-31-
Наше совместное утро наступило тогда, когда у приличных людей уже заканчивался обеденный перерыв. Мне стало немного стыдно за то, что мы так бездарно тратим время в прекрасном городе. Чтобы реабилитироваться за прошлые прегрешения, я резво вскочил с кровати и помчался в душ. Я нарочно громко хлопал дверями, напевал себе под нос всякие пошлости, откровенно пытался дозваться Койю, но не преуспел ни в одном. Утомленный событиями прошлого вечера и ночи, мой любимый спал так крепко и сладко, что все мои попытки разбудить его отлетали от него как горох от стенки.
Плюнув на все и перестав зверствовать, я быстро оделся и вышел за дверь, молясь теперь о том, чтобы Койю не вздумал просыпаться до моего возвращения. Просто чтобы размяться, съехал по перилам винтовой лестницы, признавая, что это не намного медленнее, чем лифт, но гораздо забавнее.
На крыльце еще минуту просто стоял, подставив лицо яркому дневному солнцу. Мне хотелось только улыбаться и радоваться. Я двинулся вниз по улице, внимательно глядя по сторонам. И очень скоро нашел то, что хотел: на открытом лотке продавались всевозможные цветы, скромные и роскошные, яркие и бледные, в дорогих упаковках и по отдельности. У меня в глазах зарябило от разнообразия красок, оттенков и запахов. Но мне не хотелось покупать пафосный букет, в котором большую часть составляют бумаги и ленты, не хотелось выбирать из привычных глазу роз, хризантем и гербер. Я даже расстроился немного, не находя сразу чего-то такого, что бы мне понравилось безоговорочно. Уже будучи готовым отойти, я вдруг посмотрел немного в сторону и восхищенно выдохнул. Простой букет показался мне воплощением сегодняшнего утра: солнечно-желтые подсолнухи, мелкие белые ромашки и небесно-синие ирисы удивительно гармонировали друг с другом, им не мешал целлофан и ленты, их не ограничивала цветная бумага. Больше не раздумывая ни секунды, я расплатился и помчался обратно в гостиницу, пытаясь предугадать реакцию Койю.
Я осторожно открыл дверь и мысленно застонал. Койю метался по комнате, натыкаясь на углы и в беспорядке разбросанные вещи. С его искусанных в кровь губ слетали ругательства вперемешку с жалобными просьбами. Я машинально втянул голову в плечи и замер на пороге, не решаясь даже окликнуть его. Когда Койю повернулся в мою сторону, поток слов прервался на середине. Любимый просто во все глаза смотрел на меня, как будто проверяя, все ли со мной в порядке. Заметив в моих руках цветы, он смог, наконец, выдохнуть и устало опустился на пол. Я по-прежнему молчал, не зная, что говорить в такой абсурдной ситуации. Вроде бы и глупость: ну отошел я на пару минут, что в этом такого ненормального? Но если вспомнить, как мы жили до этого, то напридумывать себе всяких ужасов можно было буквально за пару секунд. Не сложно догадаться, что из всех возможных вариантов моего отсутствия, Койю выбрал самый трагический, в котором меня минимум похитили, а максимум уже убили и спрятали тело в Булонском лесу. Теперь же мы оба застыли в растерянности, не имея представления, как вести себя дальше. Просто хлопнуть в ладоши, засмеяться и сделать вид, что ничего не было, не представлялось возможным, слишком уж взвинченным был Койю. Я же чувствовал свою вину за то, что не оставил записки, но теперь уже поздно было что-то менять.
- Койю…
- Юу…
Мы заговорили одновременно и так же одновременно замолчали, снова пристально вглядываясь в лица друг друга. Время замерло между нами, превращая каждую секунду в мучительную вечность. Спустя бесконечно долгое мгновение, которое в реальности не продлилось и минуты, мы просто шагнули навстречу друг другу, чтобы тут же оказаться в самых желанных на свете объятиях.
- Я так испугался… как идиот. Ты же понимаешь, да? – Койю прикоснулся своим лбом к моему и прижал холодную, дрожащую ладонь к моей щеке. Я повернул голову, целуя его пальцы и пытаясь хоть немного их отогреть.
- А я хотел сделать тебе сюрприз, - я почувствовал, как ладонь другой его руки сомкнулась поверх моей на сказочном букете. – Дурак, правда? Прости меня, - я осторожно поцеловал самый краешек его губ, чувствуя кожей, как он впервые за день начинает улыбаться.
- И ты меня прости, - Койю вернул мне поцелуй, ощутимо прибавляя ему страсти и жара. – Я просто не знаю, как жить без тебя. Я забыл, разучился, наверно. Я устал бояться, что с тобой снова что-то произошло, - его сбивчивый шепот сводил меня с ума, а глаза подозрительно жгло. Я зажмурился, пытаясь удержать соленую влагу, но не успел. Койю шумно выдохнул и стер губами прозрачную каплю.
- Я знаю, я все это знаю, милый. Я сойду с ума, если с тобой что-то случится. Я просто сойду с ума. Потому что я болею тобой, тобой брежу и только благодаря тебе живу. Нет таких лекарств, нет таких причин, чтобы я вдруг перестал тебя любить, - говорить было тяжело, а молчать невыносимо. Поэтому я боролся с собой, выталкивая слово за словом, позволяя им вырваться даже не из разума, а просто из сердца.
***
Очередной вечер мы провели, бродя по городу. Было нечто удивительное в том, чтобы идти по незнакомым улицам, выбирая направление исключительно по велению сиюминутной прихоти. Мы даже не сильно переживали о том, как будем возвращаться назад, полагаясь на осведомленность таксистов. Изредка мы останавливались и присаживались на удобные лавочки, да и то лишь затем, чтобы вдоволь нацеловаться перед следующим километром пути.
Между нами висело такое заметное напряжение, что его можно было резать ножом. Койю постоянно сжимал пальцы, стоило мне попытаться вытянуть ладонь из его руки. Мне же не терпелось разрушить этот меланхолический обреченный настрой, от которого остро хотелось выть и плакать. В голову упорно лезли исключительно глупости, но я не сдавался, придирчиво рассматривая каждую мысль и выбирая наиболее привлекательный вариант.
Коварная идея закралась в мой мозг, когда мы сидели на бортике фонтана и ели мороженое. Я долго не мог даже попробовать быстро тающее лакомство, потому что постоянно отвлекался на Койю. Мой любимый откровенно наслаждался сладостью и прохладой, то едва притрагиваясь к шоколадной глазури губами, то жадно откусывая кусочки от все еще твердого цилиндра. Когда, задумавшись о чем-то, Койю сомкнул губы на вершине этого кондитерского орудия пытки, я откровенно заерзал на каменном бортике, испытывая желание заменить мороженое собой. Чтобы хоть немного отвлечься и успокоиться, я вернулся к своей порции, которая успела подтаять и потечь. Заметив на моих губах белесую пленку, Койю смутился и немного покраснел, но мороженое изо рта не вынул. Теперь уже пришла моя очередь заливаться румянцем и спешно облизывать губы. Не знаю, сколько бы мы еще провоцировали друг друга, но временно забытое лакомство не пожелало прощать такое пренебрежение к себе. Большая часть порции упала на мои темные джинсы, причем капельки умудрились оказаться не только на моей футболке, но отчасти на брюках и рубашке Койю. Особенно долго не думая, я повернулся на скользком бортике, а потом встал, оказавшись в фонтане. Вода постоянно меняла направление, окатывая меня то спереди, то сзади, смывая липкие следы мороженого и заставляя мою одежду прилипать к телу. Койю быстро слопал свою порцию, торопясь расправиться с ней прежде, чем его настигнет моя участь, а потом принялся комментировать зрелище на тему «человек в фонтане». Я узнал, что я безответственный, невоспитанный и бескультурный. Немного позже, видимо, осознав, что этим меня не пронять, Койю сменил тембр голоса с занудно-учительского на девичье-фанатский, притворился, что рядом с ним сидит такая же дурочка-подружка, и заголосил на всю площадь. Вслушавшись в его прочувствованный монолог, я захотел тут же утопиться в фонтане. Детальному разбору подверглось абсолютно все: как я отбрасываю мокрые волосы, как расправляю плечи, как проступают вены на моих руках, как напрягаются мышцы живота при соприкосновении с мокрой тканью. Я мысленно благодарил всех богов и духов за то, что никто в радиусе ста метров не выглядел знатоком японского языка. И также мысленно ругал свой впечатлительный организм, возбужденный обилием комплиментов и описаний того, что Койю хотел бы со мной сделать прямо в этом фонтане. Пришлось спешно выбираться из приятной теплой воды и тащить упирающегося и хохочущего соблазнителя домой.
***
С утра я очень рассчитывал на то, что смогу, наконец, посмотреть на знаменитую Эйфелеву башню, Триумфальную арку, Елисейские поля, сады Тюильри, Нотр-Дам и Санкре-Кер. Койю спешно давился блинчиками с джемом, уговаривая меня обязательно сходить в Лувр. Я же не испытывал особого желания бродить по длинным коридорам и рассматривать полотна великих мастеров. Поэтому на свою голову решил уточнить, есть ли в Лувре лавочки для утомленных туристов, на которых я мог бы подремать в ожидании Койю. Мой любимый подавился глотком сока, ошеломленный таким пренебрежением к гениям живописи и скульптуры. Пока он кашлял, я пытался соврать, что пошутил, но возмущенный взгляд дал мне понять, что Койю не верит ни единому моему слову.
Звонок телефона стал полнейшей неожиданностью для нас обоих. По правде сказать, уже в аэропорту мы совершенно забыли и о договоренности ежедневно созваниваться, и о том, что у нас вообще есть такая возможность. Поэтому, пока Койю пытался отплеваться от очередного неудачного глотка, я вслух размышлял, кому мы могли понадобиться в свой третий день в Париже.
Ответ оказался настолько неожиданным, что на секунду мне стало нехорошо. Сердце тревожно сжалось в предчувствии, а интуиции заверещала во все горло о том, что она меня предупреждала. Еще немного посмотрев на дисплей с тайной надеждой, что звонок все-таки сорвется, я поднес трубку к уху и нажал «принять»:
- Привет, мам, - я был поражен тем, что она не только отказалась от собственных слов, но и не поленилась вызвонить меня из Франции.
-…
- Мама, подожди, успокойся и объясни толком, - я пока еще ничего не понимал в потоке всхлипываний и обрывочных фраз, но уже догадался, что дома случилось что-то плохое. – Что-то с папой, да? – стоило мне упомянуть о нем, как у мамы началась истерика. Только с пятого захода я смог разобраться в маминых причитаниях и понять, что у отца случился сердечный приступ. Если судить по реакции мамы, то отец уже одной ногой был на том свете.
-…
- Мам, я сейчас же закажу нас с Койю билеты до Токио, - я не смог продолжить, потому что мама закричала еще громче. Только огромной силой воли я удержался, чтобы не бросить трубку, когда она категорическим тоном потребовала, чтобы и ноги моего мужа, которого она именовала исключительно выродком, в ее доме не было. – Мама! – я едва успел вставить слово, когда она стала говорить о том, что отец просил меня приехать и хотя бы попрощаться. Но только одному.
- …
- Хорошо, мама. Я приеду сразу, как только смогу улететь отсюда. Один, - я нажал на сброс и устало потер виски. – Койю, я должен вернуться домой.
- Я уже понял, - мой любимый поднялся и обошел стол, чтобы оказаться рядом со мной. Он опустился на колени и прижался к моему боку, смыкая руки на талии. – Сейчас соберем твои вещи, а я закажу билеты, - Койю был спокоен и нежен, а я просто поглаживал его по волосам. – Я вернусь через пару дней, когда все уляжется. Ты справишься без меня, малыш? – я кивнул, полностью уверенный, что он догадается о моем согласии, даже не поднимая головы.

KarinSama, хватит флудить уже! За мат в следующий раз получишь замечание.

-32-
Я улетел в Токио в тот же вечер. Все это время Койю поддерживал меня и постоянно повторял, что все будет в порядке. Он убеждал меня, что медицина в наше время способна на чудеса, что отец поправится и вернется домой, что мама просто преувеличила и перенервничала. Я практически не слушал, что именно он говорил, предпочитая концентрироваться на тембре его голоса, на интонациях и мягкости, с которой он проговаривал слова. Я пристально смотрел, как двигаются его губы, как вздымается грудь под светлой рубашкой, когда он дышит, как легко разлетаются тонкие золотистые пряди, когда он поворачивает голову в мою сторону.
Мой рейс давно уже объявили, но я никак не мог заставить себя выпустить его тонкую кисть, перестать слышать его голос и видеть перед собой его удивительные глаза. Я чувствовал себя так, словно прощался с ним навсегда. И я ненавидел себя за то, что обстоятельства были сильнее моего желания остаться рядом с Койю и не покидать его никогда. Предыдущие три безоблачных года казались сказочным сном, который по случайности приснился нам обоим. Реальность выглядела не так сладостно, намекая, что все кратковременно и хрупко до безумия. И сейчас я содрогался при мысли о том, что век наших отношений оказался таким коротким. Я прощался с Койю и одновременно со всем, что было между нами. И страшно боялся этого своего состояния, не понимая, откуда оно взялось и чем мне грозит. Мы же не подростки, не дети, не узники, в конце концов. Так отчего я ощущал себя приговоренным к смертной казни и уже стоящим на эшафоте. Предчувствие не отпускало, давя и погружая в уныние. И никакие убеждения самого себя в том, что я переживаю и беспокоюсь об отце, не действовали. Единственный человек, который занимал мои мысли, сейчас стоял рядом со мной и успокаивающе гладил меня по плечу. Любимый мой Койю.
***
От аэропорта Нарита я мчался домой, не помня себя. Я не жалел денег на такси, искренне жалея, что не оставил свою машину на стоянке. Но тогда я еще не думал, что придется вернуться так скоро. За долгие часы полета я успел измучиться чувством вины перед родителями, о которых вспоминал так редко, да и то преимущественно без особого тепла. Я никак не мог простить им то, что они не смогли единственный раз пойти мне на встречу. Словно маленький, я обижался на них за то, что они упорно стояли на своем. Я бешено завидовал семье Акиры и Таканори, чьи родители не только всячески поддержали и одобрили выбор своих детей, но и души не чаяли в новообретенных членах семьи. Родители Койю, хоть и не испытали по началу особого восторга, но все равно не отказались познакомиться со мной. Мы прекрасно провели время и с тех пор встречались как добрые знакомые. Даже Ютака кое-как смог объясниться и дал понять, что уверен в своем выборе. Я же едва сдерживал злобные нападки мамы и безумно долго не разговаривал с отцом. В конечном итоге, именно его я уважал больше. Единожды высказавшись, он более не трепал мне нервы своим неприятием и отвращением, предпочтя делать вид, что я просто умер, а то и вовсе не существовал. Мама же не могла отступиться так просто. Она звонила примерно раз в месяц, начинала издалека и таким тоном, словно мы и не ссорились-то никогда. Она рассказывала мне о местных новостях, о том, как устроились в жизни мои бывшие одноклассники, до которых мне особо не было дело. Потом переходила к описанию дочерей и племянниц своих подруг. И завершающим аккордом ее выступления всегда был вопрос о том, не прошла ли еще моя блажь по поводу отношений с мужчиной. Мама была не в силах понять, что я люблю Койю и только с ним собираюсь провести свою жизнь. Извращение, запретный плод, порок – все, что угодно, но только не любовь. Именно так выглядели наши отношения в ее глазах. И она до сих пор не поверила в то, что наш брак освидетельствован и подтвержден официальными бумагами. Кажется, она не догадывалась, что такое уже возможно.
И теперь я спешил к этим людям, чтобы успеть попрощаться с отцом или, наоборот, поддержать его, пока он будет идти на поправку. Я искренне хотел поговорить с мамой, просто помочь ей справиться со всем, может быть, кое-что рассказать и объяснить. Попытаться в последний раз.
Погода, которой встретила меня Япония, совсем не обрадовала. Все было сродни моему похоронному настроению. Небо затянулось свинцовыми тяжелыми тучами, ветер гнул высокие деревья словно молодой подрост. Наверняка, море тоже бесновалось, бросаясь на берег и разбивая об него высокие пенные волны. Я не был синоптиком, но все равно полагал, что в скором времени стихия развернутся в полную мощь. Поэтому я к собственному удивлению поблагодарил духов за то, что мой любимый и друзья сейчас нежатся на солнышке в нескольких тысячах километров отсюда.
В доме было поразительно тихо и спокойно. Так, как здесь всегда бывало по утрам еще с тех пор, когда только ходил в школу. Обычные запахи, обычные домашние звуки: на верху ровно гудит фен, а на кухне бубнит телевизор. Я разулся и прошел прямиком вглубь дома, опасаясь пока говорить вслух о своем приезде.
Когда я заглянул на кухню, то едва выругался вслух. Отец, как ни в чем не бывало, сидел за столом и читал утреннюю газету. Рядом с ним на столе дымилась чашка кофе. Если так в наше время выглядели сердечный приступ и реанимация, то можно было смело сказать, что я только там и жил.
Так же осторожно я вернулся в холл, а потом и вовсе выбрался на крыльцо, бесшумно закрывая за собой дверь. Желание поговорить с родителями, как и чувство вины за долгое молчание, испарились, как будто их и не было никогда. Я только одного никак не мог понять до конца: чего хотела добиться таким образом мама? Не торопясь, я прокрался под кухонное окно и замер там, надеясь, что мать успеет спуститься к завтраку раньше, чем отец уедет на работу. Стук ее каблуков по лестнице я не спутал бы ни с чем, как и приветственное покашливание отца.
- Уже пора бы приехать этому ненормальному. Я хорошо сыграла свою роль, - мама весело засмеялась и налила себе кофе.
- И что ты будешь с ним делать, когда он приедет и найдет меня живым и здоровым? – отец выглянул из-за своей газеты, чтобы вынуть сигарету из лежавшей на столе пачки.
- Покажу ему медицинское заключение, признающее его недееспособным. И намекну, что либо он остается дома, ведет себя, как нормальный парень и знакомится с теми, кого я приглашу, либо проводит остаток дней в сумасшедшем доме, - мама тоже взяла сигарету, нервно затянулась и выпустила тонкую струйку дыма. – Мне надоело, что за моей спиной шушукаются соседи. Я устала делать вид, что мне все равно, что мой сын трахает мужчин, - мама вошла во вкус, повышая голос, но отец даже не повел бровью. – Уж лучше пусть считается больным на голову, тогда это все объяснит.
- А если этот его бойфренд, - отец сделал паузу, словно приложил массу усилий к произнесению последнего слова, - заинтересуется пропажей любовника. Что ты с ним будешь делать?
- А что с ним? Он же никто и звать его никак. Он ничем не докажет, что имеет отношение к нашему сыну, - мама победно улыбнулась и откинулась на спинку стула, забрасывая ногу на ногу.
- Ну что ж, смотри сама. Мне кажется, что в твоем плане все еще есть недочеты, - отец затушил сигарету в пепельнице, отложил газету и поднялся из-за стола. – Ладно, я поехал на работу. Буду ждать твоего звонка, - кажется, они поцеловались, а потом отец неспешно вышел во двор, чтобы сесть в свою машину и уехать.
Я же томился от ярости и обиды, не зная, какому чувству дать волю. Какими бы плохими не были мои отношения с семьей, я и ожидать не мог от них такого предательства. Мамин план был сродни удару в спину, подлости, на которую способны только близкие люди, знающие тебя до мелочей. Равнодушие отца ранило куда меньше. И ко всему прочему, было бесконечно жаль тех дней, что я мог бы провести с Койю.
Еле сдержавшись, чтобы не зайти к маме и не высказать ей все, что я успел надумать, подслушивая под окном, я выскользнул со двора и, никем не замеченный, побрел в сторону ближайшей остановки. Плюхнувшись в такси, я попросил отвезти меня на вокзал. Мне хотелось немного подумать, а для этого не было ничего лучше, чем мерное движение поезда. Уже взяв билет до Токио и расположившись в вагоне, я позвонил Койю и к своему удивлению застал того в аэропорту. Обеспокоенный моим голосом, любимый сначала предположил самое страшное. Но по мере моего рассказа он только раздражался и злился, сходя с ума от невозможности быть сейчас рядом со мной. Я старался рассказывать ему все как можно более сухо и безэмоционально. Не хотелось сорваться на позорную истерику прямо в вагоне.
Чтобы порадовать меня, Койю поспешил сказать, что через час вылетает в Токио. К своему удивлению, от этой новости я испытал не радость, а какую-то неясную тревогу, которая ширилась и нарастала по мере того, как я рассматривал темные грозовые облака.
- Койю, милый, сдай билет, - я сказал это прежде, чем успел обдумать, как отнесется к моим словам мой любимый.
- …
- Солнышко, пожалуйста, только не обижайся. Просто у меня плохое предчувствие. Милый? Койю? Ответь, Койю? Черт, - я едва не швырнул теперь уже бесполезный телефон через весь салон. Связь пропала, и сколько я не пытался снова дозвониться до своего супруга, я все равно натыкался на равнодушный механический голос, сообщавший мне, что аппарат абонента выключен.
Я сходил с ума все то время, что ехал. Я метался по своей пустой квартире, словно загнанный в клетку зверь. Я волновался, а моя интуиция словно сорвалась с цепи, талдыча, что скоро произойдет нечто страшное.
Объявленное по всем государственным каналам штормовое предупреждение только усилило мою тревогу, заставляя рыться в памяти и перебирать все известные мне случаи авиакатастроф. Экстренное сообщение программы новостей, прервавшее трансляцию бейсбольного матча, добавило в мою копилку еще один случай. Из-за грозы потерял управление и упал в море пассажирский самолет, выполнявший рейс Париж-Токио. В один миг я потерял то, ради чего стоило жить. Я сразу и безоговорочно поверил в то, что Койю летел именно этим рейсом. Когда я нашел его имя в списке зарегистрированных пассажиров, я пожалел, что не умею останавливать сердце силой мысли. Я хотел умереть в этот миг так сильно, как никогда и ничего не хотел ранее. Хотел, но не мог, потому что когда-то давно дал Койю обещание жить несмотря ни что. Тогда я и сам взял с него подобную клятву, втайне надеясь, что умру раньше него. Осознание того, что я пережил свою единственную настоящую любовь, сводило меня с ума.
Я закрыл за собой двери квартиры, в который мы были счастливы, пусть и совсем недолго, а сам медленно побрел вниз по лестнице. Я понятия не имел, куда собрался идти, но находится в том месте, где все дышало запахом и именем Койю, когда его самого там больше никогда не будет, мне казалось, по меньшей мере, преступлением. Я избегал тех улиц, по которым ходили мы вдвоем, нарочно уходя в самые неблагополучные места и надеясь, что именно сегодня кто-то ищет себе новую жертву. Но мне снова и снова не везло.
Над Токио бушевала гроза, а я бродил по улицам, еле помня себя от горя и холода. Наверно, я плакал, кричал, угрожал небесам, отнявшим у меня любимого, но со стороны я выглядел только законченным психом. Именно об этом мне сообщили, осторожно усаживая в автомобиль скорой помощи. А светлая комната с привинченной к полу кроватью и мелкой решеткой за окном, убедила меня в том, что я попал туда, куда так хотела отправить меня мама. Я действительно сошел с ума. И не было такого лекарство, которое могло бы мне помочь. Моего Койю со мной не было, больше не было…

-33-
Грозы над Токио, казалось, и не думали заканчиваться. Я знал об этом, потому что часами сидел и смотрел в окно, привыкая к совершенно новому виду, открытому через мелкую решетку. По стеклу непрерывным потоком текла вода, а деревья за окном казались совершенно размытыми кляксами акварельных красок. Я не кричал, не плакал, не впадал в буйство или истерику. Я просто сидел на кушетке, подтянув к себе ноги и обхватив колени руками. Иногда организм просто давал сбой, позволяя мне ненадолго заснуть. Но и в эти моменты только Койю занимал мои мысли. Там, в моем сне, он был жив и здоров, он смеялся, дразнил меня, говорил что-то, чего я никак не мог вспомнить, просыпаясь.
Мне снился то Париж и фонтан, обдававший мое лицо мокрыми брызгами, то улицы Токио, на сумасшедшей скорости проносившиеся мимо моего мотоцикла. И даже в самых спокойный или самых мрачных снах рядом со мной был Койю. Я не отрывал взгляда от его губ, но никак не мог прочесть, что именно он хотел мне сказать.
Я не знал, сколько дней прошло в этом безмолвии и безумии. Я не заболел, не бредил, не ощущал каких-то изменений в своем теле. Все мои раны располагались в душе. Они кровоточили, не желая затягиваться или хотя бы покрываться тонкой корочкой. Было просто так больно, что я уже не мог справиться с собой. И жалел, что очень скоро мне перестали давать разнообразные транквилизаторы, убедившись в том, что я абсолютно спокоен. Апатия, пассивность, полнейшее равнодушие ко всему, кроме дождя за окном были основными симптомами моего безумия. Иногда я слышал, как в моей палате переговариваются врачи, обсуждая перспективы моей выписки. По их прогнозам я был совершенно безнадежен. Психиатрические приемы и методики, направленные на то, чтобы заставить меня говорить, хотя бы раз объяснить, что случилось, отскакивали от меня как горох от стенки. Я не видел и не слышал людей, которые ко мне обращались. Тотальное игнорирование всего и всех не требовало от меня вообще никаких усилий. Казалось, что это было единственное возможное состояние, в котором я мог находиться живым.
Вырвать меня из этого состояния попыталась мама. Я понятия не имел, как, но она узнала и о том, что случилось с Койю, и о том, где оказался я. Она с порога завела речь о том, что знала, что мое поведение не принесет мне ничего хорошего. Она без устали повторяла, что была против моего романа с Койю, что она ненавидит человека, который довел ее сына до сумасшедшего дома, что она растила и воспитывала меня совсем для другого. А я в это время вспоминал, как в первый раз в своей жизни увидел Койю на трассе, как познакомился с ним, если тот поцелуй можно было считать знакомством. Я даже смог улыбнуться, когда память подсунула мне первые этапы отношений Акиры и Таканори. Их любовь, как и наша с Койю, уже не раз оказывалась на грани. Мы рисковали, впутывались в различные ситуации или просто оказывались не в то время не в том месте. И только я в первый раз в жизни не справился. Я выбрал неправильный путь, не так расставил акценты, попытался сделать как лучше. И сейчас, зная, что передо мной находится человек, косвенно виноватый в том, как повернулась моя жизнь, я все равно винил себя. Остался бы я в Париже, наплевав на вероятность примирения с отцом, и наша жизнь была бы другой. Она бы по-прежнему оставалась именно нашей. Только моя она была совершенно не привлекательной.
Я лежал, не шевелясь, но и не закрывая глаз. Просто смотрел на трещинки в потолке и думал, думал, думал. Дышал ровно и размеренно, а потом вдруг стал задыхаться. Я слышал странно знакомые звуки, хоть и был уверен в их ирреальности. Я не мог поверить в них разумом, но и успокоить бешено колотящееся сердце был не в силах. Я только прижал его ладонью, чтобы она по случайности не вырвалось из груди, и зажмурился. Растревоженные этим необъясним явлением слезы вдруг запросились наружу. Глаза жгло, словно кто-то всыпал в них горсть песка. Мама все еще что-то говорила, но я даже не пытался понять, что ей нужно. Важными были только эти странные, привычные и такие родные звуки. Они были так похожи на… на его осторожные шаги. Так Койю подходил к постели, когда думал, что я уже сплю. Или прокрадывался ко мне за спину, когда я изредка возился на кухне. Так же осторожно он ходил по моему гаражу, опасаясь задеть какую-нибудь деталь и получить обвинение в неуклюжести. Вот только сейчас он никак не мог приближаться к моей палате. Или мог? Нет. Никак. Мертвые не ходят. Это не фильм ужасов, не мистика и не детская страшилка. Я потерял Койю. Навсегда.
Дверь в мою палату открывалась совершенно бесшумно, но сейчас мне вдруг показалось, что она с грохотом отлетела к стене. Фигура на пороге была не просто знакомой, она принадлежала единственному человеку, которого я любил. Слезы застилали глаза, не позволяя нормально рассмотреть лицо. Я был уверен, что это Койю, и сам же себя убеждал, что такого просто не может быть. Равнодушие, апатия, нежелание сделать даже элементарное усилие слетали с меня, как осенние листья, подхваченные ветром. Странная галлюцинация не пропадала, а по-прежнему молча стояла в дверном проеме. И больше всего на свете я не хотел, чтобы мое видение исчезло, оставив меня наедине с бессмысленной реальностью.
Оцепенение и безмолвие, воцарившиеся на некоторое время, нарушила моя мать. Ее истерический визг наполнил небольшую палату, ввинчиваясь в уши и эхом отдаваясь в голове. Кажется, она кричала о том, что какое-то чудовище не смогло даже умереть. Что невозможно было выжить в катастрофе над морем. Что я сумасшедший, псих, больной человек, который до конца своих дней останется в стенах больницы. В приступе ярости мама вытащила из сумки какую-то бумагу и махнула ей перед лицом моего любимого призрака. А призрака ли, задумался я, когда острый бумажный край оставил на щеке тонкую царапину, мгновенно наполнившуюся кровью. Еще миг, и Койю перехватил руку матери, разжал ее пальцы и вынул оттуда поддельный документ. Он с очевидным наслаждением разорвал его на мелкие кусочки и сдул остатки с ладони прямо в перекошенное от злости лицо женщины, которую я никак не мог перестать называть мамой.
Потом вдруг в палате оказались санитары, которые почему-то не обращали внимания на Койю, сосредоточившись на том, чтобы уберечь глаза от когтей разъяренной фурии. Стоило ей только повернуться в сторону моей постели, как между нами вновь оказался Койю, в паре сантиметров от лица поймавший скрюченные пальцы. В воздухе запахло лекарствами, кажется, матери сделали успокаивающий укол, вот только, на мой взгляд, доза должна была заметно превышать слоновью. Одной человеческой было совсем не достаточно.
В конце концов ее куда-то увели или даже унесли, потому что она сопротивлялась и рвалась из рук санитаров. Койю же, наконец, подошел ко мне и осторожно присел на краешек моей кушетки.
Его прохладная, подрагивающая от волнения ладонь осторожно опустилась мне на лоб, охлаждая гудящую голову и выстраивая в порядок мысли. Непонятным мне образом Койю был жив. Он снова был рядом со мной, а я не мог связать и двух слов. Я забыл, как это делается. Поэтому я смотрел на него во все глаза, поглаживал по щеке кончиками пальцев и, совершенно не стесняясь, плакал. И с каждой слезинкой мне становилось понятнее, что мы снова вместе. Пусть даже и в палате психиатрической лечебницы.
***
Домой я смог попасть только через несколько дней, которые показались мне бесконечностью. Через мою палату табунами шастали видные специалисты, которые впервые столкнулись с таким случаем. Косяки медсестер и санитарок дежурили у дверей в надежде в живую посмотреть, как мы с Койю занимаемся любовью. К их острому сожалению, мой драгоценный супруг совершенно не желал хвастаться своими постельными талантами, постоянно выставляя снаружи караул в виде бесстрастного Ютаки.
Мои друзья тоже поселились в клинике, наверняка изрядно разорив главного финансового спонсора, но мой осторожный вопрос по этому поводу Юта демонстративно проигнорировал, а Акира драматически закатил глаза, намекая, что он тоже в курсе ситуации, вот только обстоятельства мешают просветить и меня.
Койю опасался отходить далеко, потому что первые дни я вновь впадал в свое растительное состояние, когда не видел его дольше двух-трех часов. Присутствие Койю, его спокойный голос, прикосновения рук и губ действовали на меня как наркотик, как мощнейший психотропный препарат, с каждой дозой вызывавший все большую зависимость и потребность в повторении. Со стороны же казалось, что я прихожу в норму, вновь становлюсь адекватным.
В конце концов, утомленные невозможностью точно понять, что со мной было и почему прошло, доктора сделали заключение о сильнейшем нервном срыве, посоветовали пройти курс тренингов у специалистов и с миром отпустили домой. Ужу выходя из ворот, отделявших больницу от спокойной улицы, я заметил на одной из скамеек пожилую женщину с отсутствующим взглядом. Рядом с ней находилась сиделка, которая неустанно следила не только за состоянием пациентки, но и за тем, чтобы та не бросилась на любого человека, хотя бы отдаленно похожего на меня или Койю. Какая-то сердобольная санитарка рассказала Таканори, а это значило, что и всем, кто хотел услышать, что у моей матери развилось навязчивое состояние, выражавшееся в желании причинить мне и моему супругу физический вред. Такой синдром делал ее социально-опасной, поэтому отец дал согласие на принудительное пребывание мамы здесь до тех пор, пока ей не стало бы лучше. Зная собственную мать, я мог точно сказать, что она застряла здесь до конца своих дней.
И только по дороге домой Койю смог рассказать мне, что случилось на самом деле. Как так вышло, что его имя оказалось в списке погибших, а я столько времени провел в уверенности, что потерял его навсегда.
Оказалось, что Койю уже прошел паспортный контроль, зарегистрировался на рейс и практически сел в самолет, когда состоялся наш с ним разговор. Он стоял с телефоном немного в стороне, но все равно угодил в толпу суетящейся и махающей руками молодежи. Телефон вылетел из руки и устремился к полу в полном согласии с законом полета тела, брошенного под углом горизонту. Вот только соприкосновение с твердым камнем пола стало для хрупкого пластика роковым. Мобильный телефон приказал долго жить и отбыл в свой цифровой рай. В общей толкотне кто-то умудрился еще и пройтись по осколкам, уничтожив сим-карту и лишив Койю надежды на быстрое решение проблемы. Шестое чувство моего любимого завопило о том, что все это – дурной знак, поэтому Койю наплевал на деньги и вернулся буквально от трапа самолета. Кое-как объяснившись со службой безопасности, которая углядела в невероятно красивом парне террориста, Койю помчался в кассу заказывать новый билет. Для него оказалось сюрпризом сообщение о том, что все ближайшие рейсы был отложены на неопределенный срок. Сначала это связывали исключительно с погодой, но потом заговорили и о потерпевшем крушение самолете. Койю не нужно было сильно напрягаться, чтобы понять, что он чудом избежал смерти. Вот только сообщить об этом мне он уже не успел. Я ушел из дома, чтобы больше туда не возвращаться. Само собой, что мой телефон с сотней пропущенных вызовов мертвым грузом лежал на столике у окна.
Койю сходил с ума от волнения, не имея возможности найти меня из Франции. Он сразу же оповестил о том, что я исчез, Таку, Акиру и Юту. Последний примчался раньше других, оставив своего любовника в Барселоне и обещая хоть самолет выкупить, если это понадобится. Само собой разумеется, что они переплатили едва ли не в десять раз, стараясь приобрести билеты на первый же рейс до Японии. К тому времени, когда аэропорт Токио вновь был готов принимать самолеты, Койю уже готовился искать мою могилу. По старой привычке вообразив самое худшее, он стал обзванивать морги, находясь в Нарите, поэтому был крайне удивлен, когда меня там не нашлось. Следующим пунктом стали всевозможные государственные и частные клиники. Но и там Койю ждало разочарование. В абсолютной растерянности он бродил по нашей квартире, отказываясь от еды и сна и пытаясь понять, что могло со мной случиться. И если сразу Таканори пытался подстегнуть мыслительный процесс Койю, подсказывая ему различные варианты, то потом он благоразумно решил молчать, потому как выверты его извращенной фантазии рисовали такие картины, от которых бледнел даже Акира. Ютака же едва ли не постоянно следовал за Койю с флаконом успокоительного, опасаясь, что у моего супруга скоро могут сдать нервы.
Никто из них не смог объяснить, зачем Акира и Юта вдруг решили поехать домой к моим родителям. Им еще повезло, кстати, что они не напоролись там на маму, которая как раз неслась на всех парах в клинику, чтобы если не прочистить мне мозги, то хотя бы отвести себе душу. Не знаю, как именно они пытали моего отца и чем они ему угрожали, но отец рассказал все, что знал, и даже немного больше. Естественно, что ребята тут же доложили обо всем Койю, который со всех ног рванул в клинику. Чтобы беспрепятственно пройти в палату, пришлось применить крайние меры и спустить на медленно соображающий персонал Таканори. Мелкий изобразил крайнюю степень буйного помешательства, едва не покусав особо настырную медсестру. Даже появившийся в поле зрения шприц с успокоительным совершенно не подействовал на Таку. Он орал, брызгал слюной и швырял в окружающих всем, что попадало ему под руку. Когда одна из металлических ванночек угодила точно в цель, их оставили в покое. А стоило Таканори совершенно спокойно извиниться и за рукав потащить Койю дальше, как медперсонал коллективно впал в ступор и только проводил явно не здоровых на голову посетителей растерянными взглядами. К тому времени, как в клинику подтянулись Аки, Юта и их деньги, маму уже устроили в крыле для буйных пациентов, а Койю пытался воздействовать на врачей личным обаянием.
Меня отправили домой сразу же, как только подготовили все необходимые документы. Я понятия не имел, кому и сколько заплатил Ютака, но все бумаги, подтверждавшие мое неадекватное состояния, были уничтожены без следа. Я снова был совершенно здоров, нормален и уже несколько дней как счастлив. Я мог в любой момент взять Койю за руку. И это лечило меня лучше самых сложных и дорогих лекарств. Нам просто нужно было время.

Эпилог

- Сколько можно копаться? Только ты можешь искать рубашку в шкафу три часа, - Койю замер в дверном проеме, одергивая край кокетливого передника.
- Милый, - я выбрался из недр шкафа и демонстративно бросил на кровать целый ворох различных рубашек. – Если ты найдешь среди них хоть одну, в которой ты бы не оторвал пуговицы, стаскивая их с меня в порыве страсти, я буду тебе премного благодарен. Койю смутился и опустил глаза, начиная судорожно комкать тонкую ткань. – Тебе еще повезло, что хотя бы в этих джинсах уцелела молния, и я смог их надеть сегодня. Завтра можешь отправляться в магазин или в ремонтное ателье, - я усмехнулся, вытаскивая полупрозрачную футболку и натягивая ее на себя. – Ну что, сойдет так? – я покрутился перед Койю, стараясь показаться ему со всех сторон.
- Смотря для чего, - я удивленно застыл, а Койю медленным шагом двинулся ко мне, на ходу развязывая передник и отбрасывая его в сторону. – Если для того, чтобы я прямо сейчас встал перед тобой на колени и кое-что сделал, то сойдет, - говоря это, Койю легким движением опустил вниз собачку молнии и проскользнул ладонью под плотную ткань. – Но выйти так к гостям я тебе не позволю, - он немного сжал пальцы, провоцируя меня на ответную реакцию, а я не заставил себя долго упрашивать и легко толкнулся бедрами навстречу его руке. Он совсем немного еще подразнил меня, позволяя жадно и неистово целовать его шею и не замечая, что я оставляю на нем алые следы своих губ, а потом практически стек по мне на пол, устраиваясь у моих ног. Мне осталось только опереться спиной о шкаф и блаженно стонать, пока его пальцы, губы и язык творили с моим телом все, что им вздумается.
- Койю, ах…, - я сорвался на крик, а мой любимый лишь усмехнулся и на время оставил меня без внимания.
- Расслабься, сейчас тебе будет еще лучше, - он развратно облизал припухшие губы и вернулся к прерванному занятию. И зря я сразу ему не поверил, наивно полагая, что лучше быть просто не может.
От собственных стонов мне закладывало уши, а Койю только самодовольно улыбался, продолжая терзать меня и нарочно оттягивать кульминационный момент. И единственным, что смогло подстегнуть моего любимого, наконец, прекратить эту пытку, оказался громкий звук открывающейся двери. По всей видимости, это пришли Акира и Така, у которых был свой комплект ключей на случай, подобный этому.
Как и обещал, вниз в таком виде Койю мне спуститься не позволил, заставив, несмотря на жару, надеть пиджак. Я подчинился, умиленный его ревностью и нежеланием делиться ни с кем тем, что по праву принадлежало ему одному.
Мы успели вовремя, потому что Таканори уже начал деловито переставлять посуду, освобождая для себя край большого стола.
- Аки, угомони свое сокровище. Я передам в его пользование весь стол, но только после ужина. Пусть потерпит пару часов, - Койю вихрем влетел в столовую, сдергивая Таку со стола и возвращая на место столовые приборы. Акира только усмехнулся, сгребая мелкого в охапку и усаживаясь с ним в глубокое кресло, словно специально созданное для того, чтобы находиться в нем вдвоем.
- Кого еще ждем? – Аки чмокнул сердитого Таканори в макушку, а потом подставил щеку под ответный поцелуй.
- Как всегда, не хватает только нашей волшебной феи Ютаки, - я попытался незаметно расстегнуть пуговичку на пиджаке, но тут же получил по рукам от Койю и прекратил. Мой друг оказался легок на помине, практически тут же позвонив в дверь. Это было даже немного удивительно просто потому, что у него так же были ключи от этого дома, в котором вся наша компания собиралась вместе по выходным и праздникам. И хотя, формально, это был наш с Койю дом, в который мы перебрались совсем недавно, устав разгонять назойливых соседок и вытирать написанные помадой угрозы и неприличные предложения, я все равно относился к нему, как к чему-то общему. У всех здесь были собственные комнаты, посуда, одежда и прочие мелочи, превращавшие наш дом в место, где хотелось оставаться как можно дольше. – Койю, или я полный придурок, или Юта забыл ключи. Открой ему, а я как раз успею расставить бокалы.
Мой милый отправился в холл, неторопливо распахнул дверь, а потом издал какой-то подозрительный звук, похожий на предсмертное хрипение, и затих. В панике я выскочил следом за ним, а Така и Акира поспешили присоединиться ко мне. У дверей нас ждал сюрприз. Койю по-прежнему держался за ручку двери и в немом удивлении шевелил губами, напоминая мне золотую рыбку. Таканори, также неподготовленный к этой встрече, поперхнулся воздухом и теперь стремительно синел в объятиях Акиры, который не знал, чем ему помочь.
- Простите, ребята, - Ютака виновато выглянул из-за плеча своего любовника и тут же скрылся обратно, наткнувшись на гневный взгляд Акиры. – Наверно, надо было все-таки предупредить, да?
- Зачем же? – я хмыкнул и коротко, без замаха, стукнул Таку по спине. Его тут же отпустило, да так, что Акира не придумал ничего лучше, как заткнуть ему рот поцелуем. – Смотри, какой сюрприз удался знатный. Двое онемевших и один озверевший – шикарно, по-моему, - я отцепил пальцы Койю от дверной ручки и сделал, наконец, то, что должен был сделать уже давно: пригласил всех в столовую.
Напряжение между нами держалось ровно до первого тоста, который произнес любимый Ютаки. Мой друг сейчас был абсолютно счастлив, потому что позволил себе довериться самым дорогим своим людям. А мы, пусть и с некоторыми шероховатостями, приняли в нашу ненормальную семейку нового человека, который один заставлял Ютаку летать и всецело дарил ему свою любовь.
К ночи все без исключения были уверены, что с этим человеком мы знакомы всю жизнь. И пусть сейчас мы негласно дали обещание хранить тайну Ютаки, но вместе делать это было гораздо легче. Мы уже давно стали частями большого механизма, которому для слаженной работы не доставало только одной единственной детали. Наконец, эта деталь встала на свое место.
Засыпая ночью в объятиях Койю, я по привычке поблагодарил высшие силы за очередной день своей жизни. Только пройдя через сложные жизненные ситуации, неурядицы и проблемы, пережив расставания, потери и страхи, не один раз оказавшись на грани, я научился ценить каждую секунду, которую дарила мне судьба. И если в эту секунду со мной рядом был Койю, она становилась бесценной. И мне не жаль было отдать свою душу за то, что я сейчас имел. За руку Койю, обнимавшую мои плечи, за прядь его волос, щекотавших шею, за его сердце, которое билось в такт с моим, за его полусонную улыбку и коварный взгляд из-под ресниц. Он был и оставался лучшим, что случилось со мной за всю жизнь. Он пьянил, дурманил, сводил с ума, дарил мне крылья и учил меня отвечать тем же. Он вылечил меня от одиночества. Он стал моим персональным солнцем, центром мироздания для моей крошечной вселенной. Разве кто-то или что-то могло с ним сравниться?