лекцию с многообещающим названием. И она сама, и лектор оказываются куда более притягательными, чем он мог себе представить.
От автора: ДА! Наконец-то я это сделала. Я написала и доработала фик, в котором нет негатива: ни смерти, ни депрессии, - это просто… фик. И довольно длинный ^^” В нем почти 8000 слов *с поклоном просит прощения* И знаете что? Мне нравится универ. Я люблюлюблюлюблюлюблю его XD Там ко мне приходят самые лучшие идеи *смеется* Так что… если бы я кому-нибудь посвятила этот фик, то это точно был бы один мой препод. Хе-хе… Хотя он, увы, далеко не идеал красоты, не говоря уж о какой-то там притягательности. К сожалению.
Насчет имени, которое я дала персонажу Уру, Масин Мицудо (蜜道魔唇) – оно выдумано именно мной. Мне нравится играть с кандзи. Очень ^^”
А смат… вам придется запастись терпением, но он определенно… будет XD
От переводчика: Первый мой смат не от Life_giver. Если честно, долго сомневалась… Надеюсь, что не разочарую вас. И да, особая благодарность Чибико-сан за то, что я подсела на этот пейринг >_<
Ссылка на оригинал
Только первый день в университете, а все остальные уже начали действовать мне на нервы. Этот бесконечный гул то затухающих, то усиливающихся, как жужжащие мухи, голосов… Люди все еще приходили, рассаживались по местам - отсюда скрип сидений под их весом. Шуршание бумаг тех прилежных студентов, которые уже достали свои тетради, стук ручек, выкладываемых на выдвижные подстолья. Хихиканье и болтовня девушек, ведущих себя не лучше подростков, хоть они уже давно и вышли из этого возраста. Им стоило бы применить по прямому назначению то вещество, что болталось в их черепных коробках, и понять, что визгливый смех не имеет никакого отношения к женской привлекательности. Если бы мне не нравился так этот университет, я бы точно не стал мириться со всем этим – давным-давно нашел бы себе работу и забыл бы об учебе, как о страшном сне. Но я любил его; поэтому приходилось терпеть. Я просто откинулся назад и потянулся, приготовившись к нудному ожиданию начала пары.
«Психология как сознательное использование языка». Меня привлекла эта тема. Определенно, в этом было что-то интересное – и в правильной расстановке слов в предложении, и в самом их произношении. Мне было очень любопытно, что же наш новый преподаватель со странным именем Масин Мицудо скажет по этому поводу.
Минуты шли, а я занимался блаженным ничегонеделанием: смотрел в одну точку прямо перед собой, грезя наяву о том, чем я займусь после пары, да время от времени оборачивался на дверь, чтобы не пропустить появление преподавателя.
И тут я резко очнулся. Я был знаком с большинством своих сокурсников, но этот человек… его я точно никогда в своей жизни не видел. Даже если бы он просто прошел мимо меня на улице, я бы его запомнил. Он нес пару книг и какие-то большие листы. На секунду в аудитории воцарилась тишина, но когда он сгрузил свою ношу на кафедру и стало ясно, кто он такой, голоса зажужжали снова, сопровождая его на всем обратном пути: он пошел назад, видимо, за какими-то дополнительными материалами, лишнего разу по сторонам не посмотрев. Но мой взгляд словно приклеился к нему, и я одновременно пытался взять себя в руки, не совершая никаких лишних движений, и привстать как можно выше, чтобы обеспечить себе лучший обзор. Этот человек… я действительно не знаю, как его описать. Вроде бы обычный мужчина в черных джинсах и белой рубашке - с виду простых, но явно сшитых на заказ, - однако его лицо… даже слово «ангельское» к нему не подходило. Мои глаза не отрывались от двери, и я изо всех сил старался не обращать внимания на издевательские шепотки, зашуршавшие во всех углах аудитории:
- Он что, накрасился? – хихиканье.
- О боже, ха-ха-ха, это кто, мужик или баба? – смешок.
- Интересно, у него есть сиськи? – насмешливый возглас, сопровождаемый раскатами смеха с задних парт.
- Немного плосковато для девчонки! – новый взрыв смеха.
- Бля, да если он парень, то точно гомик или…
Он снова зашел в аудиторию, но разговоры не прекратились, только притихли чуть-чуть, став еле различимым шепотом. Внутренне я весь кипел, мечтая приложить этих сплетников головами о парты, но не мог сдвинуться с места и лишь наблюдал, медленно краснея – хоть мне отчаянно и не хотелось признавать это. Не то чтобы я был совсем уж против мужчин, но… все-таки я предпочитаю девушек.
И снова он не стал осматриваться по сторонам. Закрыв за собой дверь, он поднялся на кафедру и наклонился над ней, разглядывая то ли свои книги, то ли сам стол; на его лицо упала прядка каштановых волос, достав до самых губ, необычайную соблазнительность которых я уже успел отметить. Снова послышались смешки… по-моему, я затаил дыхание, когда он наконец-то поднял взгляд, слитным элегантным движением откидывая волосы назад, и его голос – или те высшие звуки, что заменяли ему голос, - полностью заполнил аудиторию.
- Язык… - он начал так, будто произносил некое пророчество или одиннадцатую божью заповедь. Одного раза не хватило, чтобы перебить хохот и бормотание студентов, и он повторил, с еще большим нажимом. - Язык… - он оперся о кафедру, и его взгляд заскользил по лицам, одному за другим, тщательно изучая каждое из них, но не давая времени различить что-либо в его собственных глазах, - …есть могущество. Слова…
Его взгляд встретился с моим. Я вжался в спинку сидения, не осмеливаясь моргать, и лишь смотрел на него, чувствуя, как внутри нарастает непонятное тепло, пока его миндалевидные глаза пронзают меня насквозь, заставляя ощущать себя прозрачным. Казалось, воздух вокруг сгустился, а он все не отводил и не отводил от меня свой взгляд, как это было с другими; вместо этого его губы скривились в легкой усмешке, а потом начали творить слова – понятные и различимые, несмотря на то, что не было произнесено ни звука. Его язык коснулся верхнего ряда зубов, некоторое время рот оставался полуоткрытым, потом идеально белые резцы опустились на нижнюю губу, формируя губной звук, завершающий слово; а затем он чуть ли не с причмокиванием сомкнул губы, слегка выпятив их и приоткрыв, отчего по моей спине побежали горячие мурашки. В следующий момент его взгляд уже скользнул мимо, усмешка исчезла, а речь потекла дальше:
- …есть власть.
У меня закружилась голова. Оно, это послание или что он там имел в виду, было слишком невероятным. Но мне не дали времени задуматься над этим. Его слова связали меня, заманили в свои сети, не оставив иного выхода, кроме как слушать. И уже не имело значения, собирался ли он вещать о прогнозе погоды на завтра, проповедовать или рассказывать сказки – важен был лишь его голос. Этот голос взлетел еще выше, погребая под собой последние остававшиеся ядовитые шепотки и немного трансформируясь:
- О боже, посмотрите на него… это баба или мужик?
Все болтавшие мгновенно заткнулись и недоуменно заморгали: они явно не ожидали, что он отреагирует на их шуточки, да и вообще, судя по всему, были уверены, что он ничего не услышал.
- Ха-ха-ха, да он же накрашен, видите? Натуральный педик, да чтоб я сдох, вы только гляньте, как он двигается!..
Тишина. Ни одного слова больше не сорвалось с его языка. Немного разомкнув губы, он стоял за своей кафедрой и смотрел на всех одновременно и ни на кого в отдельности, наверное, ожидая чего-то от нас. Я мысленно взмолился, чтобы всем этого хватило и никто не вякнул ничего лишнего.
И все равно нашелся какой-то индивидуум, который выпалил:
- Ну так что? Вы и вправду гей?
Дружки тут же поддержали его плоскими остротами, разряжая атмосферу и веселя окружающую толпу. Всех, кроме меня. И него. Вот только, в отличие от меня, он хорошо держался в сложившейся обстановке. Если не сказать - отлично. Им удалось от души посмеяться лишь несколько секунд, прежде чем его голос, подобно грому, снова раздался в аудитории.
- Если кто-то из вас хочет бросить мне вызов в словесном поединке, если кто-то из вас считает, что может хотя бы отдаленно приблизиться к победе в нем, то прошу – вперед и с песней. Попробуйте, если у вас найдется смелости встать и высказать, что же у вас творится в том, что вы называете мозгами, а я – серыми клеточками, которые не способны даже заставить вас нормально артикулировать, не то что правильно произносить слово «ономатопея». Попробуйте рассказать мне о том, что вас так смущает, а также о том, зачем вы пришли сюда и отняли мое время и силы. Если вы действительно считаете, что вам есть, что сказать, то вставайте и говорите. Если вы не понимаете, зачем вы здесь, то уходите. Уходите сию же секунду, потому что я не потерплю неискренности с вашей стороны. Все еще хотите состязаться со мной? Тогда вперед, пробуйте, - его голос упал на пол-октавы, с подчеркнутой медлительностью завершая тираду. – Вот только вы точно… проиграете.
И все. Полная тишина. Клянусь, я внутренне зааплодировал. Конечно, больше никто не осмелился сказать ни слова. Было так тихо, что я слышал, как дышат мои соседи по ряду – медленно и осторожно. Мне очень хотелось обернуться на тех, кто считал себя не в меру крутым, и увидеть запуганные выражения их лиц. Но сейчас я скорее бы отдал свою левую руку, чем отвлекся от того, что происходило впереди.
В течение нескольких минут в аудитории царило молчание, а потом он продолжил как ни в чем не бывало рассказывать о словах и о той власти, которой они облечены. Он не стоял столбом на одном и том же месте: расхаживая за кафедрой влево-вправо, он уверенно жестикулировал, внимательно следя за реакцией слушателей. А потом он спросил, на что способны слова.
- Вот ты… да-да, ты… - произнес он, указав на кого-то. – Скажи, что могут слова? – конечно, сначала ответом ему было традиционное молчание, как это водится у студентов, но преподаватель немного поднажал, чтобы заставить его говорить. – Скажи же. Что угодно. Что могут слова?
Парень заколебался, но все же ответил:
- Ммм… - я услышал, как он заерзал на своем месте. – Они могут…помогать в чем-либо… могут выражать эмоции. Они…
- Скажи одним словом, что они могут.
- Ммм… они могут… управлять.
Мицудо кивнул. Движением руки он попросил отвечающего продолжить.
- Они могут… описывать. И давать ложные описания. Их можно слышать…
Он коротко улыбнулся, снова кивнул и указал на какую-то девушку. Она подхватила:
- Эээ… они могут лгать. Обманывать.
- Записываться. Объявлять. Определять. Смущать.
Его рука двигалась от одного к другому, все новые и новые голоса отвечали ему, кто просто, кто остроумно, а он побуждал и побуждал их продолжать. Слово за словом.
- Хвалить. Утешать. Цепляться. Мучить.
Это длилось до тех пор, пока идеи неизбежно не иссякли, ответы зазвучали реже, и все чаще стало раздаваться «ммм», «эээ» и «я не знаю», пока не остались лишь невнятные междометия да повторы того, что уже было. Было интересно наблюдать за тем, как быстро они увлеклись этим. Он был чертовски хорошим преподавателем, это уж точно. Он привел всех туда, куда ему надо было, именно туда, куда ему хотелось: у него оказалось наше безраздельное внимание. Иногда у кого-то все же находилось новое слово, и тогда он одобрительно кивал; если это был повтор, он мотал головой и коротко улыбался, вызывая нового студента.
И все же молчание разрасталось, и когда в течение минуты ему никто больше не ответил, произошло это. Он посмотрел на меня. Снова.
Я сглотнул и уставился на него. Боже, все это время я чувствовал себя в полной безопасности. Он ни разу меня не вызвал, позволив остаться в той позиции, которая мне нравилась больше всего – молчаливого слушателя. А сейчас у меня возникло такое ощущение, будто я сижу на миллиарде иголок. И эта улыбка. Эта проклятая улыбка. Сияет на его лице, а голос спокойный-спокойный:
- Как тебя зовут?
Я сказал ему то имя, под которым меня знало большинство. То, которым меня все называли. Мне стало любопытно, почему он спросил только мое имя, и больше ничье – из всей переполненной аудитории.
Он покачал головой.
- Нет. Я спросил тебя о имени, о твоем настоящем имени, а не о том, как называют тебя люди.
И скрестил перевитые венами руки, опершись изящными ладонями на предплечья. Я изо всех сил старался не пялиться на обозначившиеся в таком положении мышцы. Вот только я забыл, как дышать, и меня застала врасплох его реплика, так что мне оставалось лишь убеждать себя в том, что я не выглядел полным дураком. Смутившись, я назвал ему свое настоящее имя.
Легчайший кивок подтвердил, что он доволен моим ответом, но вот почти незаметный изгиб губ просигнализировал о чем-то ином. А затем он произнес мое имя, и оно прозвучало так, будто с его губ полился густой мед, медленно стекая, толстым слоем покрывая все на своем пути, собираясь каплями и обволакивая, оставаясь на двух божественных лепестках золотой амброзией, что отражает свет, исходящий от него… О, этот мед… Мне хотелось лизнуть его, размазать по всему его лицу, пропитать его этим медом так же, как он пропитал меня, вернуть ему это ощущение, вызолотить его липкой сладостью, а потом собрать языком все капли с его подбородка, найти путь между его губ, толкнуться туда, вглубь, заставляя задохнуться и прижаться горячим телом ко мне…
- Тебе есть, что добавить? – спросил он, возвращая меня в реальность, которая была не такой уж и плохой, как могло показаться, учитывая, что непостижимые миндалевидные глаза по-прежнему были сосредоточены на мне и только на мне. Плохо было то, что меня унес поток далеко не невинных мечтаний, и возникшие образы так ярко стояли передо мной, что мне было тяжело даже дышать, не то что отвечать. Я подавил порыв прикинуться дурачком и заставить его повторить вопрос.
- Эээ… - прокаркал я, нервно сплетая-расплетая пальцы под партой. – Я… я считаю, что уже все назвали.
В его взгляде ясно читалось, что он мне не поверил.
- Напротив… - его голос слишком походил на воркование, чтобы успокоить меня и отвлечь от мыслей, которых у меня вообще не должно было быть. - …я уверен, что еще не все. Ты знаешь больше. Скажи мне.
Скажи мне. Скажи. Словно шелк коснулся моей кожи, обвившись вокруг прохладным и крепким объятием, объяв чарующими звуками нежного весеннего ветра и… Я нахмурился. Слова? О чем он говорил? Я еле-еле сумел вспомнить. «Что могут слова». Он ждал ответа. И он, черт его побери, вряд ли отведет от меня свой пронзительный взгляд, пока я не скажу хоть что-нибудь. Я был абсолютно уверен, что все варианты, кроме самых абсурдных, уже назвали. Однако ему было нужно что-то еще, и мне показалось, что я провалюсь в ад, если не дам ему требуемое, так что я, заикаясь, промычал первое, что пришло мне на ум. Слова…
- Он-ни… они могут… любить.
Мое сердце пропустило один удар, когда я понял, что сказал. И еще один, когда его глаза сузились, а уголки губ дернулись, чересчур отчетливо напомнив мне кота, впервые лизнувшего мед. Чтобы не заставлять сердце замирать через каждую секунду, я сконцентрировался на собственных словах, отчаянно сражаясь с невидимыми демонами своих мыслей и отвлекая их напряженной работой мозга; избавляясь от еще одной помехи, я разорвал наш зрительный контакт.
Только тогда я снова смог заговорить.
- Ммм… и терзать. Соблазнять. Слова могут… обольщать.
Позже я попробовал восстановить в памяти все, что говорили до меня, задавшись вопросом, не повторялся ли я. Даже если и повторялся, то он этого никак не показал. Вместо этого он рассек воздух между нами таким огненным взглядом, что я бы превратился в угольки, если бы это мгновение продлилось хоть на секунду дольше.
К счастью, он быстро отвернулся, возвращаясь к лекции.
Этот инцидент оказался единственным, и я всю пару ломал голову над тем, действительно ли все произошло именно так, или это было лишь фантомное видение, порожденное моим воображением.
Он больше не вызывал меня, ни разу, и на протяжении всего оставшегося часа я наблюдал за ним, слушал его, все сильнее и сильнее увлекаясь его голосом, все более и более очаровываясь каждым движением, каждым взглядом, всем, что исходило от него… для меня он весь был окутан сиянием. Не знаю, как это выразить по-другому. От него шел такой яркий свет… на него невозможно было не смотреть, но за этим блеском его нельзя было увидеть.
Я не помню, как прошел остаток лекции. Какие-то слова, конечно, оседали на задворках сознания, но если быть честным, я следил не столько за тем, что он говорит, а за тем, как именно он это делает. За тем, как движутся его губы. Коротко, спокойно. Плавно и мягко. Коротко, спокойно. Плавно. Мягко. Я… представлял их… в таких местах, где им явно не полагалось быть…
А у него отлично получалось увлекать людей за собой. Задавая вопросы, нет, буквально выстреливая ими, он заставлял студентов думать, заставлял действительно хотеть решать проблемы, хотеть найти ответы и пойти дальше поверхностного взгляда на вещи.
Все это проносилось мимо меня в какой-то дымке, дымке, которая немного рассеивалась лишь в одной точке. Я отчаянно пытался не смотреть на него… наверное, в какие-то минуты у меня это даже получалось: тогда я портил свою тетрадь, изрисовывая ее какими-то кругами и линиями, которые потом вымарывал, потому что они слишком походили на губы. Когда такое случалось, я поднимал свой взгляд, и мне постоянно казалось, что его глаза все это время не отрывались от меня; он отводил их лишь тогда, когда я вскидывал голову.
А потом, наконец-то, все закончилось. Студенты с энтузиазмом застучали по столам, - правда, как это водится, довольно быстро свернулись, побежав на свою заслуженную перемену. Лишь несколько человек замешкались, болтая друг с другом и не спеша собирать свои вещи. Не сказал бы, что я тоже замешкался – скорее, я просто не мог двинуться с места.
Было бы ложью сказать, что у меня вообще промелькнула хотя бы одна мысль об уходе. Меня снова унесло куда-то вдаль, и я очнулся только тогда, когда какая-то девушка, пытаясь выбраться из-за парты, споткнулась о мою ногу, заставив меня вздрогнуть. Я с паникой огляделся вокруг в поисках него; он все еще оставался здесь. Его вещи аккуратной стопкой были сложены на кафедре, а сам он стирал с доски свои пометки. Моргнув, я задумался, когда же он успел снять пиджак. Наверное, в какой-то момент лекции… просто я этого не заметил. Пока он сражался с меловыми разводами, из-под тонкой ткани рубашки проглянули его лопатки, вынуждая меня мечтать о том, чтобы в аудитории стало еще на 10-20 градусов жарче и он снял этот последний клочок материи, чтобы я смог увидеть, как ходят мускулы под его светлой кожей, как по ней медленно стекают капли пота, маня меня слизать их... Внезапно он отложил тряпку, повернулся, забрал свои вещи и ушел в заднюю комнату.
Не могу никак припомнить, почему я это сделал и как вообще осмелился на это, но в ту же секунду, как он исчез из вида, я вскочил, сунул бумаги в сумку, перебросил ее через плечо и быстрым уверенным шагом пошел к этой самой комнате – только для того, чтобы закол*цензура*ся на самом пороге.
Раньше я никогда не видел эту дверь открытой, поэтому я даже не предполагал, что за ней скрывается небольшая аудитория: несколько парт, стулья, учительский стол напротив двери, доска, да еще маленькая раковина в правом углу. Комната была вытянута в ширину, и он, стоявший у учительского стола, оказался намного ближе ко мне, чем я ожидал. Когда я вошел, он смотрел как раз в мою сторону, и на его лице отразился намек на удивление, когда он узнал меня. Он улыбнулся и кивнул, словно бы предлагая мне подойти ближе.
Я осторожно сглотнул и мелкими шажочками пошел к нему – ну, то есть хотел пойти, но он бросил взгляд в сторону двери, и я повернулся к нему спиной, чтобы закрыть ее. Опершись на стол, он улыбнулся еще шире и скрестил руки в ожидании того, когда же я приближусь.
По пути я кинул свою сумку на какую-то парту, мои глаза ни на секунду не отрывались от его, точнее, мне не дозволялось смотреть никуда, кроме его глаз, я шел к нему, шаг за шагом, без каких-либо колебаний, то ли медленно, то ли быстро, не помню, знаю только, что я подходил к нему все ближе и ближе, и одновременно с этим его голова склонялась все ниже, потому что наша разница в росте становилась все более и более заметной… ближе, ближе, я заполошно придумывал, что же сказать ему, о чем нам с ним говорить, ведь было бы слишком неубедительно, если бы я просто поблагодарил его за великолепную лекцию, да и вообще все, что приходило мне на ум, звучало неубедительно, но мне нужно было что-то ему сказать, просто чтобы оправдать свое появление в этой комнате, появление рядом… с ним, я обязан был заговорить, но понятия не имел, о чем… пока я не оказался в такой близости от него, что если бы он позвал полицейских, то меня сразу бы повязали за сексуальное домогательство, а он бы избежал непонятных приставаний, заперев меня в тюрьме на парочку месяцев.
Наверное. Он мог сделать все, что угодно. Одними лишь словами. Я был уверен в этом.
Я окинул его взволнованным взглядом. Открыл рот, чтобы что-то сказать, и тут же закрыл его.
Он смотрел на меня сверху вниз. Спокойно. Держа ситуацию под контролем. Веселая улыбка кривила правый уголок его рта. И эти глаза. Карие. Я впервые оказался так близко к нему, и мне тут же стало интересно, как же выдержать эту близость. Он лишил меня дыхания, заставил воздух сгуститься от жажды, которую я чувствовал каждой клеточкой тела и безуспешно пытался превозмочь, его присутствие ощущалось карикатурной насмешкой над всем, чего я хотел, но не мог иметь; он был электрическим током, искрой, открытым пламенем, светом и тьмой, похотью и невинностью, ночью и днем, самым соблазнительным и самым недоступным созданием на земле.
Я снова открыл рот, попытавшись выдать хоть что-нибудь, например, о том, насколько он замечательный оратор и как вдохновляет его речь, но из сдавленного горла вырвалось лишь какое-то карканье пополам с полузадушенным писком, тогда как мысленно я говорил ему: «Вы – превосходный лектор. Не могу найти слов, чтобы выразить свои чувства. Мне действительно понравилась ваша лекция». И ведь все это было правдой, но…
Короткий смешок сорвался с его губ. С такого близкого расстояния они казались еще более притягательными, чем раньше, приглашая меня впиться в них, прикусить, потянуть и…
- Да неужели… - жарко шепнул он. О да. Жарко. Я понятия не имел, к чему относилась эта его реплика – возможно, он прочел что-то по моим губам или по лицу, потому что слышать он ничего не мог: естественно, я не стремился озвучивать свои мысли вслух. Но он, казалось, что-то понял… и не то чтобы я так сосредоточился на собственной жажде, чтобы интерпретировать его поведение как проявление подобного чувства, скорее наоборот – я недоверчиво затаил дыхание, расслышав странные нотки в его голосе, и присмотрелся к нему еще внимательнее. Но увидел я лишь собственное отражение в его глазах, внезапно потемневших и сузившихся, пристально глядящих на меня.
Он переместил свой вес с одной ноги на другую, я жадно глотнул воздух, когда его руки, его сильные, изящные, перевитые венами руки начали медленное движение, и я – когда он склонился ко мне, облизнувшись, и коснулся моей дрожащей нижней губы своим языком, - я издал тихий звук, который был слишком похож на стон, чтобы я мог объяснить его шоком от такого внезапного нападения.
Наверное, я не должен был поддаваться. Но все же сделал это. В следующую секунду его правая рука обвила мою талию, левая – скользнула вдоль плеча к затылку, притягивая меня еще ближе, в следующую секунду я окончательно проиграл ему, упустил ситуацию из рук, в следующую секунду его медовые губы опустились на мои с тихим шепотом «Теперь можешь любить меня…» и безо всякого сопротивления замкнули их сладким поцелуем, а его тело прижалось к моему, и в эту же самую секунду земля разверзлась и поглотила меня, я сорвался в бесконечный полет к небесам, вместе с ним и…
- М…мицудо-сенсей? – раздался тихий шепот. Только после того, как эти слова слетели с моих губ, я понял, что шепот принадлежит мне, что я все еще нахожусь в аудитории и никуда не падаю, хоть мне и кажется, что я чрезвычайно близок к этому.
Его пальцы сжались чуть крепче, теснее смыкая объятие на моей талии, а губы прошлись от щеки к уху таким прикосновением, что по моей спине забегали горячие мурашки вперемешку с ледяными.
- Называй меня… Уруха.
Может, я и задумался, почему никогда не слышал и не читал, чтобы это имя связывали с ним, а может и нет, мне дали слишком мало времени на раздумья: он прижался губами к нежной коже прямо за моим ухом, прикусил ее, засосал, и я забыл обо всем, обо всем, кроме него и меня, кроме этого имени, и я простонал его, наконец-то преодолев свою заторможенность, прикоснулся к мужчине, заскользил ладонями вдоль его боков, к груди, откинул назад голову, открывая ему доступ, а он тут же прошелся языком там, по шее прямо под подбородком, нежно укусил ее каким-то восхитительно странным образом, отчего я по-сумасшедшему заулыбался, и он тоже улыбнулся, а потом его горячий язык вернулся к моей нижней губе, лизнул ее, и его рука, лежавшая на моем затылке, потянула мою голову вниз, и он так страстно выдохнул в мои губы, что я застонал. Я слышал его запах, он был таким обжигающим, что мои обонятельные центры не выдерживали, этот запах был везде, он горячими выдохами опалял чувствительную кожу моих губ, окутывал меня плотной пеленой, заставляя мечтать всегда дышать лишь им. Я вцепился в ткань его когда-то безупречной рубашки, беспомощно стиснул ее… я чувствовал себя ужасающе беспомощным в его руках…
- Уруха… - почти неслышно шепнул я, мой выдох столкнулся с его, слился с ним. – Я… - и все, я больше не смог произнести ни слова, потому что он впился в мои губы, жадно, неистово, засосал, потянул, укусил, а я только прижимался к нему, позволяя безраздельно властвовать над собой, позволяя его умелому языку исследовать мой рот, и, о боже, все его умение открылось мне только теперь. Внезапно Уруха разорвал свои объятия, и я уже хотел было запротестовать, но вдруг почувствовал его ладони на своей пояснице, почувствовал, как они подхватили мою рубашку и потянули вверх, не оставив мне иного выхода, кроме как поднять руки, чтобы он мог окончательно снять ее; небрежно отбросив материю в сторону, он снова нашел пальцами чувствительную кожу на моей спине и чуть надавил, поворачиваясь вместе со мной и прижимая меня к столу.
Хныкнув, я застонал и положил руки ему на плечи, притягивая поближе к себе. Мне нужно было снова почувствовать его губы на моих, нужно было прямо сейчас, и я без разрешения, без предупреждения вовлек его в новый поцелуй, страстный, пылкий, на этот раз, хоть я и был прижат к твердой деревянной поверхности, именно я стал инициатором, именно я царапнул зубами по нежным губам, прихватил их, прикусил, утопая в сгустившемся воздухе, который с каждым вдохом становился все плотнее, именно мои руки схватили его рубашку, в то время как его пальцы уже расправлялись с пуговицей моих брюк. Расстегнув ее, он потянул их вниз как раз в тот момент, когда я тоже решил избавиться от лишней ткани между нашими телами и задрал его рубашку; ему пришлось отпустить мою одежду, чтобы освободиться от своей, только тогда он смог вернуться к моим брюкам и снять их окончательно, а затем наши губы снова слились, языки танцевали, как две голодные змеи, пока он не оторвался, тяжело дыша, поцеловал мое плечо, выдохнув что-то, и начал украшать его легкими засосами, сперва нежными, но быстро превратившимися в яростные укусы, от которых я, застонав, задрожал, тогда он снова перешел к поцелуям и посасываниям, двигаясь по моей ключице вниз, к груди, дойдя же до левого соска, он прихватил губами и намеренно неторопливо лизнул уже затвердевший бугорок, начал поигрывать с ним так возбуждающе-страстно, что я тут же попытался, оттолкнув его, направить его голову еще ниже, чтобы он унял болезненную пульсацию и напряжение в несколько ином месте. И он послушно опустился, но было что-то такое в том, как его губы ласкали мою кожу, что заставляло заподозрить его в совершенно иных намерениях.
Он не стал опускаться ниже пупка, но зато его он обласкал так, что я подумал – у меня коленки растают. Этот изверг вытворял там своим языком именно то, что мне хотелось ощутить на совершенно иной части тела, но все мои попытки легкими подталкиваниями перевести его внимание туда оказались безрезультатными. Застонав, я потянул его вверх за его роскошные волосы.
Глаза, пристально смотревшие на меня сверху вниз, были такими же пьяными и затуманенными похотью, как, наверняка, и мои; их каряя глубина обернулась опасной чернотой, которая, казалось, была способна навечно поглотить мою душу. Я всхлипнул. Его губы приоткрылись и снова сомкнулись, и он покачал головой, пронзая меня взглядом хищным и одновременно заботливым, если не любящим. Я дрожал. В моем теле остались лишь дрожь, лихорадочный жар и невероятная жажда, подобной которой я никогда еще не испытывал.
- Назови мое имя… - сорвалось с его губ. Я застонал. С меня было уже достаточно этих игр. Я хотел его. Прямо сейчас. Безо всяких шуток. И безо всякой одежды. Только его. С хныканьем, от которого его брови дернулись, я произнес:
- Уруха… пожалуйста… только… - и снова попытался побудить его к действию, на этот раз – вжимаясь между его ног, создавая такое нужное мне сейчас трение; прядь его волос упала на мое лицо, когда его губы приблизились к моему уху. Горячее дыхание, снова обжегшее мою кожу, лишь усилило дрожь, и я понял, что больше я этого не вынесу. С силой проведя ладонями вдоль его спины, я обхватил его ягодицы, сжал, притягивая к себе и заставляя его застонать так, что и натуральнейший из натуралов от этого звука кончил бы себе в штаны; я и сам застонал, коротко дернувшись. Мои руки действовали по собственному усмотрению, стремительно расстегивая его брюки и стягивая их вниз. К счастью, он помог мне избавиться от них, не переставая тереться об меня так, что у меня перед глазами сверкали звезды: ему как-то удалось снять последнюю верхнюю одежду, ни на секунду не потеряв физический контакт со мной.
- Черт… - было единственным, что я смог выдавить, когда я каким-то образом оказался лежащим на столе. Я потянул Уруху за собой и одновременно начал перемещаться назад; какими бы ни были его планы, я их явно нарушил, отползая подальше по твердой поверхности, отпихивая все мешавшие предметы со своего пути, поспешно сталкивая на пол аккуратно сложенные книги и бумаги и соскальзывая с другого края стола. Но он только ухмыльнулся, переползая вслед за мной плавно, как ягуар, и вставая передо мной элегантно, как королевская кобра. Его ладони опустились на мои плечи, притягивая меня к нему, и наши губы слились в новом поцелуе. Я проглотил его стон или, может быть, он проглотил мой, когда он подтолкнул меня вперед, и я наткнулся спиной на доску, всхлипнул и зарылся одной рукой в его волосы.
Он отозвался рычанием в мои губы и втянул наши языки в жаркую борьбу, начиная тереться об меня в таком мучительно медленном ритме, от которого мне захотелось кончить в ту же секунду. У него идеально получалось своими поддразниваниями доводить меня до безумия, хотя я еще ни разу не ощутил его прикосновения там, где мне этого больше всего хотелось.
Я сильнее вцепился в его волосы, а он теснее притиснул меня к доске, его горячее тело отчаянно вжималось в мое. Между нами даже воздуха не осталось, но я хотел, чтобы он стал еще ближе. С помощью ладони, лежавшей у него на спине и то лихорадочно сжимавшейся в кулак, то расслаблявшейся, я пытался сказать ему именно об этом, о том, что я хочу большего, как можно большего. Он царапнул мою кожу, заставляя меня застонать громче и толкнуться вперед, и оторвался от моего рта, чтобы укусить меня за плечо, оставив алую отметину. Внезапно его сильные руки оказались на моих бедрах, погладили их, вызвав крохотный взрыв наслаждения в солнечном сплетении, а потом стянули мое нижнее белье, да и его, наверное, тоже, потому что когда он снова потерся об меня, его эрекция перестала ощущаться как просто что-то твердое под натянувшейся тканью.
В следующее мгновение его медовые губы снова запорхали по моим, даря возможность наслаждаться их пьянящей, одуряющей сладостью. Мы прижались друг к другу так сильно, что я засомневался, смогу ли сделать следующий вздох. Он лизнул мои дрожащие губы, вырвав трепетный грудной стон, и ухмыльнулся.
- Ты хочешь большего.
Это был явно не вопрос. Даже не риторический. Думаю, даже если бы я не хотел большего, в ту же секунду, как он произнес эти слова, во мне проснулась бы жажда этого.
Мне даже не дали шанса выразить свое полное согласие: он развернул меня кругом, снова толкнул к доске, прижавшись теперь уже к моей спине, отвел влажные пряди волос с затылка, чтобы царапнуть зубами кожу на шее, и его бедра снова начали свое мучительно медленное движение. Почувствовав, как он упирается в меня, я не смог сдержать беспомощного стона. Я окончательно сдался на его милость.
Его ладонь перебралась с моего плеча на щеку, и я безо всяких подсказок повернул голову и с такой силой засосал его средний и указательный пальцы, что он застонал мне в шею, опаляя кожу горячим дыханием. Он отнял пальцы, и я тут же почувствовал их. Эти пальцы, ранее дарившие мне такое блаженство, стали настоящей пыткой. Самой сладкой пыткой, какая только может быть на свете.
Я распластался по черной поверхности, мне хотелось о чем-то спросить, сказать что-то, хоть что-нибудь, но губы меня не слушались, не давая произнести слова, которые вертелись на языке, да и язык был занят тем, что лихорадочно вертелся, извивался, облизывал чужой рот, мои ногти царапали доску, а он проталкивал свои сильные пальцы все глубже и глубже, двигая ими в том же темпе, что и языком. Изучающе. Ловко. Умело. Мне, лишенному способности выражать свои мысли словесно, оставалось лишь тихо, хрипло стонать. Я раньше никогда не был с мужчиной, ни сверху, ни снизу, но сейчас я – взмокший, пылающий, корчащийся, хнычущий, наслаждающийся, жаждущий – оказался в полной его власти. Я доверял ему. Я знал, что могу это делать. У меня не возникло даже намека на какие-либо сомнения в отношении него. Ни одного.
И все же где-то глубоко внутри мне все еще было страшно. И он это почувствовал.
- Шшш… - он осторожно отстранился. Я застонал, то ли от облегчения, то ли от разочарования. Уруха прикоснулся губами к плечу и, скользнув руками к талии, начал ласково поглаживать ее. – Расслабься… - прошептал он, и на мои бедра опустились его руки, руки Урухи, а не Мицудо, такие умелые, неторопливые, настойчивые, его пальцы оставляли следы на коже, а ладони стирали их, и все это время он украшал мою шею и плечи нежными, успокаивающими поцелуями… Беззвучные стоны были моим ответом, я отдавал всего себя чутким, но требовательным прикосновениям. Я откинулся назад, расслабляясь все сильнее и сильнее по мере того, как он ласково дарил любовь моему телу.
Он чуть передвинулся, и его губы снова оказались у моего уха, посасывая чувствительную мочку и разжигая прежний огонь внутри. Одной рукой он потянулся… вперед, дальше, дальше, пока не дотронулся кончиками пальцев до пульсирующего, твердого члена. Я застонал, долго и протяжно, и зажмурился так плотно, что перед глазами замелькали крошечные звездочки, а потом сразу множество событий произошло одновременно.
Я вжался в него, он ухмыльнулся и снова засосал мочку уха, сводя меня с ума, доводя до безумия теперь, когда его ладонь с силой обхватила мой член, и я убрал левую руку с доски и скользнул ею вниз, присоединяясь к нему, сплетаясь с его пальцами, а потом толкнулся назад, и я снова отчетливо почувствовал, как он прижимается ко мне сзади, но на этот раз не было никаких колебаний. Его тело двигалось совершенно по-особому, не так, как раньше, и там уже явно были не пальцы, а головка его члена. Я застонал громче, еще более жадно, страстно, отчаянно, беспомощно, обхватывая его ладонь поверх, чтобы заставить его сделать хоть что-нибудь, и он не стал отказывать в моем желании. Двинул рукой вверх-вниз, мучительно медленно, и в таком же темпе толкнулся вглубь, что заставило меня ударить кулаком по доске, всхлипнуть, поймать ртом воздух, податься навстречу – как можно ближе, но… сейчас контролировал ситуацию он, и только он один.
И я ничего не мог с этим поделать. Не то чтобы я хотел… У меня даже мысли не возникло о том, чтобы что-то сделать с этим. Он был рядом, позади меня, кожа к коже, внутри, он обнимал меня, плотно обхватывал, он был всюду, и я стал всего лишь нерассуждающим, стремящимся к удовольствию телом. Он же в моих глазах казался образцом совершенства, которое мне вряд ли будет дано когда-нибудь постичь.
А потом все завертелось. С этого момента я уже не могу вспомнить никаких деталей. Все превратилось в один огромный, алый, пылающий шар слепящего огня, перед моими глазами стоят отдельные картинки, но я не знаю их последовательности. Вот он ускорился, и жар наших тел, удушающий жар, заполнивший всю чертову аудиторию, еще больше возрос, насколько это было возможно, и если бы я был в состоянии смотреть, то точно увидел бы, как моя кожа запузырилась от ожогов. Воздух наполнили стоны, вдохи, выдохи, горячие словечки, от которых моя голова шла кругом, всхлипы, и снова стоны, и снова слова, я оказался прижатым спиной к доске, потом к чему-то еще, жадные руки проникали повсюду, дотрагивались везде, губы и языки находили новые чувствительные местечки, тела сплетались настолько тесно, что их можно было принять за одно целое, влажные волосы хлестали по коже, засосы появлялись словно из ниоткуда, я видел, как он слизывал со своих губ вязкую белую жидкость, и его глубокий, прямой, откровенный взгляд скрещивался с моим… картины, образы и слова заполняют мое сознание и сердце, но я не могу разложить их по месту и времени.
Последним, что я запомнил, были его слова, которые обвили меня и привязались ко мне, и которые останутся со мной, пока я жив, прилипчивые, словно мед:
- Я буду любить тебя каждым словом, которое когда-либо сорвется с моих губ…
Не знаю, как мне удалось прожить целую неделю до следующей пары этого предмета. Я действительно не помню, что я тогда делал. Как проводил время. Удавалось ли мне отвлечься от произошедшего или оно стояло перед моими глазами постоянно, каждую секунду, неважно, был ли я один или с друзьями. Или же все это явилось мне в каком-то туманном сне. Не знаю. Не представляю даже. Учитывая то, что многое я помню довольно отчетливо, меня все же берут сомнения, что это был лишь сон.
Конечно, мое сердце забилось как бешеное, когда я вошел в аудиторию и сел на свое место. Сокурсники вели себя как обычно: некоторые общались с друзьями, остальные списывали домашку по высшей математике.
Я же сидел рядом с ними. И ждал. Ждал. Я не задавался вопросом, почему у меня на сердце было тяжелее, чем должно было быть. Я не задавался вопросом, почему в эти минуты ожидания я не чувствовал вполне уместного волнения. По непонятным мне самому причинам я не сделал ни единой попытки обдумать свое поведение. Я сам заметил это за собой – но, заметив, оттолкнул эти мысли прочь, отмахнулся от них, как от пуха, летящего по ветру.
Я ушел глубоко в себя и не заметил прихода преподавателя. Когда же я увидел человека, который с книгами в руках встал за кафедру, то немедленно напрягся.
Этот мужчина… даже при выключенном свете его нельзя было бы назвать красивым. … Ну ладно, может, это прозвучало слишком жестоко, но… он был совсем другим. Я все же попытался найти общие черты между ним и Мицудо, подсознательно я хотел верить, что он лишь подшутил над нами, надев маску, чтобы лучше раскрыть тему сегодняшней лекции.
Однако мужчина представился совершенно иным именем, нежели то, что засело в моей памяти неделю назад. Я заморгал, сначала медленно, потом быстро, словно бы пытаясь избавиться от песчинки в глазу, и огляделся вокруг, чтобы увидеть реакцию окружающих. Они должны были хоть немного удивиться, обнаружив, что вместо Мицудо-сенсея перед ними стоит какой-то незнакомец.
- Добро пожаловать на мою лекцию «Психология как сознательное использование языка». Прошу у вас прощения за то, что занятие на прошлой неделе пришлось отменить. В моей семье произошло… кое-что, о чем мне надо было позаботиться лично. Приношу всем свои искренние извинения, особенно тем, кого не предупредили, и кто напрасно ждал меня здесь.
Что-то очень похожее на панику поползло по моей спине. Я тревожно заерзал, сгорбился, стараясь мгновенно избавиться от любых мыслей, чтобы не запаниковать по-настоящему – я был очень близок к этому. Я внутренне горел. Меня лихорадило. Мои руки задрожали, и я поспешил перенести свое внимание на мужчину за кафедрой и сконцентрироваться, мечтая о том, чтобы навести хотя бы небольшой порядок в хаосе, творившемся у меня в голове.
- К счастью, как мне подсказали, тем из вас, кого не предупредили заранее, объявили новость уже здесь, так что им не пришлось попусту тратить свое время, занимаясь ничегонеделанием. Вместо этого они смогли пойти домой и заняться… таким нужным делом… как прилежная учеба, - он подмигнул, и некоторые студенты рассмеялись.
Это было уже слишком. Этого просто не могло быть.
- Какого черта, на прошлой неделе была лекция, – тихо запротестовал я, больше для себя и соседей по ряду, чем для всех остальных. У меня был слишком глубокий шок, чтобы произнести это громко, но я все же обернулся к своим сокурсникам, словно пытаясь добиться их поддержки и уже совместно с ними сказать преподавателю, кто бы он там ни был, что это какая-то ошибка. Конечно же, это просто ошибка в расписании, какая-то путаница… да-да, точно, он просто зашел не в ту аудиторию.
Но ответом на мой протест стали недоуменные, странные взгляды:
- Что?
- Была… лекция. На прошлой неделе.
Девушка, сидевшая рядом, покачала головой и сказала пару фраз, а потом вместе со всеми остальными отвела взгляд в сторону, словно я выпалил какую-то глупость не к месту и не ко времени. Посмотрела на преподавателя, потом снова на меня, любопытно сморщила носик и добавила еще что-то.
Я закрыл рот. Открыл. Снова закрыл. Ни одной мысли не было в моей голове… ни одной. Сознание медленно, но неуклонно начало уплывать…
Она сказала:
- Я сама все проверила после того, как получила сообщение, знаешь… как раз перед началом пары. Лекции действительно не было. Аудитория стояла совершенно пустой, - и выделила одно слово, энергично махнув рукой.
– Совершенно.
Автор: Outori@livejournal.com
Переводчик: Leshaya
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Уруха/Руки
Жанр: смат, POV Руки
Дисклеймер: как обычно, герои мне не принадлежат, принадлежит только сюжет
Разрешение на перевод: получено
Синопсис: В первый после каникул учебный день в университете Руки идет на лекцию с многообещающим названием. И она сама, и лектор оказываются куда более притягательными, чем он мог себе представить.
От автора: ДА! Наконец-то я это сделала. Я написала и доработала фик, в котором нет негатива: ни смерти, ни депрессии, - это просто… фик. И довольно длинный ^^” В нем почти 8000 слов *с поклоном просит прощения* И знаете что? Мне нравится универ. Я люблюлюблюлюблюлюблю его XD Там ко мне приходят самые лучшие идеи *смеется* Так что… если бы я кому-нибудь посвятила этот фик, то это точно был бы один мой препод. Хе-хе… Хотя он, увы, далеко не идеал красоты, не говоря уж о какой-то там притягательности. К сожалению.
Насчет имени, которое я дала персонажу Уру, Масин Мицудо (蜜道魔唇) – оно выдумано именно мной. Мне нравится играть с кандзи. Очень ^^”
А смат… вам придется запастись терпением, но он определенно… будет XD
От переводчика: Первый мой смат не от Life_giver. Если честно, долго сомневалась… Надеюсь, что не разочарую вас. И да, особая благодарность Чибико-сан за то, что я подсела на этот пейринг >_<
Ссылка на оригинал
Только первый день в университете, а все остальные уже начали действовать мне на нервы. Этот бесконечный гул то затухающих, то усиливающихся, как жужжащие мухи, голосов… Люди все еще приходили, рассаживались по местам - отсюда скрип сидений под их весом. Шуршание бумаг тех прилежных студентов, которые уже достали свои тетради, стук ручек, выкладываемых на выдвижные подстолья. Хихиканье и болтовня девушек, ведущих себя не лучше подростков, хоть они уже давно и вышли из этого возраста. Им стоило бы применить по прямому назначению то вещество, что болталось в их черепных коробках, и понять, что визгливый смех не имеет никакого отношения к женской привлекательности. Если бы мне не нравился так этот университет, я бы точно не стал мириться со всем этим – давным-давно нашел бы себе работу и забыл бы об учебе, как о страшном сне. Но я любил его; поэтому приходилось терпеть. Я просто откинулся назад и потянулся, приготовившись к нудному ожиданию начала пары.
«Психология как сознательное использование языка». Меня привлекла эта тема. Определенно, в этом было что-то интересное – и в правильной расстановке слов в предложении, и в самом их произношении. Мне было очень любопытно, что же наш новый преподаватель со странным именем Масин Мицудо скажет по этому поводу.
Минуты шли, а я занимался блаженным ничегонеделанием: смотрел в одну точку прямо перед собой, грезя наяву о том, чем я займусь после пары, да время от времени оборачивался на дверь, чтобы не пропустить появление преподавателя.
И тут я резко очнулся. Я был знаком с большинством своих сокурсников, но этот человек… его я точно никогда в своей жизни не видел. Даже если бы он просто прошел мимо меня на улице, я бы его запомнил. Он нес пару книг и какие-то большие листы. На секунду в аудитории воцарилась тишина, но когда он сгрузил свою ношу на кафедру и стало ясно, кто он такой, голоса зажужжали снова, сопровождая его на всем обратном пути: он пошел назад, видимо, за какими-то дополнительными материалами, лишнего разу по сторонам не посмотрев. Но мой взгляд словно приклеился к нему, и я одновременно пытался взять себя в руки, не совершая никаких лишних движений, и привстать как можно выше, чтобы обеспечить себе лучший обзор. Этот человек… я действительно не знаю, как его описать. Вроде бы обычный мужчина в черных джинсах и белой рубашке - с виду простых, но явно сшитых на заказ, - однако его лицо… даже слово «ангельское» к нему не подходило. Мои глаза не отрывались от двери, и я изо всех сил старался не обращать внимания на издевательские шепотки, зашуршавшие во всех углах аудитории:
- Он что, накрасился? – хихиканье.
- О боже, ха-ха-ха, это кто, мужик или баба? – смешок.
- Интересно, у него есть сиськи? – насмешливый возглас, сопровождаемый раскатами смеха с задних парт.
- Немного плосковато для девчонки! – новый взрыв смеха.
- Бля, да если он парень, то точно гомик или…
Он снова зашел в аудиторию, но разговоры не прекратились, только притихли чуть-чуть, став еле различимым шепотом. Внутренне я весь кипел, мечтая приложить этих сплетников головами о парты, но не мог сдвинуться с места и лишь наблюдал, медленно краснея – хоть мне отчаянно и не хотелось признавать это. Не то чтобы я был совсем уж против мужчин, но… все-таки я предпочитаю девушек.
И снова он не стал осматриваться по сторонам. Закрыв за собой дверь, он поднялся на кафедру и наклонился над ней, разглядывая то ли свои книги, то ли сам стол; на его лицо упала прядка каштановых волос, достав до самых губ, необычайную соблазнительность которых я уже успел отметить. Снова послышались смешки… по-моему, я затаил дыхание, когда он наконец-то поднял взгляд, слитным элегантным движением откидывая волосы назад, и его голос – или те высшие звуки, что заменяли ему голос, - полностью заполнил аудиторию.
- Язык… - он начал так, будто произносил некое пророчество или одиннадцатую божью заповедь. Одного раза не хватило, чтобы перебить хохот и бормотание студентов, и он повторил, с еще большим нажимом. - Язык… - он оперся о кафедру, и его взгляд заскользил по лицам, одному за другим, тщательно изучая каждое из них, но не давая времени различить что-либо в его собственных глазах, - …есть могущество. Слова…
Его взгляд встретился с моим. Я вжался в спинку сидения, не осмеливаясь моргать, и лишь смотрел на него, чувствуя, как внутри нарастает непонятное тепло, пока его миндалевидные глаза пронзают меня насквозь, заставляя ощущать себя прозрачным. Казалось, воздух вокруг сгустился, а он все не отводил и не отводил от меня свой взгляд, как это было с другими; вместо этого его губы скривились в легкой усмешке, а потом начали творить слова – понятные и различимые, несмотря на то, что не было произнесено ни звука. Его язык коснулся верхнего ряда зубов, некоторое время рот оставался полуоткрытым, потом идеально белые резцы опустились на нижнюю губу, формируя губной звук, завершающий слово; а затем он чуть ли не с причмокиванием сомкнул губы, слегка выпятив их и приоткрыв, отчего по моей спине побежали горячие мурашки. В следующий момент его взгляд уже скользнул мимо, усмешка исчезла, а речь потекла дальше:
- …есть власть.
У меня закружилась голова. Оно, это послание или что он там имел в виду, было слишком невероятным. Но мне не дали времени задуматься над этим. Его слова связали меня, заманили в свои сети, не оставив иного выхода, кроме как слушать. И уже не имело значения, собирался ли он вещать о прогнозе погоды на завтра, проповедовать или рассказывать сказки – важен был лишь его голос. Этот голос взлетел еще выше, погребая под собой последние остававшиеся ядовитые шепотки и немного трансформируясь:
- О боже, посмотрите на него… это баба или мужик?
Все болтавшие мгновенно заткнулись и недоуменно заморгали: они явно не ожидали, что он отреагирует на их шуточки, да и вообще, судя по всему, были уверены, что он ничего не услышал.
- Ха-ха-ха, да он же накрашен, видите? Натуральный педик, да чтоб я сдох, вы только гляньте, как он двигается!..
Тишина. Ни одного слова больше не сорвалось с его языка. Немного разомкнув губы, он стоял за своей кафедрой и смотрел на всех одновременно и ни на кого в отдельности, наверное, ожидая чего-то от нас. Я мысленно взмолился, чтобы всем этого хватило и никто не вякнул ничего лишнего.
И все равно нашелся какой-то индивидуум, который выпалил:
- Ну так что? Вы и вправду гей?
Дружки тут же поддержали его плоскими остротами, разряжая атмосферу и веселя окружающую толпу. Всех, кроме меня. И него. Вот только, в отличие от меня, он хорошо держался в сложившейся обстановке. Если не сказать - отлично. Им удалось от души посмеяться лишь несколько секунд, прежде чем его голос, подобно грому, снова раздался в аудитории.
- Если кто-то из вас хочет бросить мне вызов в словесном поединке, если кто-то из вас считает, что может хотя бы отдаленно приблизиться к победе в нем, то прошу – вперед и с песней. Попробуйте, если у вас найдется смелости встать и высказать, что же у вас творится в том, что вы называете мозгами, а я – серыми клеточками, которые не способны даже заставить вас нормально артикулировать, не то что правильно произносить слово «ономатопея». Попробуйте рассказать мне о том, что вас так смущает, а также о том, зачем вы пришли сюда и отняли мое время и силы. Если вы действительно считаете, что вам есть, что сказать, то вставайте и говорите. Если вы не понимаете, зачем вы здесь, то уходите. Уходите сию же секунду, потому что я не потерплю неискренности с вашей стороны. Все еще хотите состязаться со мной? Тогда вперед, пробуйте, - его голос упал на пол-октавы, с подчеркнутой медлительностью завершая тираду. – Вот только вы точно… проиграете.
И все. Полная тишина. Клянусь, я внутренне зааплодировал. Конечно, больше никто не осмелился сказать ни слова. Было так тихо, что я слышал, как дышат мои соседи по ряду – медленно и осторожно. Мне очень хотелось обернуться на тех, кто считал себя не в меру крутым, и увидеть запуганные выражения их лиц. Но сейчас я скорее бы отдал свою левую руку, чем отвлекся от того, что происходило впереди.
В течение нескольких минут в аудитории царило молчание, а потом он продолжил как ни в чем не бывало рассказывать о словах и о той власти, которой они облечены. Он не стоял столбом на одном и том же месте: расхаживая за кафедрой влево-вправо, он уверенно жестикулировал, внимательно следя за реакцией слушателей. А потом он спросил, на что способны слова.
- Вот ты… да-да, ты… - произнес он, указав на кого-то. – Скажи, что могут слова? – конечно, сначала ответом ему было традиционное молчание, как это водится у студентов, но преподаватель немного поднажал, чтобы заставить его говорить. – Скажи же. Что угодно. Что могут слова?
Парень заколебался, но все же ответил:
- Ммм… - я услышал, как он заерзал на своем месте. – Они могут…помогать в чем-либо… могут выражать эмоции. Они…
- Скажи одним словом, что они могут.
- Ммм… они могут… управлять.
Мицудо кивнул. Движением руки он попросил отвечающего продолжить.
- Они могут… описывать. И давать ложные описания. Их можно слышать…
Он коротко улыбнулся, снова кивнул и указал на какую-то девушку. Она подхватила:
- Эээ… они могут лгать. Обманывать.
- Записываться. Объявлять. Определять. Смущать.
Его рука двигалась от одного к другому, все новые и новые голоса отвечали ему, кто просто, кто остроумно, а он побуждал и побуждал их продолжать. Слово за словом.
- Хвалить. Утешать. Цепляться. Мучить.
Это длилось до тех пор, пока идеи неизбежно не иссякли, ответы зазвучали реже, и все чаще стало раздаваться «ммм», «эээ» и «я не знаю», пока не остались лишь невнятные междометия да повторы того, что уже было. Было интересно наблюдать за тем, как быстро они увлеклись этим. Он был чертовски хорошим преподавателем, это уж точно. Он привел всех туда, куда ему надо было, именно туда, куда ему хотелось: у него оказалось наше безраздельное внимание. Иногда у кого-то все же находилось новое слово, и тогда он одобрительно кивал; если это был повтор, он мотал головой и коротко улыбался, вызывая нового студента.
И все же молчание разрасталось, и когда в течение минуты ему никто больше не ответил, произошло это. Он посмотрел на меня. Снова.
Я сглотнул и уставился на него. Боже, все это время я чувствовал себя в полной безопасности. Он ни разу меня не вызвал, позволив остаться в той позиции, которая мне нравилась больше всего – молчаливого слушателя. А сейчас у меня возникло такое ощущение, будто я сижу на миллиарде иголок. И эта улыбка. Эта проклятая улыбка. Сияет на его лице, а голос спокойный-спокойный:
- Как тебя зовут?
Я сказал ему то имя, под которым меня знало большинство. То, которым меня все называли. Мне стало любопытно, почему он спросил только мое имя, и больше ничье – из всей переполненной аудитории.
Он покачал головой.
- Нет. Я спросил тебя о имени, о твоем настоящем имени, а не о том, как называют тебя люди.
И скрестил перевитые венами руки, опершись изящными ладонями на предплечья. Я изо всех сил старался не пялиться на обозначившиеся в таком положении мышцы. Вот только я забыл, как дышать, и меня застала врасплох его реплика, так что мне оставалось лишь убеждать себя в том, что я не выглядел полным дураком. Смутившись, я назвал ему свое настоящее имя.
Легчайший кивок подтвердил, что он доволен моим ответом, но вот почти незаметный изгиб губ просигнализировал о чем-то ином. А затем он произнес мое имя, и оно прозвучало так, будто с его губ полился густой мед, медленно стекая, толстым слоем покрывая все на своем пути, собираясь каплями и обволакивая, оставаясь на двух божественных лепестках золотой амброзией, что отражает свет, исходящий от него… О, этот мед… Мне хотелось лизнуть его, размазать по всему его лицу, пропитать его этим медом так же, как он пропитал меня, вернуть ему это ощущение, вызолотить его липкой сладостью, а потом собрать языком все капли с его подбородка, найти путь между его губ, толкнуться туда, вглубь, заставляя задохнуться и прижаться горячим телом ко мне…
- Тебе есть, что добавить? – спросил он, возвращая меня в реальность, которая была не такой уж и плохой, как могло показаться, учитывая, что непостижимые миндалевидные глаза по-прежнему были сосредоточены на мне и только на мне. Плохо было то, что меня унес поток далеко не невинных мечтаний, и возникшие образы так ярко стояли передо мной, что мне было тяжело даже дышать, не то что отвечать. Я подавил порыв прикинуться дурачком и заставить его повторить вопрос.
- Эээ… - прокаркал я, нервно сплетая-расплетая пальцы под партой. – Я… я считаю, что уже все назвали.
В его взгляде ясно читалось, что он мне не поверил.
- Напротив… - его голос слишком походил на воркование, чтобы успокоить меня и отвлечь от мыслей, которых у меня вообще не должно было быть. - …я уверен, что еще не все. Ты знаешь больше. Скажи мне.
Скажи мне. Скажи. Словно шелк коснулся моей кожи, обвившись вокруг прохладным и крепким объятием, объяв чарующими звуками нежного весеннего ветра и… Я нахмурился. Слова? О чем он говорил? Я еле-еле сумел вспомнить. «Что могут слова». Он ждал ответа. И он, черт его побери, вряд ли отведет от меня свой пронзительный взгляд, пока я не скажу хоть что-нибудь. Я был абсолютно уверен, что все варианты, кроме самых абсурдных, уже назвали. Однако ему было нужно что-то еще, и мне показалось, что я провалюсь в ад, если не дам ему требуемое, так что я, заикаясь, промычал первое, что пришло мне на ум. Слова…
- Он-ни… они могут… любить.
Мое сердце пропустило один удар, когда я понял, что сказал. И еще один, когда его глаза сузились, а уголки губ дернулись, чересчур отчетливо напомнив мне кота, впервые лизнувшего мед. Чтобы не заставлять сердце замирать через каждую секунду, я сконцентрировался на собственных словах, отчаянно сражаясь с невидимыми демонами своих мыслей и отвлекая их напряженной работой мозга; избавляясь от еще одной помехи, я разорвал наш зрительный контакт.
Только тогда я снова смог заговорить.
- Ммм… и терзать. Соблазнять. Слова могут… обольщать.
Позже я попробовал восстановить в памяти все, что говорили до меня, задавшись вопросом, не повторялся ли я. Даже если и повторялся, то он этого никак не показал. Вместо этого он рассек воздух между нами таким огненным взглядом, что я бы превратился в угольки, если бы это мгновение продлилось хоть на секунду дольше.
К счастью, он быстро отвернулся, возвращаясь к лекции.
Этот инцидент оказался единственным, и я всю пару ломал голову над тем, действительно ли все произошло именно так, или это было лишь фантомное видение, порожденное моим воображением.
Он больше не вызывал меня, ни разу, и на протяжении всего оставшегося часа я наблюдал за ним, слушал его, все сильнее и сильнее увлекаясь его голосом, все более и более очаровываясь каждым движением, каждым взглядом, всем, что исходило от него… для меня он весь был окутан сиянием. Не знаю, как это выразить по-другому. От него шел такой яркий свет… на него невозможно было не смотреть, но за этим блеском его нельзя было увидеть.
Я не помню, как прошел остаток лекции. Какие-то слова, конечно, оседали на задворках сознания, но если быть честным, я следил не столько за тем, что он говорит, а за тем, как именно он это делает. За тем, как движутся его губы. Коротко, спокойно. Плавно и мягко. Коротко, спокойно. Плавно. Мягко. Я… представлял их… в таких местах, где им явно не полагалось быть…
А у него отлично получалось увлекать людей за собой. Задавая вопросы, нет, буквально выстреливая ими, он заставлял студентов думать, заставлял действительно хотеть решать проблемы, хотеть найти ответы и пойти дальше поверхностного взгляда на вещи.
Все это проносилось мимо меня в какой-то дымке, дымке, которая немного рассеивалась лишь в одной точке. Я отчаянно пытался не смотреть на него… наверное, в какие-то минуты у меня это даже получалось: тогда я портил свою тетрадь, изрисовывая ее какими-то кругами и линиями, которые потом вымарывал, потому что они слишком походили на губы. Когда такое случалось, я поднимал свой взгляд, и мне постоянно казалось, что его глаза все это время не отрывались от меня; он отводил их лишь тогда, когда я вскидывал голову.
А потом, наконец-то, все закончилось. Студенты с энтузиазмом застучали по столам, - правда, как это водится, довольно быстро свернулись, побежав на свою заслуженную перемену. Лишь несколько человек замешкались, болтая друг с другом и не спеша собирать свои вещи. Не сказал бы, что я тоже замешкался – скорее, я просто не мог двинуться с места.
Было бы ложью сказать, что у меня вообще промелькнула хотя бы одна мысль об уходе. Меня снова унесло куда-то вдаль, и я очнулся только тогда, когда какая-то девушка, пытаясь выбраться из-за парты, споткнулась о мою ногу, заставив меня вздрогнуть. Я с паникой огляделся вокруг в поисках него; он все еще оставался здесь. Его вещи аккуратной стопкой были сложены на кафедре, а сам он стирал с доски свои пометки. Моргнув, я задумался, когда же он успел снять пиджак. Наверное, в какой-то момент лекции… просто я этого не заметил. Пока он сражался с меловыми разводами, из-под тонкой ткани рубашки проглянули его лопатки, вынуждая меня мечтать о том, чтобы в аудитории стало еще на 10-20 градусов жарче и он снял этот последний клочок материи, чтобы я смог увидеть, как ходят мускулы под его светлой кожей, как по ней медленно стекают капли пота, маня меня слизать их... Внезапно он отложил тряпку, повернулся, забрал свои вещи и ушел в заднюю комнату.
Не могу никак припомнить, почему я это сделал и как вообще осмелился на это, но в ту же секунду, как он исчез из вида, я вскочил, сунул бумаги в сумку, перебросил ее через плечо и быстрым уверенным шагом пошел к этой самой комнате – только для того, чтобы закол*цензура*ся на самом пороге.
Раньше я никогда не видел эту дверь открытой, поэтому я даже не предполагал, что за ней скрывается небольшая аудитория: несколько парт, стулья, учительский стол напротив двери, доска, да еще маленькая раковина в правом углу. Комната была вытянута в ширину, и он, стоявший у учительского стола, оказался намного ближе ко мне, чем я ожидал. Когда я вошел, он смотрел как раз в мою сторону, и на его лице отразился намек на удивление, когда он узнал меня. Он улыбнулся и кивнул, словно бы предлагая мне подойти ближе.
Я осторожно сглотнул и мелкими шажочками пошел к нему – ну, то есть хотел пойти, но он бросил взгляд в сторону двери, и я повернулся к нему спиной, чтобы закрыть ее. Опершись на стол, он улыбнулся еще шире и скрестил руки в ожидании того, когда же я приближусь.
По пути я кинул свою сумку на какую-то парту, мои глаза ни на секунду не отрывались от его, точнее, мне не дозволялось смотреть никуда, кроме его глаз, я шел к нему, шаг за шагом, без каких-либо колебаний, то ли медленно, то ли быстро, не помню, знаю только, что я подходил к нему все ближе и ближе, и одновременно с этим его голова склонялась все ниже, потому что наша разница в росте становилась все более и более заметной… ближе, ближе, я заполошно придумывал, что же сказать ему, о чем нам с ним говорить, ведь было бы слишком неубедительно, если бы я просто поблагодарил его за великолепную лекцию, да и вообще все, что приходило мне на ум, звучало неубедительно, но мне нужно было что-то ему сказать, просто чтобы оправдать свое появление в этой комнате, появление рядом… с ним, я обязан был заговорить, но понятия не имел, о чем… пока я не оказался в такой близости от него, что если бы он позвал полицейских, то меня сразу бы повязали за сексуальное домогательство, а он бы избежал непонятных приставаний, заперев меня в тюрьме на парочку месяцев.
Наверное. Он мог сделать все, что угодно. Одними лишь словами. Я был уверен в этом.
Я окинул его взволнованным взглядом. Открыл рот, чтобы что-то сказать, и тут же закрыл его.
Он смотрел на меня сверху вниз. Спокойно. Держа ситуацию под контролем. Веселая улыбка кривила правый уголок его рта. И эти глаза. Карие. Я впервые оказался так близко к нему, и мне тут же стало интересно, как же выдержать эту близость. Он лишил меня дыхания, заставил воздух сгуститься от жажды, которую я чувствовал каждой клеточкой тела и безуспешно пытался превозмочь, его присутствие ощущалось карикатурной насмешкой над всем, чего я хотел, но не мог иметь; он был электрическим током, искрой, открытым пламенем, светом и тьмой, похотью и невинностью, ночью и днем, самым соблазнительным и самым недоступным созданием на земле.
Я снова открыл рот, попытавшись выдать хоть что-нибудь, например, о том, насколько он замечательный оратор и как вдохновляет его речь, но из сдавленного горла вырвалось лишь какое-то карканье пополам с полузадушенным писком, тогда как мысленно я говорил ему: «Вы – превосходный лектор. Не могу найти слов, чтобы выразить свои чувства. Мне действительно понравилась ваша лекция». И ведь все это было правдой, но…
Короткий смешок сорвался с его губ. С такого близкого расстояния они казались еще более притягательными, чем раньше, приглашая меня впиться в них, прикусить, потянуть и…
- Да неужели… - жарко шепнул он. О да. Жарко. Я понятия не имел, к чему относилась эта его реплика – возможно, он прочел что-то по моим губам или по лицу, потому что слышать он ничего не мог: естественно, я не стремился озвучивать свои мысли вслух. Но он, казалось, что-то понял… и не то чтобы я так сосредоточился на собственной жажде, чтобы интерпретировать его поведение как проявление подобного чувства, скорее наоборот – я недоверчиво затаил дыхание, расслышав странные нотки в его голосе, и присмотрелся к нему еще внимательнее. Но увидел я лишь собственное отражение в его глазах, внезапно потемневших и сузившихся, пристально глядящих на меня.
Он переместил свой вес с одной ноги на другую, я жадно глотнул воздух, когда его руки, его сильные, изящные, перевитые венами руки начали медленное движение, и я – когда он склонился ко мне, облизнувшись, и коснулся моей дрожащей нижней губы своим языком, - я издал тихий звук, который был слишком похож на стон, чтобы я мог объяснить его шоком от такого внезапного нападения.
Наверное, я не должен был поддаваться. Но все же сделал это. В следующую секунду его правая рука обвила мою талию, левая – скользнула вдоль плеча к затылку, притягивая меня еще ближе, в следующую секунду я окончательно проиграл ему, упустил ситуацию из рук, в следующую секунду его медовые губы опустились на мои с тихим шепотом «Теперь можешь любить меня…» и безо всякого сопротивления замкнули их сладким поцелуем, а его тело прижалось к моему, и в эту же самую секунду земля разверзлась и поглотила меня, я сорвался в бесконечный полет к небесам, вместе с ним и…
- М…мицудо-сенсей? – раздался тихий шепот. Только после того, как эти слова слетели с моих губ, я понял, что шепот принадлежит мне, что я все еще нахожусь в аудитории и никуда не падаю, хоть мне и кажется, что я чрезвычайно близок к этому.
Его пальцы сжались чуть крепче, теснее смыкая объятие на моей талии, а губы прошлись от щеки к уху таким прикосновением, что по моей спине забегали горячие мурашки вперемешку с ледяными.
- Называй меня… Уруха.
Может, я и задумался, почему никогда не слышал и не читал, чтобы это имя связывали с ним, а может и нет, мне дали слишком мало времени на раздумья: он прижался губами к нежной коже прямо за моим ухом, прикусил ее, засосал, и я забыл обо всем, обо всем, кроме него и меня, кроме этого имени, и я простонал его, наконец-то преодолев свою заторможенность, прикоснулся к мужчине, заскользил ладонями вдоль его боков, к груди, откинул назад голову, открывая ему доступ, а он тут же прошелся языком там, по шее прямо под подбородком, нежно укусил ее каким-то восхитительно странным образом, отчего я по-сумасшедшему заулыбался, и он тоже улыбнулся, а потом его горячий язык вернулся к моей нижней губе, лизнул ее, и его рука, лежавшая на моем затылке, потянула мою голову вниз, и он так страстно выдохнул в мои губы, что я застонал. Я слышал его запах, он был таким обжигающим, что мои обонятельные центры не выдерживали, этот запах был везде, он горячими выдохами опалял чувствительную кожу моих губ, окутывал меня плотной пеленой, заставляя мечтать всегда дышать лишь им. Я вцепился в ткань его когда-то безупречной рубашки, беспомощно стиснул ее… я чувствовал себя ужасающе беспомощным в его руках…
- Уруха… - почти неслышно шепнул я, мой выдох столкнулся с его, слился с ним. – Я… - и все, я больше не смог произнести ни слова, потому что он впился в мои губы, жадно, неистово, засосал, потянул, укусил, а я только прижимался к нему, позволяя безраздельно властвовать над собой, позволяя его умелому языку исследовать мой рот, и, о боже, все его умение открылось мне только теперь. Внезапно Уруха разорвал свои объятия, и я уже хотел было запротестовать, но вдруг почувствовал его ладони на своей пояснице, почувствовал, как они подхватили мою рубашку и потянули вверх, не оставив мне иного выхода, кроме как поднять руки, чтобы он мог окончательно снять ее; небрежно отбросив материю в сторону, он снова нашел пальцами чувствительную кожу на моей спине и чуть надавил, поворачиваясь вместе со мной и прижимая меня к столу.
Хныкнув, я застонал и положил руки ему на плечи, притягивая поближе к себе. Мне нужно было снова почувствовать его губы на моих, нужно было прямо сейчас, и я без разрешения, без предупреждения вовлек его в новый поцелуй, страстный, пылкий, на этот раз, хоть я и был прижат к твердой деревянной поверхности, именно я стал инициатором, именно я царапнул зубами по нежным губам, прихватил их, прикусил, утопая в сгустившемся воздухе, который с каждым вдохом становился все плотнее, именно мои руки схватили его рубашку, в то время как его пальцы уже расправлялись с пуговицей моих брюк. Расстегнув ее, он потянул их вниз как раз в тот момент, когда я тоже решил избавиться от лишней ткани между нашими телами и задрал его рубашку; ему пришлось отпустить мою одежду, чтобы освободиться от своей, только тогда он смог вернуться к моим брюкам и снять их окончательно, а затем наши губы снова слились, языки танцевали, как две голодные змеи, пока он не оторвался, тяжело дыша, поцеловал мое плечо, выдохнув что-то, и начал украшать его легкими засосами, сперва нежными, но быстро превратившимися в яростные укусы, от которых я, застонав, задрожал, тогда он снова перешел к поцелуям и посасываниям, двигаясь по моей ключице вниз, к груди, дойдя же до левого соска, он прихватил губами и намеренно неторопливо лизнул уже затвердевший бугорок, начал поигрывать с ним так возбуждающе-страстно, что я тут же попытался, оттолкнув его, направить его голову еще ниже, чтобы он унял болезненную пульсацию и напряжение в несколько ином месте. И он послушно опустился, но было что-то такое в том, как его губы ласкали мою кожу, что заставляло заподозрить его в совершенно иных намерениях.
Он не стал опускаться ниже пупка, но зато его он обласкал так, что я подумал – у меня коленки растают. Этот изверг вытворял там своим языком именно то, что мне хотелось ощутить на совершенно иной части тела, но все мои попытки легкими подталкиваниями перевести его внимание туда оказались безрезультатными. Застонав, я потянул его вверх за его роскошные волосы.
Глаза, пристально смотревшие на меня сверху вниз, были такими же пьяными и затуманенными похотью, как, наверняка, и мои; их каряя глубина обернулась опасной чернотой, которая, казалось, была способна навечно поглотить мою душу. Я всхлипнул. Его губы приоткрылись и снова сомкнулись, и он покачал головой, пронзая меня взглядом хищным и одновременно заботливым, если не любящим. Я дрожал. В моем теле остались лишь дрожь, лихорадочный жар и невероятная жажда, подобной которой я никогда еще не испытывал.
- Назови мое имя… - сорвалось с его губ. Я застонал. С меня было уже достаточно этих игр. Я хотел его. Прямо сейчас. Безо всяких шуток. И безо всякой одежды. Только его. С хныканьем, от которого его брови дернулись, я произнес:
- Уруха… пожалуйста… только… - и снова попытался побудить его к действию, на этот раз – вжимаясь между его ног, создавая такое нужное мне сейчас трение; прядь его волос упала на мое лицо, когда его губы приблизились к моему уху. Горячее дыхание, снова обжегшее мою кожу, лишь усилило дрожь, и я понял, что больше я этого не вынесу. С силой проведя ладонями вдоль его спины, я обхватил его ягодицы, сжал, притягивая к себе и заставляя его застонать так, что и натуральнейший из натуралов от этого звука кончил бы себе в штаны; я и сам застонал, коротко дернувшись. Мои руки действовали по собственному усмотрению, стремительно расстегивая его брюки и стягивая их вниз. К счастью, он помог мне избавиться от них, не переставая тереться об меня так, что у меня перед глазами сверкали звезды: ему как-то удалось снять последнюю верхнюю одежду, ни на секунду не потеряв физический контакт со мной.
- Черт… - было единственным, что я смог выдавить, когда я каким-то образом оказался лежащим на столе. Я потянул Уруху за собой и одновременно начал перемещаться назад; какими бы ни были его планы, я их явно нарушил, отползая подальше по твердой поверхности, отпихивая все мешавшие предметы со своего пути, поспешно сталкивая на пол аккуратно сложенные книги и бумаги и соскальзывая с другого края стола. Но он только ухмыльнулся, переползая вслед за мной плавно, как ягуар, и вставая передо мной элегантно, как королевская кобра. Его ладони опустились на мои плечи, притягивая меня к нему, и наши губы слились в новом поцелуе. Я проглотил его стон или, может быть, он проглотил мой, когда он подтолкнул меня вперед, и я наткнулся спиной на доску, всхлипнул и зарылся одной рукой в его волосы.
Он отозвался рычанием в мои губы и втянул наши языки в жаркую борьбу, начиная тереться об меня в таком мучительно медленном ритме, от которого мне захотелось кончить в ту же секунду. У него идеально получалось своими поддразниваниями доводить меня до безумия, хотя я еще ни разу не ощутил его прикосновения там, где мне этого больше всего хотелось.
Я сильнее вцепился в его волосы, а он теснее притиснул меня к доске, его горячее тело отчаянно вжималось в мое. Между нами даже воздуха не осталось, но я хотел, чтобы он стал еще ближе. С помощью ладони, лежавшей у него на спине и то лихорадочно сжимавшейся в кулак, то расслаблявшейся, я пытался сказать ему именно об этом, о том, что я хочу большего, как можно большего. Он царапнул мою кожу, заставляя меня застонать громче и толкнуться вперед, и оторвался от моего рта, чтобы укусить меня за плечо, оставив алую отметину. Внезапно его сильные руки оказались на моих бедрах, погладили их, вызвав крохотный взрыв наслаждения в солнечном сплетении, а потом стянули мое нижнее белье, да и его, наверное, тоже, потому что когда он снова потерся об меня, его эрекция перестала ощущаться как просто что-то твердое под натянувшейся тканью.
В следующее мгновение его медовые губы снова запорхали по моим, даря возможность наслаждаться их пьянящей, одуряющей сладостью. Мы прижались друг к другу так сильно, что я засомневался, смогу ли сделать следующий вздох. Он лизнул мои дрожащие губы, вырвав трепетный грудной стон, и ухмыльнулся.
- Ты хочешь большего.
Это был явно не вопрос. Даже не риторический. Думаю, даже если бы я не хотел большего, в ту же секунду, как он произнес эти слова, во мне проснулась бы жажда этого.
Мне даже не дали шанса выразить свое полное согласие: он развернул меня кругом, снова толкнул к доске, прижавшись теперь уже к моей спине, отвел влажные пряди волос с затылка, чтобы царапнуть зубами кожу на шее, и его бедра снова начали свое мучительно медленное движение. Почувствовав, как он упирается в меня, я не смог сдержать беспомощного стона. Я окончательно сдался на его милость.
Его ладонь перебралась с моего плеча на щеку, и я безо всяких подсказок повернул голову и с такой силой засосал его средний и указательный пальцы, что он застонал мне в шею, опаляя кожу горячим дыханием. Он отнял пальцы, и я тут же почувствовал их. Эти пальцы, ранее дарившие мне такое блаженство, стали настоящей пыткой. Самой сладкой пыткой, какая только может быть на свете.
Я распластался по черной поверхности, мне хотелось о чем-то спросить, сказать что-то, хоть что-нибудь, но губы меня не слушались, не давая произнести слова, которые вертелись на языке, да и язык был занят тем, что лихорадочно вертелся, извивался, облизывал чужой рот, мои ногти царапали доску, а он проталкивал свои сильные пальцы все глубже и глубже, двигая ими в том же темпе, что и языком. Изучающе. Ловко. Умело. Мне, лишенному способности выражать свои мысли словесно, оставалось лишь тихо, хрипло стонать. Я раньше никогда не был с мужчиной, ни сверху, ни снизу, но сейчас я – взмокший, пылающий, корчащийся, хнычущий, наслаждающийся, жаждущий – оказался в полной его власти. Я доверял ему. Я знал, что могу это делать. У меня не возникло даже намека на какие-либо сомнения в отношении него. Ни одного.
И все же где-то глубоко внутри мне все еще было страшно. И он это почувствовал.
- Шшш… - он осторожно отстранился. Я застонал, то ли от облегчения, то ли от разочарования. Уруха прикоснулся губами к плечу и, скользнув руками к талии, начал ласково поглаживать ее. – Расслабься… - прошептал он, и на мои бедра опустились его руки, руки Урухи, а не Мицудо, такие умелые, неторопливые, настойчивые, его пальцы оставляли следы на коже, а ладони стирали их, и все это время он украшал мою шею и плечи нежными, успокаивающими поцелуями… Беззвучные стоны были моим ответом, я отдавал всего себя чутким, но требовательным прикосновениям. Я откинулся назад, расслабляясь все сильнее и сильнее по мере того, как он ласково дарил любовь моему телу.
Он чуть передвинулся, и его губы снова оказались у моего уха, посасывая чувствительную мочку и разжигая прежний огонь внутри. Одной рукой он потянулся… вперед, дальше, дальше, пока не дотронулся кончиками пальцев до пульсирующего, твердого члена. Я застонал, долго и протяжно, и зажмурился так плотно, что перед глазами замелькали крошечные звездочки, а потом сразу множество событий произошло одновременно.
Я вжался в него, он ухмыльнулся и снова засосал мочку уха, сводя меня с ума, доводя до безумия теперь, когда его ладонь с силой обхватила мой член, и я убрал левую руку с доски и скользнул ею вниз, присоединяясь к нему, сплетаясь с его пальцами, а потом толкнулся назад, и я снова отчетливо почувствовал, как он прижимается ко мне сзади, но на этот раз не было никаких колебаний. Его тело двигалось совершенно по-особому, не так, как раньше, и там уже явно были не пальцы, а головка его члена. Я застонал громче, еще более жадно, страстно, отчаянно, беспомощно, обхватывая его ладонь поверх, чтобы заставить его сделать хоть что-нибудь, и он не стал отказывать в моем желании. Двинул рукой вверх-вниз, мучительно медленно, и в таком же темпе толкнулся вглубь, что заставило меня ударить кулаком по доске, всхлипнуть, поймать ртом воздух, податься навстречу – как можно ближе, но… сейчас контролировал ситуацию он, и только он один.
И я ничего не мог с этим поделать. Не то чтобы я хотел… У меня даже мысли не возникло о том, чтобы что-то сделать с этим. Он был рядом, позади меня, кожа к коже, внутри, он обнимал меня, плотно обхватывал, он был всюду, и я стал всего лишь нерассуждающим, стремящимся к удовольствию телом. Он же в моих глазах казался образцом совершенства, которое мне вряд ли будет дано когда-нибудь постичь.
А потом все завертелось. С этого момента я уже не могу вспомнить никаких деталей. Все превратилось в один огромный, алый, пылающий шар слепящего огня, перед моими глазами стоят отдельные картинки, но я не знаю их последовательности. Вот он ускорился, и жар наших тел, удушающий жар, заполнивший всю чертову аудиторию, еще больше возрос, насколько это было возможно, и если бы я был в состоянии смотреть, то точно увидел бы, как моя кожа запузырилась от ожогов. Воздух наполнили стоны, вдохи, выдохи, горячие словечки, от которых моя голова шла кругом, всхлипы, и снова стоны, и снова слова, я оказался прижатым спиной к доске, потом к чему-то еще, жадные руки проникали повсюду, дотрагивались везде, губы и языки находили новые чувствительные местечки, тела сплетались настолько тесно, что их можно было принять за одно целое, влажные волосы хлестали по коже, засосы появлялись словно из ниоткуда, я видел, как он слизывал со своих губ вязкую белую жидкость, и его глубокий, прямой, откровенный взгляд скрещивался с моим… картины, образы и слова заполняют мое сознание и сердце, но я не могу разложить их по месту и времени.
Последним, что я запомнил, были его слова, которые обвили меня и привязались ко мне, и которые останутся со мной, пока я жив, прилипчивые, словно мед:
- Я буду любить тебя каждым словом, которое когда-либо сорвется с моих губ…
Не знаю, как мне удалось прожить целую неделю до следующей пары этого предмета. Я действительно не помню, что я тогда делал. Как проводил время. Удавалось ли мне отвлечься от произошедшего или оно стояло перед моими глазами постоянно, каждую секунду, неважно, был ли я один или с друзьями. Или же все это явилось мне в каком-то туманном сне. Не знаю. Не представляю даже. Учитывая то, что многое я помню довольно отчетливо, меня все же берут сомнения, что это был лишь сон.
Конечно, мое сердце забилось как бешеное, когда я вошел в аудиторию и сел на свое место. Сокурсники вели себя как обычно: некоторые общались с друзьями, остальные списывали домашку по высшей математике.
Я же сидел рядом с ними. И ждал. Ждал. Я не задавался вопросом, почему у меня на сердце было тяжелее, чем должно было быть. Я не задавался вопросом, почему в эти минуты ожидания я не чувствовал вполне уместного волнения. По непонятным мне самому причинам я не сделал ни единой попытки обдумать свое поведение. Я сам заметил это за собой – но, заметив, оттолкнул эти мысли прочь, отмахнулся от них, как от пуха, летящего по ветру.
Я ушел глубоко в себя и не заметил прихода преподавателя. Когда же я увидел человека, который с книгами в руках встал за кафедру, то немедленно напрягся.
Этот мужчина… даже при выключенном свете его нельзя было бы назвать красивым. … Ну ладно, может, это прозвучало слишком жестоко, но… он был совсем другим. Я все же попытался найти общие черты между ним и Мицудо, подсознательно я хотел верить, что он лишь подшутил над нами, надев маску, чтобы лучше раскрыть тему сегодняшней лекции.
Однако мужчина представился совершенно иным именем, нежели то, что засело в моей памяти неделю назад. Я заморгал, сначала медленно, потом быстро, словно бы пытаясь избавиться от песчинки в глазу, и огляделся вокруг, чтобы увидеть реакцию окружающих. Они должны были хоть немного удивиться, обнаружив, что вместо Мицудо-сенсея перед ними стоит какой-то незнакомец.
- Добро пожаловать на мою лекцию «Психология как сознательное использование языка». Прошу у вас прощения за то, что занятие на прошлой неделе пришлось отменить. В моей семье произошло… кое-что, о чем мне надо было позаботиться лично. Приношу всем свои искренние извинения, особенно тем, кого не предупредили, и кто напрасно ждал меня здесь.
Что-то очень похожее на панику поползло по моей спине. Я тревожно заерзал, сгорбился, стараясь мгновенно избавиться от любых мыслей, чтобы не запаниковать по-настоящему – я был очень близок к этому. Я внутренне горел. Меня лихорадило. Мои руки задрожали, и я поспешил перенести свое внимание на мужчину за кафедрой и сконцентрироваться, мечтая о том, чтобы навести хотя бы небольшой порядок в хаосе, творившемся у меня в голове.
- К счастью, как мне подсказали, тем из вас, кого не предупредили заранее, объявили новость уже здесь, так что им не пришлось попусту тратить свое время, занимаясь ничегонеделанием. Вместо этого они смогли пойти домой и заняться… таким нужным делом… как прилежная учеба, - он подмигнул, и некоторые студенты рассмеялись.
Это было уже слишком. Этого просто не могло быть.
- Какого черта, на прошлой неделе была лекция, – тихо запротестовал я, больше для себя и соседей по ряду, чем для всех остальных. У меня был слишком глубокий шок, чтобы произнести это громко, но я все же обернулся к своим сокурсникам, словно пытаясь добиться их поддержки и уже совместно с ними сказать преподавателю, кто бы он там ни был, что это какая-то ошибка. Конечно же, это просто ошибка в расписании, какая-то путаница… да-да, точно, он просто зашел не в ту аудиторию.
Но ответом на мой протест стали недоуменные, странные взгляды:
- Что?
- Была… лекция. На прошлой неделе.
Девушка, сидевшая рядом, покачала головой и сказала пару фраз, а потом вместе со всеми остальными отвела взгляд в сторону, словно я выпалил какую-то глупость не к месту и не ко времени. Посмотрела на преподавателя, потом снова на меня, любопытно сморщила носик и добавила еще что-то.
Я закрыл рот. Открыл. Снова закрыл. Ни одной мысли не было в моей голове… ни одной. Сознание медленно, но неуклонно начало уплывать…
Она сказала:
- Я сама все проверила после того, как получила сообщение, знаешь… как раз перед началом пары. Лекции действительно не было. Аудитория стояла совершенно пустой, - и выделила одно слово, энергично махнув рукой.
– Совершенно.
- Спойлер:
- От переводчика: Полагаю, концовка многих оставит в недоумении. Чтобы хоть чуть-чуть развеять это самое недоумение, предлагаю ознакомиться с расшифровкой имени Мицудо-сенсея, любезно предоставленной Мальвой:
mitsu - мёд
dou - дорога, путь, проход. В данном случае скорее "выражать, говорить"
ma - чёрт, демон, злой дух
shin - губы.
Дословно: «Дух, приводящий на свою сторону сладкими речами».
Кстати, интересно, кто-нибудь догадается, какое слово в самом начале беззвучно произнес Уру? ^^ Естественно, слово английское)
Столько эмоций! У меня после прочтения культурный шок!!! Такое чувство, что сама там побывала... Очень захватывающе! Спасибо Leshaya за перевод этого творения!!!!!