1
Passim (PG, romance, introspective, Aoi/Uruha) Сб Авг 20, 2011 2:23 pm
Leshaya
Сообщений : 674
Название: Passim (“Повсюду”)
Автор: colberry
Переводчик: Leshaya
Пейринг: Аой/Уруха
Жанр: romance, introspective
Рейтинг: PG
Дисклеймер: временами я их одалживаю, но они мне не принадлежат.
Описание: Уруха достигает просветления, а Аой ждет.
Прим.пер. Посвящается Мальве. Спасибо, что ты есть. И спасибо, что ты именно такая, как есть.
I
Уруха понимает, что, наверное, нравится Аою, в одну дождливую, промозглую пятницу.
Это совсем простое понятие. Но ему приходится сдувать воображаемые паутинки со слов «нравится» и «очень-очень нравится», которые давно уже утонули в памяти цвета сепии где-то между бабочками в животе и пугающими вошками. Только бы не любовь – потому что она слишком опасна, слишком не к месту и слишком не для него.
Когда это происходит, на полу уже лежат опилки, усилители распирает от помех, а микрофон Руки плюется бульканьем, негодуя на унылую погоду. Звезды свободно болтаются на небе, а под глазами Урухи обнаруживаются темные синяки – за веками живут риффы, аккорды и продолжения мелодий. На кончиках его пальцев все еще гудят ноты, когда Рейта требует перерыва: три часа ночи – всенародно признанное время перекура.
Они начинают расходиться, как безнадежно заплутавшие кометы, отчаянно цепляющиеся за свое существование, и Уруха обнаруживает себя рухнувшим на мятно-зеленый студийный диван. Он не торопится снять с себя гитару; впившийся в кожу плечевой ремень помогает ему оставаться в сознании, когда так хочется улизнуть в сон.
Он уже почти сдается, карамельные глаза апатичные и просто уставшие – от бессонницы, от лапши быстрого приготовления, от погони за славой – когда чья-то теплая ладонь приподнимает его руку и помогает вялым пальцам сжаться на стаканчике с кофе.
Уруха моргает, недоуменно рассматривая кофе в своей руке – так необходимое и так внезапно оказавшееся там – прежде чем перевести взгляд вверх и увидеть Аоя.
Его синяки-полуночники еще глубже и темнее. И Уруха задумывается, почему он не замечал этого раньше, ему хочется спросить мужчину, есть ли у того вообще кровать (может, у него в комнате стоят только стиральная машинка и гитара) – когда Аой протягивает к нему открытую ладонь. На ней кучкой свалены пакетики с сахаром и сливками, какие можно достать в любом автомате.
- Я не знаю, какой кофе ты любишь. На, возьми.
И в тот момент, когда луна сливалась с горизонтом, усталость вонзалась в их ресницы, а Аой стоял перед ним, неловко наклонив голову…
…Уруха, наверное, невнятно пробормотал, забирая сливки:
- Выходи за меня.
Он не заметил, как дернулась рука Аоя от случайного прикосновения к бледным пальцам. Не заметил, как внезапно распахнулись его глаза, светлея от нуара к карему.
И может быть, очень может быть, что именно тогда - Уруха задумывается об этом, когда Аой начинает любезно приносить ему кофе-с-одним-пакетиком-сливок каждый раз, как слышит его зевки в одиннадцатом часу вечера, - да, наверное, тогда Аой поверил ему.
II
Все вокруг янтарное. Мир медленно наклоняется влево, и Уруха еле успевает опереться на кирпичную стенку; шаги неуверенные, а глаза остекленевшие. Он почти чувствует вкус рассвета, вот только водка на его губах пока еще сильнее. Горячее.
У него не получается разобрать дорожные знаки. Все как-то смутно. Какие-то вспышки света в такт тяжелому дыханию – и Уруха падает, ссадив ладони о тротуар. Ему бы мало помогло даже отсутствие тумана перед глазами – все указатели тут ему незнакомы. Он забрел слишком далеко, этот город ему слишком внове, чтобы пить здесь в одиночестве.
Но он слишком устал сидеть взаперти, чтобы ждать Рейту или Руки, которые могли бы успокоить его.
И теперь он глотает неоновые огни, чужие улицы, случайные шепотки проституток и одиночество. Потому что ему нужно это – свежий воздух и обжигающий ликер – потому что ему нужно сбежать из-под контроля хотя бы на несколько часов. Прежде чем он вернется к аккуратно записанным нотам, старательно сменяющимся ладам, накрепко привязавшим его жизнь к группе.
Он впечатывается в другую стену, задевая губами кирпич. Холодный.
Мобильник в кармане джинсов манит его, побеждая гордость, требующую самостоятельно найти дорогу до квартиры. Уруха достает его, делает две случайные фотки, прежде чем переходит к списку контактов.
Рейта, Рейта, Рейта…
Кнопки не хотят стоять на месте, и Уруха выбирает наугад – скорее всего, это должен быть Рейта, а если не он, так Юнэ.
Телефон берут после первого же гудка.
- Коё?
Уруха моргает. М-да, это точно не тот, кого он хотел.
- Аой-сан, а чё эт ты поднял трубку?
Легкий шорох простыни.
- Потому что ты мне позвонил. Что случилось?
Уруха не хочет разговаривать с Аоем. Ему нужен Рейта. Он знает, что Аой может мгновенно вспыхнуть огнедышащим вулканом, помнит, каким тяжелым характером обладает этот обычно немногословный человек, - а сейчас ему вовсе не хочется никого сердить. Рейта поймет его, он уже привык, что Уруху непреодолимо тянет к янтарным ночам.
- Прости. Не тот ном…
- Где ты?
Он хочет повесить трубку, но водка все еще согревает внутренности.
- Не знаю.
Трещат помехи, прием очень плохой – но Уруха все равно слышит твердый голос Аоя.
- Я найду тебя.
И он находит. Через двадцать минут Аой внезапно присаживается рядом с ним у кирпичной стены. Уруха приподнимает тяжелую голову с коленей и с благоговейным страхом смотрит на него. Под этим углом, под стыдливым светом желтой луны Аой кажется целой галактикой. Неземной. Сверкающей. Далекой.
Аой молчит, только изредка сплетает-расплетает пальцы, а Уруха не отрывает от него взгляда. Он смотрит на усыпанные звездами черные волосы; полночь взъерошила их так, словно их обладатель нарезал несколько кругов по Токио. На его щеках легкий румянец, на коже тонкая пленка испарины, под чернющими глазами такой же насыщенности синяки.
Наконец-то Аой поворачивается к нему, и Уруха обнаруживает себя в ловушке его странного взгляда. Он не успевает заставить себя заткнуться (когда понимает):
- У тебя же нет машины.
Аой вздыхает; Уруха видит, как с его ресниц осыпается звездная пыль.
- Нет.
Они сидят так еще немного, окруженные проносящимися мимо машинами и завлекающе кричащими шлюхами, прежде чем Аой тянет его за руку.
- Рейта уже должен быть здесь. Он сказал, что поставит машину за углом. Пошли.
Уруха не может вымолвить ни слова, просто позволяет этой бледной и дрожащей руке вести себя – все еще думая над тем, как Аой нашел его, бегая по ночному Токио, как он задыхался и мерз, наверное, и…
Аой останавливается, когда они доходят до угла, подталкивает его к ждущей Тойоте, где с сердитым выражением лица сидит Рейта. Уруха чуть спотыкается, все еще разгоряченный пустыми обещаниями алкоголя, и медлит. Оглядывается назад.
Вымученно улыбаясь, Аой засовывает руки в карманы потертого пальто.
- Иди и проспись, Уруха.
Но Уруха видит темные круги под покрасневшими глазами, и пока его заталкивает в машину раздраженный Рейта, он задумывается, что же делает бессонные ночи Аоя такими мрачными.
III
Аой играет на гитаре так, словно она – его давно потерянная возлюбленная.
Прижимает близко-близко. Пальцы свободно перебирают струны. Как будто он боится, что если сожмет слишком сильно, проявит слишком много любви, она убежит.
Он укачивает ее в объятиях. Обхватывает гриф очень нежно, потому что знает, как грубы мозоли на его пальцах.
И Аой скользит по аккордам, подпевает мелодии, шепчет ноты какой-то рваной колыбельной. Тихо, с тоской…
…как будто никто в целом мире его не видит. Вот только Уруха…
IV
У Урухи никогда не получалось хорошо обращаться со словами. Он забывает о глаголах и проглатывает звуки, делает из самых простых фраз какую-то нелепицу и постоянно наворачивает круги на одном и том же месте. Поэтому он не говорит ничего. Он хотел бы суметь… хотел бы суметь произнести это, но любовь – слишком жестокое слово, Уруха к нему не привык.
Он привык к тому, что людям хочется отшвырнуть его к усилителю, смять его губы поцелуем, исцарапать кожу и оттрахать его, отыметь, присвоить себе.
Но не любить.
Ни эти бледные ладони и ласковые глаза, ни тихие вопросы «Как тебе этот аккорд?», ни щемящая тоска по здесь-и-сейчас, просачивающаяся в каждый их концерт, как только они оказываются на одной платформе…
…когда Аой наклоняется к нему, пьяный от адреналина, и делает новую попытку – потому, что может быть, именно на этот раз Уруха обернется и посмотрит.
Но (как и всегда) Уруха только улыбается зрителям и продолжает играть, наклоняясь в другую сторону – потому что его сердце дрожит.
Потому что иногда ему ужасно хочется этого – и однажды он это делает. Обнимает Аоя посреди их двойного соло, грифы гитар сталкиваются, а его губы встречаются со сжатыми зубами. И это больно. Больно.
Он не станет этого повторять.
Позднее Аой спокойно улыбнется интервьюеру:
- Я на секунду подумал, что он захотел жениться.
V
После выхода в печать этого интервью – при одном взгляде на строчки которого у Урухи начинает болеть грудь – на следующее же утро Уруха бросается к студийному торговому автомату. Потому что, хоть он еще и не привык к этому слову, он точно знает, что должен это исправить, ведь иначе он, возможно…
Этот импровизированный крюк заставляет его на двадцать минут опоздать на репетицию, что автоматически приведет к выговору от Кая и насмешкам от Руки; но он попросту не слышит ни издевки по поводу «собственного ритма», ни новенькие придумки ребят. Он замечает в окне одинокий силуэт Аоя, чуть высунувшегося, чтобы пускать серые колечки дыма, играющего бледными и гибкими пальцами с белыми «Пианиссимо».
Уруха все еще не знает, что сказать – у него по-прежнему плохие отношения со словами, он им не доверяет – поэтому он просто протягивает вперед чашку кофе. Аой вздрагивает и убирает голову из окна с таким видом, будто его застали на месте преступления. Сожаление вперемешку со страхом вьются в его черных зрачках. Они оба знают, о чем он сказал. В чем признался в двух коротеньких строчках. Вскрыл свое сердце прямо на глянцевой странице журнала.
Уруха всматривается в синяки, когда-то раз и навсегда поселившиеся под глазами Аоя. Глубокие и темные.
- Я не знал, какой кофе ты пьешь, так что я положил в него все.
Прости меня.
Аой отрывает взгляд от виноватых глаз Урухи, чтобы посмотреть на то, что ему дают. Кофе оказывается практически белым. Он не говорит Урухе, что любит черный, с одним кусочком сахара. Вместо этого он осторожно принимает стаканчик из дрожащих рук и улыбается, светлея взглядом от нуара к теплому карему.
- Хорошо.
Конец
Прим. автора. Мне кажется, что Уруха не тот человек, который стал бы открыто обсуждать свои чувства/эмоции с кем бы то ни было. Особенно если вспомнить его стеснительность на радиоэфирах. Мне хотелось бы продлить время действия в драббле до сегодняшних дней, но пока мне нравится то, на чем он остановился. Однако все может быть, может быть...
Автор: colberry
Переводчик: Leshaya
Пейринг: Аой/Уруха
Жанр: romance, introspective
Рейтинг: PG
Дисклеймер: временами я их одалживаю, но они мне не принадлежат.
Описание: Уруха достигает просветления, а Аой ждет.
Прим.пер. Посвящается Мальве. Спасибо, что ты есть. И спасибо, что ты именно такая, как есть.
- Спойлер:
Ты - самое сладкое мое падение,
Я полюбил тебя первым, я первым полюбил тебя
I
Уруха понимает, что, наверное, нравится Аою, в одну дождливую, промозглую пятницу.
Это совсем простое понятие. Но ему приходится сдувать воображаемые паутинки со слов «нравится» и «очень-очень нравится», которые давно уже утонули в памяти цвета сепии где-то между бабочками в животе и пугающими вошками. Только бы не любовь – потому что она слишком опасна, слишком не к месту и слишком не для него.
Когда это происходит, на полу уже лежат опилки, усилители распирает от помех, а микрофон Руки плюется бульканьем, негодуя на унылую погоду. Звезды свободно болтаются на небе, а под глазами Урухи обнаруживаются темные синяки – за веками живут риффы, аккорды и продолжения мелодий. На кончиках его пальцев все еще гудят ноты, когда Рейта требует перерыва: три часа ночи – всенародно признанное время перекура.
Они начинают расходиться, как безнадежно заплутавшие кометы, отчаянно цепляющиеся за свое существование, и Уруха обнаруживает себя рухнувшим на мятно-зеленый студийный диван. Он не торопится снять с себя гитару; впившийся в кожу плечевой ремень помогает ему оставаться в сознании, когда так хочется улизнуть в сон.
Он уже почти сдается, карамельные глаза апатичные и просто уставшие – от бессонницы, от лапши быстрого приготовления, от погони за славой – когда чья-то теплая ладонь приподнимает его руку и помогает вялым пальцам сжаться на стаканчике с кофе.
Уруха моргает, недоуменно рассматривая кофе в своей руке – так необходимое и так внезапно оказавшееся там – прежде чем перевести взгляд вверх и увидеть Аоя.
Его синяки-полуночники еще глубже и темнее. И Уруха задумывается, почему он не замечал этого раньше, ему хочется спросить мужчину, есть ли у того вообще кровать (может, у него в комнате стоят только стиральная машинка и гитара) – когда Аой протягивает к нему открытую ладонь. На ней кучкой свалены пакетики с сахаром и сливками, какие можно достать в любом автомате.
- Я не знаю, какой кофе ты любишь. На, возьми.
И в тот момент, когда луна сливалась с горизонтом, усталость вонзалась в их ресницы, а Аой стоял перед ним, неловко наклонив голову…
…Уруха, наверное, невнятно пробормотал, забирая сливки:
- Выходи за меня.
Он не заметил, как дернулась рука Аоя от случайного прикосновения к бледным пальцам. Не заметил, как внезапно распахнулись его глаза, светлея от нуара к карему.
И может быть, очень может быть, что именно тогда - Уруха задумывается об этом, когда Аой начинает любезно приносить ему кофе-с-одним-пакетиком-сливок каждый раз, как слышит его зевки в одиннадцатом часу вечера, - да, наверное, тогда Аой поверил ему.
II
Все вокруг янтарное. Мир медленно наклоняется влево, и Уруха еле успевает опереться на кирпичную стенку; шаги неуверенные, а глаза остекленевшие. Он почти чувствует вкус рассвета, вот только водка на его губах пока еще сильнее. Горячее.
У него не получается разобрать дорожные знаки. Все как-то смутно. Какие-то вспышки света в такт тяжелому дыханию – и Уруха падает, ссадив ладони о тротуар. Ему бы мало помогло даже отсутствие тумана перед глазами – все указатели тут ему незнакомы. Он забрел слишком далеко, этот город ему слишком внове, чтобы пить здесь в одиночестве.
Но он слишком устал сидеть взаперти, чтобы ждать Рейту или Руки, которые могли бы успокоить его.
И теперь он глотает неоновые огни, чужие улицы, случайные шепотки проституток и одиночество. Потому что ему нужно это – свежий воздух и обжигающий ликер – потому что ему нужно сбежать из-под контроля хотя бы на несколько часов. Прежде чем он вернется к аккуратно записанным нотам, старательно сменяющимся ладам, накрепко привязавшим его жизнь к группе.
Он впечатывается в другую стену, задевая губами кирпич. Холодный.
Мобильник в кармане джинсов манит его, побеждая гордость, требующую самостоятельно найти дорогу до квартиры. Уруха достает его, делает две случайные фотки, прежде чем переходит к списку контактов.
Рейта, Рейта, Рейта…
Кнопки не хотят стоять на месте, и Уруха выбирает наугад – скорее всего, это должен быть Рейта, а если не он, так Юнэ.
Телефон берут после первого же гудка.
- Коё?
Уруха моргает. М-да, это точно не тот, кого он хотел.
- Аой-сан, а чё эт ты поднял трубку?
Легкий шорох простыни.
- Потому что ты мне позвонил. Что случилось?
Уруха не хочет разговаривать с Аоем. Ему нужен Рейта. Он знает, что Аой может мгновенно вспыхнуть огнедышащим вулканом, помнит, каким тяжелым характером обладает этот обычно немногословный человек, - а сейчас ему вовсе не хочется никого сердить. Рейта поймет его, он уже привык, что Уруху непреодолимо тянет к янтарным ночам.
- Прости. Не тот ном…
- Где ты?
Он хочет повесить трубку, но водка все еще согревает внутренности.
- Не знаю.
Трещат помехи, прием очень плохой – но Уруха все равно слышит твердый голос Аоя.
- Я найду тебя.
И он находит. Через двадцать минут Аой внезапно присаживается рядом с ним у кирпичной стены. Уруха приподнимает тяжелую голову с коленей и с благоговейным страхом смотрит на него. Под этим углом, под стыдливым светом желтой луны Аой кажется целой галактикой. Неземной. Сверкающей. Далекой.
Аой молчит, только изредка сплетает-расплетает пальцы, а Уруха не отрывает от него взгляда. Он смотрит на усыпанные звездами черные волосы; полночь взъерошила их так, словно их обладатель нарезал несколько кругов по Токио. На его щеках легкий румянец, на коже тонкая пленка испарины, под чернющими глазами такой же насыщенности синяки.
Наконец-то Аой поворачивается к нему, и Уруха обнаруживает себя в ловушке его странного взгляда. Он не успевает заставить себя заткнуться (когда понимает):
- У тебя же нет машины.
Аой вздыхает; Уруха видит, как с его ресниц осыпается звездная пыль.
- Нет.
Они сидят так еще немного, окруженные проносящимися мимо машинами и завлекающе кричащими шлюхами, прежде чем Аой тянет его за руку.
- Рейта уже должен быть здесь. Он сказал, что поставит машину за углом. Пошли.
Уруха не может вымолвить ни слова, просто позволяет этой бледной и дрожащей руке вести себя – все еще думая над тем, как Аой нашел его, бегая по ночному Токио, как он задыхался и мерз, наверное, и…
Аой останавливается, когда они доходят до угла, подталкивает его к ждущей Тойоте, где с сердитым выражением лица сидит Рейта. Уруха чуть спотыкается, все еще разгоряченный пустыми обещаниями алкоголя, и медлит. Оглядывается назад.
Вымученно улыбаясь, Аой засовывает руки в карманы потертого пальто.
- Иди и проспись, Уруха.
Но Уруха видит темные круги под покрасневшими глазами, и пока его заталкивает в машину раздраженный Рейта, он задумывается, что же делает бессонные ночи Аоя такими мрачными.
III
Аой играет на гитаре так, словно она – его давно потерянная возлюбленная.
Прижимает близко-близко. Пальцы свободно перебирают струны. Как будто он боится, что если сожмет слишком сильно, проявит слишком много любви, она убежит.
Он укачивает ее в объятиях. Обхватывает гриф очень нежно, потому что знает, как грубы мозоли на его пальцах.
И Аой скользит по аккордам, подпевает мелодии, шепчет ноты какой-то рваной колыбельной. Тихо, с тоской…
…как будто никто в целом мире его не видит. Вот только Уруха…
IV
У Урухи никогда не получалось хорошо обращаться со словами. Он забывает о глаголах и проглатывает звуки, делает из самых простых фраз какую-то нелепицу и постоянно наворачивает круги на одном и том же месте. Поэтому он не говорит ничего. Он хотел бы суметь… хотел бы суметь произнести это, но любовь – слишком жестокое слово, Уруха к нему не привык.
Он привык к тому, что людям хочется отшвырнуть его к усилителю, смять его губы поцелуем, исцарапать кожу и оттрахать его, отыметь, присвоить себе.
Но не любить.
Ни эти бледные ладони и ласковые глаза, ни тихие вопросы «Как тебе этот аккорд?», ни щемящая тоска по здесь-и-сейчас, просачивающаяся в каждый их концерт, как только они оказываются на одной платформе…
…когда Аой наклоняется к нему, пьяный от адреналина, и делает новую попытку – потому, что может быть, именно на этот раз Уруха обернется и посмотрит.
Но (как и всегда) Уруха только улыбается зрителям и продолжает играть, наклоняясь в другую сторону – потому что его сердце дрожит.
Потому что иногда ему ужасно хочется этого – и однажды он это делает. Обнимает Аоя посреди их двойного соло, грифы гитар сталкиваются, а его губы встречаются со сжатыми зубами. И это больно. Больно.
Он не станет этого повторять.
Позднее Аой спокойно улыбнется интервьюеру:
- Я на секунду подумал, что он захотел жениться.
V
После выхода в печать этого интервью – при одном взгляде на строчки которого у Урухи начинает болеть грудь – на следующее же утро Уруха бросается к студийному торговому автомату. Потому что, хоть он еще и не привык к этому слову, он точно знает, что должен это исправить, ведь иначе он, возможно…
Этот импровизированный крюк заставляет его на двадцать минут опоздать на репетицию, что автоматически приведет к выговору от Кая и насмешкам от Руки; но он попросту не слышит ни издевки по поводу «собственного ритма», ни новенькие придумки ребят. Он замечает в окне одинокий силуэт Аоя, чуть высунувшегося, чтобы пускать серые колечки дыма, играющего бледными и гибкими пальцами с белыми «Пианиссимо».
Уруха все еще не знает, что сказать – у него по-прежнему плохие отношения со словами, он им не доверяет – поэтому он просто протягивает вперед чашку кофе. Аой вздрагивает и убирает голову из окна с таким видом, будто его застали на месте преступления. Сожаление вперемешку со страхом вьются в его черных зрачках. Они оба знают, о чем он сказал. В чем признался в двух коротеньких строчках. Вскрыл свое сердце прямо на глянцевой странице журнала.
Уруха всматривается в синяки, когда-то раз и навсегда поселившиеся под глазами Аоя. Глубокие и темные.
- Я не знал, какой кофе ты пьешь, так что я положил в него все.
Прости меня.
Аой отрывает взгляд от виноватых глаз Урухи, чтобы посмотреть на то, что ему дают. Кофе оказывается практически белым. Он не говорит Урухе, что любит черный, с одним кусочком сахара. Вместо этого он осторожно принимает стаканчик из дрожащих рук и улыбается, светлея взглядом от нуара к теплому карему.
- Хорошо.
Конец
Прим. автора. Мне кажется, что Уруха не тот человек, который стал бы открыто обсуждать свои чувства/эмоции с кем бы то ни было. Особенно если вспомнить его стеснительность на радиоэфирах. Мне хотелось бы продлить время действия в драббле до сегодняшних дней, но пока мне нравится то, на чем он остановился. Однако все может быть, может быть...
Я и не подозревала что у Урухи с Аоем всё может действительно быть немного серьезней чем казалось, как знать, как знать... Очень красивый перевод, впечатлил 