Ого! Еще только первая часть Сколько еще будет "вкусного" и интересного!
Спасибо огромное за перевод!

Leshaya, как всегда огромное СПАСИБО за такую работу!

Огромное спасибо за перевод! :-**
(наконец-то перечитала "Химеру"...черт, как же хочется хеппи энда! Т_Т)

Пламенеющий шар солнца, нависший над темной водой, и розовато-алые облака, потерявшие четкость очертаний, возвестили наступление вечера. Здесь все буквально дышало совершенством… время остановилось для них двоих, позволяя подольше насладиться этим раем. Аой вытянул свои ноги рядом с ногами Урухи и стал смотреть на то, как волны ласкают их ступни, лежащие на влажном холодном песке – пару загорелых и пару бледных. Уруха накрыл рукой его ладонь, опирающуюся на одеяло между ними, и задумчиво начал водить короткими ноготками вдоль кожи, не причиняя боли.

- Аой, а какое бунгало мы будем снимать в этом году? – Аой оторвался от зрелища белоснежной пены, захлестывающей их ноги, и заранее постарался подготовить себя к тому, что должен был сейчас увидеть. В гаснущем свете дня Уруха всегда выглядел потрясающе. Черты его лица смягчала легкая тень, впрочем, не делая их менее восхитительными, а золотистые волосы приобретали сначала розоватый оттенок, потом рыжий… и в самом конце – серебристо-белый. Ясные глаза Урухи в ожидании ответа обратились на Аоя.

- Какое захочешь, - прошептал Аой. Его голос был таким тихим из-за того, что окружающая обстановка и сам Уруха словно требовали приглушенных тонов; громкие звуки казались сейчас богохульством. Аой указал поверх плеча Урухи на домики, раскиданные по близлежащим холмам, и взгляд друга последовал за его рукой. – Желтое и голубое пока еще ждут своих хозяев. А вот наше белое уже кто-то занял, - Уруха повернулся обратно к Аою, недовольно выпятив губы. Белое здание, построенное в викторианском стиле, они уже давно считали своим: в нем хранились бережно лелеемые ими воспоминания… воспоминания, пронесенные через много лет. Однако такова жизнь: если не можешь купить дом у моря, а только лишь его снимаешь, всегда остается шанс, что кто-то успеет занять его раньше, чем ты.

- У нас с тобой есть отвратительная привычка откладывать все до последней минуты. Мы сами во всем виноваты, - покаянно вздохнул Уруха и скользнул взглядом вдоль широкой полосы песка к уже еле различимым в темноте домикам. – Тогда я хочу голубое… - Уруха показал на маленький домик небесно-голубого цвета. Хоть с такого расстояния Аой и не мог ничего толком разглядеть, он знал, что снаружи это бунгало не представляет из себя ничего особенного, в отличие от их прежнего викторианского дома. Но он уже успел поговорить с его прежними постояльцами, и те сказали, что внутренняя обстановка искупает все недостатки неказистого внешнего вида: двойные стеклянные двери, ведущие в патио с отличным видом на океан, создают ощущение небывалой легкости и простора.

У желтого не было таких преимуществ – не было даже балкона, обращенного к океану, какие были у большинства домов, стоящих на берегу. Поэтому Аой сразу догадался, что Уруха выберет голубое – впрочем, больше основываясь на цвете; яркая лазурь очень импонировала свободолюбивому духу Урухи. Так что все устроится наилучшим образом: они снимут себе бунгало на оставшиеся недели лета, которые им просто физически необходимо провести вдалеке от студии, прежде чем первые заморозки загонят их обратно в город.

- Тогда завтра же я поговорю с владельцами и сниму его для нас, - пообещал Аой. Наслаждаясь своей временной свободой, он обвил рукой талию Урухи и положил подбородок ему на плечо, а Уруха в ответ прижался щекой к его макушке и начал перебирать пальцами ониксово-черные волосы.

- Я с таким нетерпением ждал этой возможности наконец-то выбраться из своей скучной, душной квартиры.... Как бы я хотел навсегда поселиться у океана! Ну разве это было бы не прекрасно? – спросил Уруха, легонько подтолкнув Аоя локтем в бок. Аой рассмеялся в шею Урухе и кивнул, хотя квартира его друга всегда была для него какой угодно, только не скучной. Дом Урухи прямо-таки дышал таинственностью, и каждый раз, как Аой входил туда, его ждало что-то эксцентрично-новое.

- Может быть, когда-нибудь… а пока на первом месте у нас стоит группа. И ты не можешь оставить нас ради океана, - Аой невольно хихикнул, когда пальцы Урухи игриво пощекотали его талию именно тем движением, из-за которого он всегда взрывался раскатами хохота и ругательств каждый раз, как Уруха хотел заставить его конвульсивно извиваться под его руками. Уруха знал все его ненавистные слабые точки и использовал любую предоставляющуюся ему возможность, чтобы помучить Аоя самым что ни на есть ужасным способом. Из-за этих его забав они иногда, скатившись с дивана, оказывались на полу – Аой тогда, изнемогая от хохота, пытался поймать шаловливые руки Урухи и оторвать их от себя, а изящные пальчики все двигались и двигались по его коже ровно с такой силой и ровно под таким углом, чтобы по бедному телу Аоя проносились нескончаемые искры болезненного удовольствия. Аой мог с уверенностью сказать, что единственным человеком на земле, заслуживающим звание «мастера щекотки», был Уруха.

Вообще-то Аой с детства ненавидел щекотку, но Уруха заставил его отнестись к ней по-другому. Как-то Уруха, пытаясь рассмешить друга, обнаружил, что самый легкий способ – добраться до какой-нибудь его чувствительной точки и пощекотать, и с тех пор неотъемлемой частью мира Аоя стало постоянное уворачивание от дерзких пальчиков и широкой коварной улыбки. Эти моменты как-то незаметно влились в их совместное времяпровождение, и Аой перестал даже пытаться возражать против того, чтобы его лучший друг неожиданно ловил его и начинал мучить, щекоча в самых разных местах.

Правда, сейчас Уруха не пытался заставить Аоя кататься по земле для собственного развлечения, а просто предупреждал его, чтобы прекращал дразниться, - а не то последствия не заставят себя долго ждать.

- Раз я пообещал угнать ради тебя самолет, я жду, что и ты когда-нибудь исполнишь мою мечту. Я не хочу сейчас говорить о группе, мы здесь не для этого.

- Тогда о чем ты хочешь поговорить? – прошептал Аой, переплетая свои пальцы с пальцами Урухи, чтобы сдержать их проказливые поползновения. Уруха повернулся к Аою лицом, и последние лучи солнца зажгли теплые огоньки в его карих глазах – источника утешения, когда Аой чувствовал себя плохо, и источника мук, когда он ворочался в своей одинокой постели.

- Давай останемся здесь на ночь, - попросил Уруха, плавно обходя вопрос Аоя – довольно частое явление с его стороны. Аой уже давно научился сдерживать свое разочарование от отстраненности Урухи, появлявшейся, когда ему не хотелось говорить о чем-либо. Это стало просто еще одной черточкой, которая делала Уруху столь притягательным для Аоя… которая заставляла его еще больше хотеть своего друга. Он мечтал развязать красную ленточку вокруг Урухи и наконец-то обнаружить все спрятанные от него сокровища. Аой отчаянно желал заполучить, присвоить себе все, что Уруха только мог предложить – он себя до сих пор иногда чувствовал эгоистичным ребенком, который пытается без разрешения забрать себе подарки, лежащие под елкой. Ведь он абсолютно точно знал, что никогда не получит от Урухи разрешения на то, что ему действительно хочется… - Ну хотя бы еще на несколько часов… пока не покажутся звезды. Я знаю, что завтра нам рано вставать… и ты еще хотел осмотреть дом…

Аой прервал сбивчивые оправдания Урухи, мягко прижав ладонь к его губам. Еще и за это он обожал своего друга: Уруха всегда чувствовал потребность заботиться о нем, которая даже превосходила потребность Аоя защищать его от любых опасностей, реальных или мнимых. Уруха вечно носился с ним как курица с яйцом, помогал вставать и отряхивал от грязи после каждого из бесчисленных падений, которые Аой пережил в своей жизни, дарил ему радость в трудные минуты и беспокоился за него даже тогда, когда на самом деле было не о чем беспокоиться. Только с Урухой, и ни с кем другим, он мог полностью расслабиться.

Уруха знал, что у его друга был легковозбудимый нрав, из-за которого тот сам частенько страдал, но за все время, что они были вместе, Аой не сказал ему ни единого грубого слова. С одной стороны, стоило только Аою подумать об этом, как ему становилось плохо; с другой стороны, Уруха и сам старался не раздражать его – хотя, наверное, в мире не существовало ничего такого, что могло бы заставить Аоя разозлиться на Уруху. В глазах Аоя это была одна из самых близких к любви особенностей их связи: он ни секунды не колебался, вставая на защиту Урухи, а Уруха ни секунды не колебался, предлагая ему свою заботу. Когда бы Аою того ни потребовалось, объятия Урухи всегда были раскрыты для него, - несмотря даже на то, что эта помощь казалась Аою незаслуженной. Его мысли были слишком грязными для белоснежных крыльев его ангела.

- Мы останемся здесь на столько, сколько ты того захочешь, - заверил Аой. – Ты же знаешь, что рядом со мной тебе позволено все, что угодно. И пусть завтрашний день подождет нас еще несколько часов.

- Хорошо, - со слабой улыбкой согласился Уруха, поудобнее пристраиваясь к Аою, и заметно расслабился. Бархатный покров ночи перекрашивал пейзаж в свои цвета, пока все вокруг не залила тьма, разбавленная лишь легким серебристым флёром. Когда бы они ни решали провести ночь, сидя вместе на пляже, Аой не уставал поражаться тому, каким чистым становилось небо. Даже если день был пасмурным, к ночи чья-то невидимая рука обязательно разгоняла облака и разбрасывала пригоршни звезд по черному полотну.

- Надеюсь, сегодня ночью пойдет дождь, - прошептал Уруха, зарываясь пальцами ног в остывший песок. Его согнутое колено легонько стукнулось о колено Аоя, когда он откинул голову назад и с видимым удовольствием затерялся в огромном темном пространстве над ними. Аой, пошарив рукой сбоку от себя, нащупал еще одно покрывало и развернул его поверх их ног, чтобы защитить от холодного бриза.

- На небе ни облачка, - на всякий случай напомнил Аой, разделивший благоговейное преклонение Урухи перед холодными точками звезд. В их паре не было постоянного «голоса разума», но время от времени именно Аою приходилось напоминать им обоим, что их идеальный мир и расплывчатые фантазии – лишь тонкий налет на грубой реальности. Уруха же довольствовался мечтами и вполне мог вообразить, как взмывает ввысь, шагнув из окна своей квартиры на третьем этаже. Кому-то из них нужно было встать несокрушимым волнорезом на пути шторма, и эту роль взял на себя Аой… потому что, будучи рядом с Урухой, он жил одной только ложью. Он знал, насколько хрупки их отношения, и это знание мешало ему верить в безупречность рисуемых Урухой картин.

Уруха ненавидел эту толику благоразумия в Аое и частенько говорил, что любит его только потому, что он единственный может вместе с ним шагнуть с третьего этажа. Иногда они вообще несли сущую нелепицу: если Аой выдавал какую-нибудь из столь ненавистных Урухой банальностей, он тут же получал строгий выговор на тему того, что нормальным быть скучно и, чтобы не потеряться в толпе, Аою нужно стать на голову выше ее. С этого момента обычно начинался абсолютно дикий спор – с шуточками, поддразниваниями и взрывами хохота с обеих сторон.

А пока Аой, плюнув на жестокую реальность, жил одним этим моментом – рядом с тем, кто цепко держал его на земле и в то же время дарил невесомые крылья, - отринув все, что ему казалось незыблемым до прихода Урухи в его жизнь.

- Пахнет дождем, - отметил Уруха. Поглубже вдохнув соленый океанский ветер, Аой ощутил его усилившуюся влажность - предвестника наступающей непогоды… скорее всего, какой-нибудь легкой мороси, а не ливня, но тем не менее – все равно дождя. Аой улыбнулся Урухе и еще раз поразился силе своего чувства к нему. Он высвободил свою руку из слабого захвата Урухи, приобнял друга за плечи и поудобнее оперся на другую руку. Теперь к ночному небу были выжидающе обращены два лица.

- И теперь мы сможем поплавать под дождем перед отъездом, - в голосе Урухи проклюнулось радостное воодушевление, только ему одному свойственное. Его слова всегда были полны такого возбужденного энтузиазма, что Аою лишь на последнем издыхании удавалось угнаться за ним.

- Хорошо, значит будем плавать под дождем, - согласился Аой, чувствуя чуть ли не головокружение от зрелища тысяч звезд, высыпавших сегодняшней ночью. Чем дольше он смотрел на их мерцающее сияние, тем отчетливее ему казалось, что он может дотянуться до них и отклеить от неба, и тем отчетливее ему вспоминалось, как они вдвоем с Урухой лежали на капоте первого автомобиля Аоя. В их одежду словно намертво въелись ароматы дешевого ликера и сигарет, и когда они пьяно смеялись, в их дыхание вплетался тот же запах. Они никогда не любили все эти отвязные вечеринки, но той ночью сознательно нарушили свои же правила, чтобы на собственном опыте прочувствовать все прелести полного «отрыва» – конечно же, до известной степени.

Они говорили обо всем и ни о чем, невнятные слова легко слетали с их языков, и к их лицам приклеились глупые самодовольные улыбки. Это была, кстати, идея Аоя, который тогда еще стремился влиться в толпу, презираемую Урухой - хотя еще по дороге туда он осознал, что их с Урухой собственный путь куда веселее и интереснее. Уруха, как всегда, пошел вслед за ним, несмотря на все свои протесты, потому что они все делали вместе и не собирались разлучаться из-за какой-то мелочи. Тем более, они все равно… раньше всех ушли с вечеринки, как только Аой понял, насколько там все скучно и обыденно. В итоге они с Урухой оказались лежащими на капоте машины, припаркованной у небольшого обрыва рядом с морем: болтая, они попутно считали звезды.

Уруха попросил Аоя достать ему с неба пригоршню звезд, чтобы он мог хранить их у себя в кармане, и сам же рассмеялся ему в плечо. Аой взъерошил только недавно осветленные волосы Урухи; в его пальцах уже привычно была зажата сигарета – от этой привычки он не смог избавиться до сих пор. Он прошептал, что отдаст Урухе хоть все до единой звезды, если тот захочет – лишь бы он всегда был рядом. Аой не утратил своей серьезности, даже когда Уруха продолжил смеяться, изредка икая в рукав его куртки.

Он и по сей день не утратил той серьезности. Уруха пока добросовестно выполнял свою часть их безмолвного соглашения, так что, если бы Аой нашел способ достать с неба звезды, он бы обязательно сдержал свое обещание.

- Давай посчитаем звезды, - неожиданно предложил Аой; этот немыслимый подвиг они пытались совершить вот уже много лет. Хотя на некоторое время они забросили его… причина их пренебрежения ночным небом сейчас находилась в сотнях километров от них – это было то печальное лицо, которое Аой не хотел бы больше никогда видеть, которое принесло ему боль и облегчение одновременно.

Уруха светло улыбнулся, и от чистого удовольствия, написанного на его лице, Аою стало теплее на душе. Они оба чувствовали, что все сейчас возвращается на круги своя: взбудораженные внезапным порывом ветра волны снова потихоньку становятся спокойной зеркальной гладью. Пустой и абсолютно ненужной вечностью казались сейчас Аою месяцы, проведенные вдали от Урухи, даже несмотря на тело, согревавшее его постель.

И теперь они с Урухой, вернув себе свое небо, пытались побить прошлый рекорд. Может быть, однажды у них и получится достичь своей цели – сосчитать и назвать каждую крохотную звездочку… для них не было ничего невозможного, когда они были вместе. Пустота рядом с Аоем внезапно снова наполнилась жизнью; кусочек паззла, которого так не хватало, скользнул на свое законное место, словно никуда и не исчезал.

- Тогда вон та половина неба твоя, а эта – моя, - Уруха разрубил рукой воздух и упал на одеяло, случайно прикусив нижнюю губу. Аой, усмехнувшись, осторожно высвободил свою руку из-под него и лег рядом - безо всякой грациозной элегантности, пыхтя и шутливо ворча.

Прижавшись друг к другу плечами, они обратили свои взгляды на серебристые огоньки. Пальцы Урухи, искавшего знакомые созвездия, чертили на небе невидимые линии; руки Аоя сновали туда-сюда, словно пытаясь дотянуться до самых близких планет. Их тихое дыхание и соприкосновение плеч стали единственными нужными им словами. Может быть, именно сегодняшней ночью Аой сможет достать для Урухи обещанные звезды…



Конец первой части.

Вот и конец первой части Какая немыслимая прелесть... Leshaya, огромное спасибо за очередную порцию радости!

как все романтично
Leshaya, спасибо за хорошее настроение!

О ужас! Я сегодня написала стихотворение по мотивам эпиграфа к этому фику сама не ожидала от себя такого... Честно, художественной ценности оно не представляет никакой, но я решила его выложить, чтобы показать свое собственное восприятие начала Hatsu-Yume)

Мой первый сон на новый год -
Твои глаза, улыбка, руки...
Нас море танцевать зовет,
И плеск волны - как вальса звуки.

Твои объятия нежны,
И сам ты ласков, словно солнце.
Но я не чувствую вины -
Лишь счастье в сердце моем бьется...

...Проснулся. Вытер с кожи пот.
Встал под поток холодных струй.
Мой первый сон на новый год -
Наш на рассвете поцелуй.

А мне нравится И впрямь очень хорошо отражает первую главу.

Слезы падали на теплый бетон под ногами, глупые слезы, которые он тщетно пытался спрятать, закрывая руками лицо. Внутренне он сам себя проклинал за то, каким идиотом был, когда посмел мечтать о том, чтобы признаться в своих отвратительных, грязных чувствах к… к… Уруха почувствовал, как еще одна волна тошноты подкатила к горлу, когда он вспомнил лицо человека, перед которым его только что унизили. Из-за его любви к этому человеку в него полетели грубые неосторожные слова, о которых он теперь не хотел даже думать.

Он ничего не мог поделать со своими чувствами… ничего не мог поделать с их безнравственностью и уродством… точнее, ничего не мог поделать с обществом, которое считало их таковыми. Он влюбился в парня и за это должен теперь вечно гореть в аду… а ведь он даже не испытывал к нему сексуального влечения: его мысли никогда не заходили дальше целомудренных поцелуев. И даже за это невинное желание его осудили. Вжав голову в плечи и упершись острыми локтями в коленки, он съежился на ступеньках своего дома, отчаянно надеясь, что мать не пойдет искать его на улице. Хватит с него на сегодня унижений.

Влага постепенно высыхала на его щеках – только для того, чтобы смениться новыми солеными дорожками. На их взгляд еще и за это он был достоин осуждения и насмешек. Он ненавидел ржущие рожи и презрительные замечания, среди которых был вынужден проводить свою юность. Они все просто глупцы, такие же искусственно-пластмассовые, как бутылки из-под газировки, валяющиеся на каждом миллиметре улицы. Улыбки у них ненатуральные, да и сами они ненастоящие… серые обыватели, у которых нет ничего, кроме непомерно раздутого эго! Да, все они ненастоящие… все, кроме…

Со стороны тротуара, эхом отражаясь от кирпичных стен домов, раздались звуки шагов, шагов медленных и чуть-чуть шаркающих, шагов, которые он уже успел выучить наизусть. Уруха слегка растопырил пальцы, закрывающие лицо, и его на мгновение ослепил солнечный свет, прежде чем он смог разглядеть Аоя, который стоял напротив, засунув руки в карманы, и сочувственно смотрел на него. Аой олицетворял собой все то, на что у него никогда не хватало смелости. Аой ни от кого не зависел. Аой всегда… заставлял Уруху чувствовать стеснение в горле и теплое покалывание на коже. Аой был единственным человеком, которому Уруха мог доверять в этом мире, потому что он был непохож на других – на тех, из-за кого Уруха только что так горестно рыдал. Его лучший друг был для него единственным якорем в бушующем море.

У Урухи подскочил пульс: его сердце забилось чаще от того, как Аой смотрел на него - с участливым и нежным беспокойством. Уруха медленно отвел руки от лица, даже не стараясь вытереть слезы или спрятать красноту, которую, как он понимал, его глаза уже успели приобрести. Аой был его сильной половинкой, и за все время, что они знали друг друга, Уруха скрыл от него только одну вещь.

Уруха плакал перед Аоем, рассказывал ему о своих тайнах, мечтах и тревогах, обсуждал с ним любые темы, начиная от первого сексуального опыта и заканчивая приготовлением спагетти. Лишь об одном он не осмеливался даже заикнуться перед Аоем – о чувствах, которые угрожали захлестнуть его, о чувствах, которые пугали его самого. Они были настолько сильны, что Уруха чуть не задыхался под их тяжестью. Он понимал, что больше ни к кому и никогда не почувствует то, что чувствует сейчас к своему другу… когда он впервые осознал это, то едва не рухнул на колени от зрелища раскрывшейся перед ним бездны.

- Аой… - послышался жалобный страстный шепот с отзвуком рыданий. Аой тут же опустился на теплые бетонные ступеньки возле него и заключил Уруху в так хорошо знакомые ему объятия. Только в этом он и нуждался, чтобы воспрянуть духом, потому что руки Аоя были его единственным домом. Он чувствовал себя живым только тогда, когда Аой был рядом.

Уруха уткнулся носом в шею друга, закрыв глаза. Теперь он был в безопасности, теперь можно было забыть о своих слезах и печали. Влажная щека прижалась к ароматной коже, и объятия стали еще крепче, утешая дружеской любовью.

- Что случилось? – ласковые пальцы зарылись в шелковистые волосы, когда Уруха слегка отстранился. Его рот скривился от отвращения к самому себе, в глазах потух привычный блеск.

- Меня отверг тот, кто мне нравился, - карие глаза встретились с дымчато-кобальтовыми, и Аой провел большим пальцем по щеке Урухи, не отнимая руки от его волос. Аой всегда был гораздо лучше него. Уруха передернул плечами, пытаясь изобразить на лице беззаботность, но его намерение с треском провалилось. – Хотя я все понимаю. Ну за что я могу понравиться? Я слишком другой… слишком…

- Красивый, - тихо закончил за него Аой. Может быть, это было лишь воображение Урухи, но ему показалось, что пальцы в его волосах на мгновение сжались, прежде чем чужая рука аккуратно приподняла его лицо. – И если кто-то этого не понимает, то он тебя недостоин. Твое совершенство заслуживает только самого лучшего, - Уруха еще успел почувствовать, как заливается румянцем, когда произошло нечто невероятное… Отчего-то он задохнулся даже раньше, чем Аой наклонился и нежно припал к его губам. Уруха задрожал и мертвой хваткой вцепился в колени Аоя. Его разум оставался девственно-чистым, пока самые красивые губы на свете один за одним дарили ему целомудренные прикосновения. Чуть подольше задержавшись в последнем поцелуе, они осторожно отстранились друг от друга.

Уруха медленно открыл глаза; порозовевшие губы все еще были слегка разомкнуты, щеки полыхали. Это был самый первый его поцелуй с человеком, которого он любил всей душой. Самый восхитительный и самый волнующий момент за всю его жизнь. Уруха улыбнулся; такого счастья он не испытывал с того самого дня, когда на ярмарке какой-то мальчишка хулиганистого вида затащил его, обезумевшего от страха, на чертово колесо. Пока они поднимались, Аой ни на секунду не отпускал его руку, зато с самого верха аттракциона Уруха смог разглядеть, как ему тогда казалось, весь мир.

Раньше он смотрел на все лишь с высоты своего детского роста, и сейчас привычные вещи предстали перед ним в новом свете. Всё внизу казалось таким маленьким. Когда ветер высоты ударил ему в лицо, Урухе показалось, что он вот-вот взлетит, и он покрепче ухватился за ладонь Аоя. Уруха понял, что этот парень покажет ему те места, о которых он даже и не мечтал, и каждый день с ним будет похож на сегодняшний… будет совершенен.

И он не ошибся. Они росли бок о бок, крепко держась за руки, чтобы случайно не потеряться. Им удалось остаться вместе, и Уруха надеялся, что ему никогда не придется отпустить руку Аоя.

А первого поцелуя Урухи словно и не бывало – он растаял, как морозный узор на стекле под жаркими лучами солнца. Его милая красота уныло поблекла, когда Аой озорно улыбнулся и взъерошил волосы друга. Улыбка Урухи медленно увяла: он понял, что для Аоя этот поцелуй был совсем не тем, о чем уже успело по-глупому возмечтать его сердце. Земля ушла из-под его ног, когда в мгновение ока Аой вернулся к статусу лучшего друга.

- Я рад, что смог заставить тебя улыбаться, - ухмыльнувшись в тот момент, Аой возвел вокруг себя стеклянную стену, - и даже не заметил этого. Урухе показалось, что его грубо выпихнули за невидимую границу. Теперь он мог касаться только холодного стекла, а сердце того, кто был там, внутри, стало недоступным, как бы отчаянно он к нему ни стремился. Ему принадлежала любовь его друга, но это была не та порочная любовь, которой он жаждал.

Уруха с удовольствием разрыдался бы еще раз, если бы не мысль, что на сегодня с него достаточно чужой жалости. Слезы только для слабых, а ведь Уруха никогда не причислял себя к ним - хоть Аой и защищал его, отшивая придурков, которые иногда появлялись на его пути. Однажды отойдя от нормы, теперь он уже вряд ли к ней вернется – Уруха принял этот факт как данность и решил, что ему стоит начать избегать всех, кроме Аоя.

Его улыбка делала Аоя счастливым – и Уруха из последних сил изобразил на лице какое-то ее печальное подобие, потому что он очень хотел видеть своего друга счастливым. Этот миг дал начало самой красивой лжи на свете, и сейчас Уруха был совсем не уверен, нужно ли ее прекращать. Он улыбался Аою, когда их ладони сплетались, и его сердце неслось вскачь. Он улыбался даже тогда, когда желание разъедало его изнутри. Самые близкие и самые далекие люди в этом мире, они осторожно танцевали друг с другом, больше всего опасаясь наступить партнеру на ногу. Уруха из них двоих был даже более осторожен, потому что один неверный шаг мог закончить их танец и оставить его посреди бального зала в одиночестве… брошенного на произвол судьбы.

С того дня, как первый поцелуй определил дальнейшую жизнь Урухи, его желание к другу стало таким же сильным, как его любовь. Но как бы изощренно его ни терзала грязная жажда, Аой всегда стирал его грехи одним своим прикосновением. Да, их губы больше ни разу не встречались, зато объятий и поцелуев в щеку было предостаточно. Они не скрывали свою дружескую любовь, к ужасу и отвращению окружающих, потому что после их поцелуя уже больше ничего не имело значения - по крайней мере, для Урухи. За право хотя бы так быть с Аоем вместе он готов был биться до последней капли крови, а все остальные могли идти… лесом, если им что-то не нравилось. В мечтах Аой принадлежал ему. Пока продолжался их бесконечный танец, в котором нельзя было пропустить ни единого шага, Уруха сгорал в сладчайшей из агоний.



Продолжение следует…

Ну что, будем теперь страдать вместе с Урухой?

~Maemi~сан, а я уже стала находить определенную прелесть во всем этом юстовом ангстофлаффе
Во мне проснулся мазохист, ну что сказать?

Хорошо, буду без черточек)
Не, на самом деле мне, конечно, тоже хочется поскорее столкнуть их лбами (ну, то есть, не совсем лбами... черт, ну вы меня поняли ) и посмотреть, что из этого получится) Но с волей сурового автора не спорят
А как говорится, если не можешь ничего изменить - расслабься и получай удовольствие

Лешая, спасибо за такой прекрасный перевод

и еще, взглянув на длину фика, кажется, что лбами они столкнутся еще нескоро

очень неторопливый фик

ждем

Спасибо огромное за такую радость! Эх...даже слов не нахожу, как это прекрасно.

Какая прелесть! Что тут скажешь, хочется всего и сразу! Устраиваюсь поудобней для дальнейшего ожидания

Теперь здесь ждать буду - удобнее))

***

Уруха вздрогнул и проснулся. Все то время, пока его глаза медленно привыкали к розоватому свету, заливавшему комнату, на его губах держался поцелуй из сна. Он расслабил руку, мертвой хваткой вцепившуюся в подушку под головой, и лениво поморгал, стараясь прогнать упрямую дремоту. Спокойный и прохладный утренний воздух чуть не убаюкал его снова, но, когда он нерешительно прикоснулся к своим губам и, зажмурив глаза, соскользнул пальцами вниз до подбородка, вся сонливость пропала, как не бывало. Это снова был тот сон, который преследовал его почти каждую ночь, как только он опускал голову на подушки.

Этот сон, всегда один и тот же, немилосердно терзал его, не давая забыть… не давая даже попытаться сложить обратно кусочки его расколовшейся жизни – жизни, которой он жил до того дня. Он знал, что ему вечно придется мучиться таким вот страшным образом, и даже за гранью смерти ему не скрыться от своих видений. Никто не может побороть чувства собственного сердца. Оно бьется по своим законам, живет по своим законам и выбирает, кого ему любить, тоже по своим законам. И уж если ему захотелось Аоя… Уруха мог только по-рабски подчиниться ему.

Уруха посмотрел на отблеск рассвета, слабо пробивавшийся из-под кружевных занавесок. Вчера он забыл подвязать их к стенам и открыть окно, как обычно делал каждую ночь. Он любил просыпаться, когда свежий морской бриз щекотал его щеку и играл с волосами, высвободившаяся из узлов белоснежная ткань развевалась на ветру, а солнце нежно, словно любимый, целовало его лицо. Хотя Уруха ничего не знал о настоящей нежности, потому что его чувства предназначались тому, кто не мог на них ответить – то есть, в общем-то, он плохо представлял, на что похож поцелуй любимого. Все остальные были лишь ничего не значащими суррогатами, и слово «нежность» для них являлось бессмысленным набором звуков. Уруха никогда не позволил бы никому из них то, на что имел право только…

В ушах прозвучало произнесенное с презрительным негодованием имя Аоя, и Уруха отвел взгляд в сторону. Только тогда он понял, что друга уже рядом с ним нет. Кстати, это ведь именно из-за Аоя Уруха забыл вчера открыть окно и раздернуть занавески: эхо их битвы по поводу того, кто займет комнату с диваном в эркере и высоким арочным окном, все еще слабо носилось по дому. Небольшое окно другой комнаты даже не выходило на океан, что их обоих не устраивало. Голубое бунгало оказалось совсем непохожим на их белый викторианский домик. Ничто не могло сравниться с красотой их любимого пристанища, но им, тем не менее, пришлось занять другое место - их отпуск был ограничен по времени, да и главной причиной их пребывания здесь все-таки был океан, а не что-либо иное.

Той ночью Уруха-таки выиграл их сражение, победно пригвоздив Аоя к кровати – хотя Уруха понимал, что ему просто позволили это сделать. Он был неотделим от океана, и как-то само собой разумелось, что Аою жизненно необходимо доставить Урухе эту скромную радость – оказаться настолько близко к воде, насколько это возможно. В обмен Уруха разрешил Аою спать рядом с ним. Они вообще большинство ночей проводили в одной постели, либо «валетом», либо каким-либо иным, порой – совершенно невообразимым образом. Уруха давно заметил, что гораздо лучше спится, когда рядом есть кто-то – и Аой лучше всех подходил на эту должность, потому что у него была замечательная привычка обнимать Уруху сквозь сон, а прохладными ночами – еще и заворачивать их обоих в уютный кокон из одеял.

Уруха накрыл ладонью простынь рядом с собой, все еще хранившую тепло тела его друга; на соседней подушке все еще ощущался его неповторимый запах. Уруха прижимался щекой к этой подушке, пока рассветные лучи не добрались до кровати. Вздохнув, Уруха мазнул губами по подушке, мечтая о том, чтобы на ее месте оказалась гладкая кожа, сел, позволив простыни соскользнуть до талии, и посмотрел на постепенно светлеющее окно.

Он догадывался, куда мог деться Аой в такую рань, и эта догадка заставляла его ласково улыбаться, пока он откидывал покрывало и вставал с постели. Шаги обнаженных ступней по деревянному полу были почти не слышны, когда он медленно шел через их маленький домик. На кухонном столе, стоявшем в эркере, Уруха обнаружил следы присутствия Аоя в виде пачки сигарет и чашки с остывшим кофе. Кофеварка все еще работала, и Уруха выключил ее, покачав головой на такую явную небрежность со стороны Аоя. Из окна кухни ему открывался прекрасный вид на пребывающие в вечном движении волны и солнце, только что выглянувшее из-за горизонта.

Уруха вышел на веранду, окружавшую весь дом – в нее, также как и в балкон на втором этаже, они с Аоем сразу влюбились. Она была открыта морскому бризу, и первый же его резкий порыв полоснул волосами по лицу Урухи, почти заставив его пожалеть о том, что он не накинул на себя что-нибудь теплое. Но он мужественно напомнил себе, что днем станет гораздо жарче и что вообще-то ему нравится прохладный утренний ветер.

Его предположение подтвердилось: он заметил в воде одинокую фигурку – маленькую тень на фоне величественного восхода. Улыбнувшись, Уруха спустился по ступенькам веранды к мягкому песку. Ухватившись за перила для равновесия, он на пару мгновений зарылся в песок пальцами ног, наслаждаясь его прохладной лаской, прежде чем продолжить свой путь к океану.

Когда он подошел ближе к воде, то смог гораздо четче разглядеть Аоя. Было хорошо видно, как напрягаются сильные мускулы его спины, стремясь побороть натиск волн, как его широко расставленные ноги умело балансируют на доске, которую Уруха подарил ему несколько лет назад, когда их группа была в туре по другой стране – стране вечного солнца и самых высоких волн. Тем летом Аой оказался в собственном маленьком раю; тем летом не было человека счастливее Урухи. Казалось, их улыбкам не будет конца…

Уруха прикусил губу. Он как раз дошел до кромки воды и теперь наблюдал за энергичными движениями Аоя. Уруха всегда любил наблюдать за Аоем-сёрфером. Особенно ему нравилось это тайное увлечение друга, когда тот раным-ранешенько потихоньку выскальзывал из дома, чтобы поймать волну, потому что это было поистине захватывающее зрелище – один Аой против беспокойного утреннего океана.

Уруха медленно опустился на песок и, положив подбородок на колени, принялся следить взглядом за таким родным, уверенным в себе Аоем. Здесь, у океанских вод, Аой был дома – также, как и Уруха. Это была одна из тех вещей, которая объединяла их вначале, единственное увлечение, которым они могли поделиться друг с другом.

Аой пока не обнаружил Уруху и, скорее всего, вряд ли обнаружит в ближайшее время – его внимание было полностью поглощено волнами. Он откинул голову назад, и черные мокрые пряди хлестнули по загорелой спине с отчетливо видными мускулами. Проведя руками по воде, он сел на доске, выжидая. Сейчас океан полностью принадлежал Аою. Уруха чувствовал некоторую вину, наблюдая за ним без его ведома – Аой всегда замечал его, только уже выходя из воды с доской подмышкой. И в то же время Урухе нравилось, что Аой не знает о его присутствии, потому что тогда он опускал все свои щиты.

Они с Аоем были самыми близкими друзьями, знали все друг о друге, делились всем, чем только могли – но внутри каждого из них оставался уголок, предназначенный только для него одного. Уголок, куда никому не было доступа, несмотря ни на какие прикосновения и взгляды, - нечто сугубо личное. И по утрам, когда Аой ускользал из дому, чтобы побыть наедине с волнами, у Урухи появлялась возможность разглядеть слабый свет этого уголка его души.

Желание увидеть Аоя нагим и естественным, без маски рубахи-парня, без осторожничающих повадок, которые у него появлялись при общении не только с другими людьми, но даже и с Урухой – так вот, это желание перевешивало вину за вторжение в личную жизнь Аоя. Уруха как-то обнаружил, что мечтает о том, чтобы этот Аой, беззащитный и свободный от всего наносного, заменил собой того Аоя, который держит его в слишком безопасных объятиях, который смеется над его глупыми шутками и который постоянно старается откинуть его челку назад, когда напивается и пол уходит из-под его ног. Один Аой по-дружески любил его, был его лучшим другом, поверенным его тайн, а другой Аой, который сбегал с утра к своим обожаемым волнам, был тем человеком, с которым Урухе никогда не удастся быть вместе.

Здесь Аой был полностью открыт; он мог вести себя сообразно собственным желаниям, когда думал, что рядом никого нет. Как только кто-нибудь появлялся поблизости, он сразу поднимал защитные барьеры, пряча свое настоящее «я». Уруха знал настоящего Аоя, ему Аой без колебаний показывал всего себя – но что-то в этом было не то, Уруха чувствовал какую-то неправильность, глядя в беспокойные обсидиановые глаза. Существовала та часть Аоя, которую он отчаянно пытался спрятать в те ночи, которые они проводили на маленьком тесном диванчике, когда Уруха целовал его в щеку и убаюкивал, разочарованного и страдающего, в своих нежных объятиях.

Сначала Урухе было больно сознавать, что он не может заполучить себе всего Аоя. Как избалованный ребенок узнает, что ему нельзя купить все игрушки в магазине, так Уруха узнал, что ему нельзя добраться до всех уголков души Аоя, потому что по крайней мере один из них закрыт, и Урухе остается только с жадностью смотреть на него издалека. И пусть это была запретная зона, Уруха все равно отчаянно желал войти в нее. Он желал этого так, как не желал ничего в своей жизни. У Аоя, отбрасывавшего прочь свою защиту, был секрет, который у Урухи не было ни единого шанса обнаружить, как бы он ни искал. Это медленно убивало его изнутри – знать, что Аой что-то скрывает от него. Грустная правда, с которой Урухе со временем пришлось смириться.

Давно уже следовало выселить на задворки сознания его невообразимую жажду к Аою и желание узнать то, что настоящий Аой считает достаточно важным, чтобы скрывать от Урухи. Потому что Уруха любил Аоя и видел, что Аой любит его как друга. Он решил довольствоваться этой разновидностью любви.

Жизнь никогда и никого не ждет. Для нее не имеет значения, через сколько страданий ты пройдешь в надежде обрести счастье. В конце ты все равно обнаружишь, что время в песочных часах уже на исходе, осталась лишь одна, самая последняя струйка песка… а вся жизнь ушла на бесполезные поиски того, что сделало бы ее цельной. Именно так себя чувствовал Уруха. Он всегда искал что-то, что могло бы избавить его от чувств к Аою, но в итоге вечно оставался с пустыми руками, прикованным к несуществующей стеклянной стене. И что бы там Уруха себе ни воображал, его жизнь никогда не была абсолютно идеальной. Просто, чем встретиться лицом к лицу с реальностью и самому разбить ее на мелкие осколки, было гораздо удобнее придумать собственную мечту и жить в ней. Так Уруха и сделал. Он знал, что раздражает Аоя, когда погружается в свой мир, тонкий и прозрачный, как крыло стрекозы – но в этом мире Аой был с ним, Аой любил его так, как Урухе того хотелось. В этом мире… все было возможно.



Продолжение следует…

Это оооочень неторопливый фик

Действительно очень неторопливый)))Но ооочень интересный
Спасибо большое)))

Leshaya пишет:Это оооочень неторопливый фик

ничего, мы подождем

Спасибо огромное, Leshaya!

зато описание заставляет думать не как "ой, они любят друг друга, но боятся признаться", а всю сложность Оо как-то так) но да, черт, тоже хочется действий)
как я поняла, переводчик уже сам хочет больше действий хД