Просеивая песок сквозь пальцы, Уруха беспрепятственно наслаждался открывающимся ему видом на Аоя и океан. Нащупав в песке ракушку, он осторожно отчистил ее от грязи и с изумлением обнаружил гордое разноцветье красок, слабо искрящееся под неярким утренним светом. Розовый, бледно-пурпурный, кремово-белый смешались друг с другом в идеальной пропорции. Уруха сразу же понял, что она понравится Аою. В прошлом году он подарил Аою на день рождения самодельный браслет из ракушек, памятуя о его бессознательной любви к их собирательству, которая всегда у него просыпалась во время летнего отдыха на пляже. Правда, если Аой не знал, что с ними потом делать, и просто оставлял их валяться в сумке, то Уруха, стараясь мыслить креативно, долгими зимними вечерами мастерил из них какие-нибудь поделки – до тех пор, пока лето не забирало власть в свои руки.
Например, Уруха украсил ими рамку, в которой стояла одна из любимейших его фотографий с ним и Аоем. По иронии судьбы сняли ее тоже на пляже, фотографом был Рейта. То был яркий ветреный день, они вовсю веселились вместе с группой, словно вернувшись обратно в детство. Кай безуспешно пытался построить замок из песка, а приливная волна постоянно смывала его в море. И даже то, что пес Руки носился кругом, пытаясь лакать мутную воду из грязных луж, не могло испортить им настроения. Да… это был один из лучших их дней вместе - не в качестве группы, а как обычной компании друзей, которые наслаждаются общением друг с другом и не устают веселиться.
Они с Аоем наблюдали за серебристыми чайками, носившимися над водой, и гоняли птиц, когда они изредка опускались на старые деревянные колышки, служившие забором между пляжем и поросшей травой дорогой. Рейта, снимавший все подряд на свою новую цифровую камеру, сумел их ненадолго поймать, чтобы сделать фотографию. Теперь украшенная ракушками рамка стояла на музыкальном центре Урухи – одна из немногих, находящихся в прямой видимости. Остальные фотографии (к примеру, родственников, к которым Уруха не испытывал особой привязанности, но обязан был выказывать хоть какое-то уважение) были заставлены его любимыми снимками с семьей и друзьями.
Эта их фотография с Аоем стояла отдельно от других. За их спинами сверкал песок пляжа, их головы соприкасались, их улыбки могли поспорить яркостью с солнцем, освещавшим их лица, их волосы – черные и светлые пряди вперемешку – плескались на ветру. И, хотя разница между ними была неоспорима, в чем-то они были неуловимо похожи, идеально гармонируя друг с другом. Это прямо-таки бросалось в глаза – как им хорошо, как они счастливы быть вместе. Может быть, именно поэтому эта фотография всегда была для Урухи одной из любимых…
Когда Уруха поднял глаза от ракушки, которую бережно сжимал в ладони, то увидел, что Аой уже обнаружил его и теперь медленно выходит из воды. Волосы у него были мокрые, хоть выжимай, и широкая улыбка плясала на его лице. Наверно, пока Уруха предавался воспоминаниям, он поймал отличную волну; Урухе оставалось только пожалеть, что он пропустил это зрелище. Было просто потрясающе наблюдать за тем, с какой спокойной уверенностью Аой поджидал волну, заслуживающую его внимания. Изредка случалось и такое, что волна сбрасывала его, и Уруха тогда не мог сдержать смешка – Аой сразу же решительно забирался обратно на доску и продолжал свои попытки до тех пор, пока не добивался своего, даже если на океан спускались сумерки.
Когда Аой подошел ближе, Уруха улыбнулся и протянул навстречу ему свободную руку. Остановившись напротив Урухи, Аой усмехнулся и сплел их пальцы вместе. Увидев, как Аой пытается балансировать с доской под одной рукой и с ладонью друга в другой, Уруха еле подавил желание сильным рывком усадить его рядом с собой на песок.
- Не знал, что ты встал, - Аой тряхнул своей мокрой шевелюрой. Брызги воды, попав на руку Урухи и оставив за собой соленые дорожки на его коже, глухо закапали на песок.
- Да ну? Ты же знаешь, что я всегда встаю в это время, - Уруха почувствовал, как Аой шутливо сжал его руку. – Вот значит, встал я, смотрю – тебя рядом нет, пошел искать… и что же я обнаружил? Что ты кинул меня ради океана! А я-то, наивный, думал, что это вообще-то моя прерогатива, - рассмеялся Уруха. Аой пожал плечами, как бы извиняясь за то, что был не в силах побороть себя… хотя Уруха и сам знал, что его друг не сможет воспротивиться такому искушению.
- Извини, что меня не было там, чтобы выпихнуть тебя из постели, - поддразнил его Аой. Только тогда Уруха заметил довольно большие синяки, испятнавшие гладкую, влажную кожу на животе Аоя, и виновато вжал голову в плечи, поняв, что было их причиной.
- О боже, прости меня, Аой! Ты же знаешь, как я беспокойно сплю после долгого дня… а вчера как раз…
- Был долгий день, - закончил за него Аой, поднося их соединенные ладони к своим губам и ласково целуя костяшки пальцев друга. Уруха почувствовал, как этот поцелуй молнией проскочил через его ладонь вверх по руке и огненным теплом разбежался по всему телу – точно так же, как и все те целомудренные поцелуи, которые Аой дарил ему раньше. Эти милые невинные жесты, демонстрируемые Аоем, выводили Уруху из состояния душевного равновесия, оглушая его водоворотом эмоций и оставляя в конце задыхаться под напором чувств. С тем же успехом Аой мог вводить ему какой-нибудь наркотик, эффект был бы один и тот же.
- Я знаю, какой ты, - только и прошептал Аой. Уруха благодарно улыбнулся и похлопал рукой по песку рядом с собой. Разноцветная ракушка выскользнула у него из ладони и упала наземь. Глаза Аоя загорелись при виде этой ракушки, и он поспешно высвободил свою руку из пожатия.
- Подожди, я сейчас только отнесу доску и сразу же вернусь к тебе, - предложил Аой. Когда Уруха кивнул, Аой взъерошил ему волосы и чуть ли не бегом припустил к деревянным ступенькам, ведущим от пляжа к бунгало, которые стояли на приподнятых платформах в некотором отдалении оттуда.
Проследив за Аоем взглядом, Уруха начал приглаживать волосы обратно. Ему не очень-то нравилось, когда Аой вот так растрепывал их – не потому, что Уруха не любил чужие прикосновения к своим волосам, а потому что он чувствовал себя тогда эдаким «хорошим парнем». А Уруха не был «хорошим парнем», он был лучшим другом Аоя - и не хотел, чтобы это покровительственное отношение Аоя вставало между ними… он хотел, чтобы между ними была лишь их собственная, полуинтимная близость. Конечно, их связь никогда не выйдет за рамки дружбы, но зато Аой, по крайней мере, не боится подпускать к себе Уруху и показывать ему, как сильно заботится о нем. Для посторонних это могло выглядеть странно – то, как они вели себя друг с другом, - но Уруху давно уже перестали волновать мысли чужих людей… в тот день, когда Аой поцеловал его.
Эти моменты, когда Аой ерошил его волосы, напоминали Урухе о том, как небрежно Аой отнесся к их поцелую, снова оттолкнув его на прежнюю дистанцию. Как будто протянул Урухе желанное сокровище и сразу же отнял его, спрятал вне пределов досягаемости. Он не любил думать о тех минутах… только о поцелуе… а не об их отчуждении. В своем мире фантазий он мог все перекроить по собственным лекалам – и он просто стер последнюю сцену из казавшейся идеальной картины.
Буквально через пару минут Аой рысцой спустился обратно по ступенькам; шорты, в которых он занимался серфингом, не успев высохнуть, тесно облепили его ноги. К ужасу Урухи, он зачем-то накинул белую футболку. Уруха не мог отказать себе в удовольствии поблуждать взглядом по загорелому полуобнаженному телу Аоя, когда бы ему ни предоставлялась такая возможность. Хотя потом, когда они вернутся домой на обед, Аой ляжет вниз животом на кровать, которую они скорее всего будут делить друг с другом весь отпуск, или на шезлонг, который стоит на их прекрасном балкончике, и позволит Урухе утешить обгоревшую кожу и ноющие мышцы бальзамами и маслами, привезенными им с собой. Все те маленькие несовершенства, которые появлялись на коже Аоя, делали его еще более совершенным в глазах Урухи, когда его ладони нежно скользили по этой коже. Только в такие моменты Уруха мог изучать тело Аоя и по-настоящему прикасаться к нему, только в такие моменты ему было разрешено ласкать своего друга.
Эти же моменты были и самым большим распутством, которое он мог себе позволить. Он всегда старался изгнать из своих мыслей фантазии об Аое, похотливые картинки и сценарии, но с каждым днем ему становилось все труднее и труднее подавить страсть, которую он чувствовал к своему самому близкому другу. По многим причинам это было неправильно, но Уруха с радостью отправился бы в ад, если бы ему разрешили не обрывать жаркие мечтания, терзавшие его разум. Если бы ему позволили в те моменты, когда он прикасался к Аою, притворяться, что это нормально – фантазировать о совсем других прикосновениях к своему другу… то он с удовольствием бы сдался тем демонами, которым так понравилось насмехаться над его бедным мозгом.
По крайней мере, его любовь к Аою не была безнравственной или нечистой… любовь, которую он чувствовал к Аою, настолько отличалась от обычной похоти, что Урухе казалось самым правильным на свете заботиться о своем друге так, как он это делал… конечно же, не принимая во внимание некоторые грязные мыслишки, изводившие его.
Единственная неправильность заключалась в том, что желание неизбежно шло рука об руку с любовью. Ведь секс есть способ физического выражения любви – как ни крути, а все-таки нематериального чувства. С помощью секса любовь дарят не душе, но телу, которого можно касаться, которое можно целовать… которому можно поклоняться. Секс влюбленных отличается от любого другого секса.
Но Аой не был влюблен в Уруху и воспринимал его только как друга. Между ними были лишь односторонние чувства, а ведь для выражения телесных эмоций необходимы чувства двух людей.
Уруха никогда не ощутит прикосновений Аоя-любовника и покинет этот мир, так и не познав Аоя во всех смыслах этого слова. Эта мысль причинила ему такую сильную боль, что он вынужден был отвернуться от Аоя, опустившегося рядом с ним на песок.
Уруха вздрогнул, когда Аой сначала погладил его по руке, а потом приподнял его ладонь так, чтобы стала видна ракушка. Гулко сглотнув, Уруха позволил Аою забрать эту ракушку, так и не посмотрев в его сторону. Он, не отрываясь, наблюдал, как солнце карабкается вверх по небу, приближая конец утра. Только когда он смог справиться со своими эмоциями и надеть на лицо маску с теплой дружеской улыбкой, он повернулся обратно и увидел, что Аой вертит ракушку в руках, наслаждаясь тем, как солнечный свет играет на ее разноцветной поверхности.
- Это тебе, - прошептал Уруха безо всякой на то нужды. Они оба знали, для кого она предназначена. Обнаружив какую-нибудь красивую ракушку, Уруха всегда дарил ее Аою как маленький знак внимания.
- Она прекрасна, - ответил Аой, водя пальцами по гладким стенкам. – Это так странно… - Аой наконец-то перевел взгляд на Уруху и улыбнулся. – С тобой одним я чувствую себя так уютно. Ты один полностью меня понимаешь… с тобой одним мне нравится проводить все свое время. Ты знаешь обо мне абсолютно все. Кого-нибудь другого я бы за это возненавидел, но с тобой… это кажется естественным. Я так ни о ком больше не заботился, - глаза Урухи моргнули и остановились на безупречных руках Аоя, лениво поигрывавших с ракушкой; слабая улыбка тронула его губы.
- Почему же это странно? – тихо спросил он. Аой потряс головой, словно желая взять обратно свои слова… или унять беспокойство Урухи. Причина этого ощущения «странности» заключалась в том, что их тесная близость казалась неестественной и ненормальной за пределами окружающей их маленькой сферы общения. Уруха знал, что неодобрительные взгляды и комментарии все еще задевают Аоя, как бы он ни старался загладить их. Что ж, главное – Аой был достаточно сильно привязан к нему, чтобы оставаться с ним рядом, и лишь сильнее стискивал руку Урухи, когда кто-то в очередной раз понимал их неправильно.
- Это вовсе не странно, - выдохнул Уруха, пододвигаясь поближе к Аою и обнимая его. – Мы - две половинки одного целого, - Уруха первым рассмеялся над этим затасканным выражением, почувствовав себя глупо из-за того, что оно соскользнуло с его губ. Но его тут же перестало это волновать, когда Аой обнял его в ответ и рассмеялся вместе с ним. Уруха только понадеялся, что Аой не заметил влагу, выступившую в уголках его глаз от того, насколько искренними были для него самого эти слова. Он почувствовал, как Аой кивнул, и облегчение пронеслось по его телу.
- О чем ты мечтаешь, Аой? – прошептал Уруха в шею Аоя; его приглушенный голос был еле слышен. Он положил подбородок на плечо друга и украдкой вытер с уголков глаз свою глупость. В такие моменты он ненавидел себя… в моменты, когда его желание недоступного становилось настолько сильным, что эмоции начинали просачиваться через все возведенные барьеры. Пока Аой оставался слепым к тем чувствам, вокруг которых Уруха воздвиг непреодолимую стену, он мог продолжать любить его на расстоянии. Пока Аой оставался рядом с ним, он мог вынести болезненную реальность.
- О чем я мечтаю? – задумчиво переспросил Аой, и, хотя голос его был спокоен, Уруха почувствовал, как он напрягся в его руках. – Не знаю… довольно о многом, - неопределенно ответил он. Уруха разорвал их объятия и поймал беспокойный взгляд Аоя, казалось, снедаемый какой-то тревогой. Уруха нахмурился.
- Что-то не так? – прошептал Уруха, с заботой дотрагиваясь до щеки Аоя.
- Ничего… ничего, - на губах Аоя возникла ободряющая улыбка, и Уруха в замешательстве опустил руку.
- Почему ты спросил меня об этом? – с любопытством спросил Аой. – А о чем ты мечтаешь?
Уруха открыл и сразу же закрыл рот, переведя взгляд с пронизывающих глаз Аоя на океан. Однажды, когда они стояли у кромки воды, Аой сказал, что сейчас они находятся ближе всего к бесконечности. Океан вечен. А они… они, живущие одну человеческую жизнь, для него, наверное, кажутся лишь крохотными песчинками. Им отмерено слишком короткое время, и если не прожить его в полную силу… другого шанса уже не представится.
Уруха хотел жить полной жизнью с Аоем. Но все, что он делал сейчас – стоял, разрываемый между стремлением к несбыточному и воображаемой мечтой… эта его жизнь состояла из самых ненавистных ему вещей. Может быть, именно поэтому их с Аоем так тянуло к океану – он представлял собой нечто такое, к чему все хотели бы прикоснуться… нечто невидимое и неосязаемое, что люди зовут вечностью.
- Я мечтаю о том, чего у меня никогда не будет, - тихо ответил Уруха и закрыл глаза от острой боли этих правдивых слов. Аой прижал ракушку к его перевернутой ладони и сомкнул его пальцы поверх нее, словно в знак молчаливого принятия того, чего ему никогда не будет дано постичь. На фоне темных сочувствующих глаз Аоя и его нежных прикосновений мечты Урухи казались жестокой насмешкой. Он был одинок в своих страданиях.
Конец второй части.