Название: Hatsu-Yume («Первый сон»)

Автор: Life_giver

Переводчики: Leshaya

Бета: MS Word (но если кто-то еще возьмется, я буду только всеми руками и ногами за!)

Пейринг: Аой/Уруха

Рейтинг: R - NC-17 (в зависимости от части)

Жанр: AU, angst, slash

Статус фика: закончен

Статус перевода: закончен

Размер: макси

Дисклеймер: эти прекрасные парни абсолютно точно не имеют ко мне никакого отношения… к сожалению. Я ими просто слегка пользуюсь.

Предупреждения: Нет *тяжкий вздох*

Краткое описание: Иногда то, что мы любим и чего жаждем больше всего на свете, становится нашим самым страшным секретом. Иногда мы влюбляемся так, что потом уже просто не можем перестать любить и преклоняться перед предметом своей любви – и это становится тайной, которую мы надеемся навсегда оставить нераскрытой. И какая же это агония, и экстаз, и мечта – одному слепцу на раскрытой ладони протягивать сердце другому слепцу… и ждать, надеяться вопреки всему, что в ответ ему протягивают то же самое.

Комментарии автора: в общем, это своего рода продолжение фика Chimera, недавно написанного мною (перевод фика см. по ссылке http://www.liveinternet.ru/community/gazette/post87463528/ - прим.пер.). Это будет история, состоящая из нескольких частей (тринадцати – прим.пер.), которая логически завершит указанный фик.

Комментарии переводчика: перевод «Химеры» принадлежит не мне, поэтому не буду выставлять его здесь – не имею права. Вроде бы переводчик «Химеры» собирался приняться и за “Hatsu-Yume”, но раз с этого его заявления прошло уже два года и никаких действий не воспоследовало, я решила, что можно попытаться и самой взяться за это нелегкое дело. Надеюсь, претензий ни с чьей стороны не возникнет…

Оригинал




Сердце есть океан, полный тайн. Аою всегда нравилось воображать, что эта фраза придумана специально для него: тайны просто преследовали его по пятам, и от этого он часто в мучительном отчаянии сжимал кулаки. Он понимал, что это значит – когда желаешь кого-то так сильно, что от этого просыпаешься по ночам, вцепившись в пустые простыни рядом с собой и мечтая лишь о том, чтобы на них спал предмет твоего обожания.

Это значило, что его крохотный мирок вращался вокруг стремления к тому, кем он никогда не сможет обладать. Потому что тот, кого он хотел, был слишком хорош, совершенен в любом отношении – и никогда не посмотрел бы на него иначе, чем, скажем… на близкого друга, которому можно довериться и на которого можно положиться в любой ситуации. И вот, день за днем он вынужден был находиться так близко и, в то же время, так далеко от своей прекрасной головоломки, которая хоть и любила его всеми фибрами души, но совсем не в том смысле, что хотелось Аою. С того самого дня, когда он встретил свое наваждение, это желание стало самым его большим секретом, погребенным где-то в самом дальнем уголке сердца.

Как же давно Аой выделил мальчишку с прелестным лицом из толпы, в которой все люди выглядели совершенно одинаково… все, кроме него. Лишь одна мысль тогда возникла у Аоя: как ошеломляюще отличается от всех этот мальчик, с красным воздушным шариком в одной руке и огромным розово-голубым леденцом в другой. Он так смущался: его глаза обратились к земле и лишь искоса поглядывали на шумного проблемного подростка, каким был тогда Аой. Улыбка, сверкнувшая сквозь завесу шелковистых черных волос, окончательно добила Аоя… именно тогда она стала для него самой лучшей и заманчивой ловушкой на свете. В тот миг он потерял свое сердце.

С тех пор Аой следовал за этим мальчиком со слепой страстью, словно заблудившийся щенок – ну или, если угодно, влюбленный дурак. Но «его наваждение» и не думал протестовать: он никогда не говорил Аою, что находит его надоедливым. На самом деле, все было совсем наоборот – тот, кого Аой обожал, всегда заключал его в утешающие объятия, омывая ласковой любовью, которая имела лишь один недостаток: была слишком невинной на вкус Аоя. Они были очень близки друг к другу, настолько близки, насколько это возможно без слияния в единое целое. Так стало со дня их самой первой встречи. Они росли, разделяя между собой и плохое, и хорошее, пробуя вместе те радости жизни, что подросткам предоставляет их молодость. Бок о бок они прошли через все трудности.

И хотя Аой никогда не смог бы отказаться от такой близости со своим другом, это медленно убивало его изнутри – быть рядом и не иметь возможности обнимать, целовать, любить так, как того хочется. Их прикосновения были слишком целомудренными, их объятия – слишком невинными. Чистой воды пытка… словно перед тобой лежит ювелирное украшение, которое ты не можешь не то что одеть – даже дотронуться до него. Хотя было бы так легко схватить желанную вещицу, эгоистично присвоив ее себе. Он в любой момент мог наклониться и поцеловать эти безупречные губы, как уже сделал однажды, будучи беспечным дерзким подростком с бушующими в крови гормонами. Казалось бы, стоит прошептать в нежное ушко предмета его страсти какую-нибудь сладкую глупость о том, как же сильно Аой любит его – и все проблемы решатся сами собой. К сожалению, сразу же возникало слишком много «если» и «наверное». Открывать свои истинные чувства было слишком рискованно… да Аой уже давно сам себя считал трусом.

Чувство болезненного страха, почти ужаса, поднималось из глубины души, когда он задумывался о том, что случится, если он расскажет всю правду тому, кто ему дороже всего на свете. Что будет, если в этих проницательных глазах вспыхнет неприязнь, не оставляющая никакой надежды? Все тщательно продуманные шаги, благодаря которым у него появилась привилегия любить со столь близкого расстояния, окажутся напрасными, и он останется в еще большем одиночестве, чем был до того. Он будет опустошен, полностью разбит, а рядом уже не окажется того, кто смог бы собрать кусочки его души и сложить их обратно. Ведь это всегда была работа его любви – вытаскивать его из проблем, поддерживая в трудные минуты. И если он все-таки решится на самоубийство, одним легким движением сняв с себя маску и показав все, что прятал под ней долгие годы, возврата назад уже не будет - все станет совершенно не так, как сейчас. Аой не мог пойти на такой риск. Он не мог рисковать тем положением, которое занял рядом со своим любимым. Он бы скорее попытался достать для него солнце с неба, чем добровольно лишился его тепла и света. Нет. Он продолжит страдать молча, потому что абсолютно точно умрет, если потеряет то драгоценное сокровище, которое уже привык называть своим ангелом.

Тот мальчик, которого он когда-то встретил на ярмарке, уже давно стал другим. Да, у его ангела по-прежнему были прекрасные карие глаза, и чувственные совершенные губы, и гладкая белоснежная кожа, и улыбка, разбивающая сердца. Но его черные волосы, служившие завесой от всего остального мира, теперь были обрезаны и высветлены, свидетельствуя об освобождении от той легкой стеснительности, что вуалью окружала его раньше. Ангел Аоя вырос таким красивым, с такими соблазнительно длинными ногами, в которых не осталось ничего от долговязости и неуклюжести детства - настоящий рай для жаждущего взгляда Аоя. Его глаза стали еще более очаровательными, поведение – еще более чувственным, ярким, открытым. Из робкого птенца он превратился в гордую, свободную птицу. Уруха. Это имя скользило по языку, словно шелк. Для Аоя оно стало синонимом Царствия Небесного. Если бы он только мог показать свою страсть… а не просто дружбу, отвратительную в своей предполагаемой невинности.

Уруха был слишком нежен, слишком добр к тому, кто хотел гораздо большего, чем кроткий поцелуй в щеку и теплые уютные объятия. Аой был виновен в том, что в их дружбу прокралась ложь: он стал змеем-искусителем, только и ищущим слабое место в невидимой стене между ними. В какой-то степени Аой так и остался мятежным бунтарем. В нем все еще билась отчаянная жилка, которая заставляла Аоя опасаться, что однажды он-таки осмелится на большее, поддастся бушующему желанию, и сделает, то о чем потом пожалеет… о чем они оба потом пожалеют… и все тогда будет разрушено. Он сам себя боялся, потому что понятия не имел, сколько еще он сможет сохранять контроль над собой.

С каждым днем все тяжелее становилось держать Уруху в объятиях и целомудренно целовать его в щеку, не имея возможности целовать его так, чтобы они оба задыхались от недостатка кислорода. Это мучительное чувство разливалось по всей поверхности кожи, и даже вечером в душе Аой не мог отскрести его с себя, как бы сильно он ни желал смыть с себя эту жажду, это грешное стремление сделать Уруху своим. Иногда Аой мечтал, чтобы Уруха оттолкнул его, сказал, что ненавидит, и ушел из его жизни, потому что тогда соблазн исчез бы… и он бы мог хотя бы попытаться научиться жить без этого обжигающего желания.

И в то же время он понимал, что, даже если по какой-то причине Уруха отвернется от него, желание никуда не денется – лишь разгорится еще больше, в конце концов уничтожив его. По крайней мере, пока Уруха был рядом, Аой мог держать это пламя под строгим контролем, подкармливая его крохотными порциями нежности. Он мог ласкать свое сокровище и поклоняться ему, даже не владея им в действительности.



Продолжение следует…

Оооо какая прелесть **

0.0 черт!!
я так долго ждал перевода продолжения химеры!!спасибо вам за ваш труд!люблю ваши переводы:)

Давно хотелось прочитать продолжение Химеры, Leshaya спасибо что взялась за перевод.

Leshaya, огромное спасибо за перевод! Давно хотелось почитать!

Leshaya, огромное спасибо за переводы!
Надо еще и Химеру почитать для полноты картины...
Я в восторге))

Спасибо Вам за перевод
Обязательно буду ждать продолжение

Дорога безропотно стелилась под колеса, деревья по обочинам превращались в коричнево-зеленую круговерть – Аой неотрывно давил на газ, в столь любимой Урухой манере наращивая скорость. Бесконечные раздумья терзали его разум, мучительно стопорясь на одном и том же месте. Бесконечные потому, что чувства к Урухе ни на секунду не желали стихать, только усиливаясь с годами. Нерасторжимыми цепями Аой был прикован к этому человеку; даже если и существовал когда-то ключ от его свободы, он давно и безвозвратно был утерян.

А Уруха, как всегда, ничего не замечал: он высунулся из открытого окна машины, позволив ветру растрепать светлые волосы, и протянул одну руку вперед, резкими взмахами изображая нечто вроде беснующихся океанских волн. В этот момент Уруха очутился в своем собственном мире. Широкая улыбка осветила его лицо, когда он зажмурил глаза под плотным потоком воздуха и выставил руку еще дальше, как будто ловя ветер за хвост. Аой ласково улыбнулся; в такие минуты он чувствовал настолько сильную нежность к Урухе, что она ему самому казалась бездонной, как ночное небо, под которым они частенько лежали вдвоем. Аою захотелось дотронуться до другого мужчины, - просто чтобы почувствовать, что этот прекрасный человек реален, почувствовать, что к нему можно прикоснуться, - и развеять этим ощущением свои мрачные мысли.

Только когда огромный грузовик пронесся мимо них, Аой снова развернулся лицом к дороге. Мощный поток воздуха ударил в лобовое стекло, заставив его задрожать, и Уруха рассмеялся навстречу ветру. Аой, одну руку оставив на руле, другой осторожно дотянулся до Урухи и успокаивающе погладил того по спине. Посмотрев на него через плечо, Уруха опустился на свое сидение и втянул руку обратно в машину, напоследок еще раз ослепив Аоя своей неповторимой улыбкой. Аой усмехнулся и с неохотой вернул свою ладонь на руль – как раз вовремя, мимо них промчался еще один автомобиль.

- Аой, а мы можем ехать еще быстрее? – спросил Уруха, прикусив белоснежными зубами пухлую нижнюю губу. Еще одно искушение на голову Аоя.

- Если я поеду еще быстрее, то нам точно влепят штраф, Уру, - беззлобно усмехнулся Аой. – Нам и так повезло, что на этой дороге редко встречаются посты, а то бы ты уже давно опустошил мой бумажник, - хотя он все равно отдал бы Урухе всё свое состояние, сделал бы что угодно ради того, чтобы увидеть его улыбку. Ухмыльнувшись, Уруха включил радио, и их тут же плотным покрывалом окутала музыка. Аою она напомнила звездную дорогу… нет, скорее даже обычную дорогу – близнеца той, что лежала сейчас перед ними. Слова перестали иметь значение, когда Уруха обхватил одну его руку жестом, который всегда Аою казался похожим на жест ребенка, цепляющегося за любимую мягкую игрушку.

Уруха опустил голову на плечо ритм-гитариста, и Аой, оторвав от руля ту руку, на которой повис блондин, отвел мягкую прядь с его лба. Они оба молчали, слушая музыку и всматриваясь в дорогу, пустую на многие километры вперед. Моменты, когда их дорога вот так пустела, были самыми лучшими в их жизни – они оставались наедине друг с другом и ветром, мчась через время и не заботясь ни о чем на свете… они бы ехали так вечно. Когда они были вместе – то есть почти постоянно – существовали только они двое, только их секреты и укромные местечки. Мир мог рухнуть в преисподнюю или превратиться в райские сады, а они бы ничего не заметили.

Их дружба была глубока и крепка. Для Аоя она уже была настолько глубокой, что вросла в его плоть и кровь… но он привык заглушать их требования, чтобы не потерять то единственное, ради чего он жил и дышал.

Никто не понимал их, кроме них самих. Аою это очень нравилось, и он знал - Уруха тоже предпочитает, чтобы никто больше не имел доступа в их маленький мирок. «Вы слишком близки». «Неестественно так сближаться с другом своего же пола». «Вы двое такие странные». Им такое говорили с тех пор, как они стали друзьями. Аой до сих пор помнил, как мать, нахмурившись, посмотрела на них из окна кухни, когда однажды вечером он впервые поцеловал Уруху в щеку.

Весь тот день они провели вместе. Аой тогда показал Урухе секретную коллекцию журналов, которую ему принес один приятель. Не сказать, чтобы Урухе это так уж сильно понравилось – все-таки он рос медленнее, чем Аой, предпочитая видеоигры и мангу развлечениям подросткового возраста. В тот момент Аой почувствовал себя настоящим мужчиной, хотя до его совершеннолетия еще оставалось целых три года.

Кое-что из того, что было описано в этих журналах, он попробовал с девчонкой из своего класса и теперь рвался поделиться своим опытом с Урухой. Он просто хотел, чтобы его лучший друг узнал об этом, и не собирался описывать никаких грязных подробностей. Однако когда они начали рассматривать журнал, нервное возбуждение Аоя стало потихоньку спадать - настолько равнодушным выглядел Уруха. И когда Аой все-таки решился на свой рассказ, Уруха вовсе этому не обрадовался, вопреки всем ожиданиям. Вместо этого он почему-то расстроился.

Мать Аоя пришла домой, чтобы приготовить обед, и Аой выволок Уруху на улицу – улицу, со всех сторон окруженную кирпичными многоквартирными домами, улицу, которая хранила так много воспоминаний об их детстве. По ней не слишком-то часто ездили автомобили, поэтому ребята спокойно играли там с мячом, а в жаркие летние дни сидели прямо на ступеньках дома, болтая о своем и поедая мороженое. И лишь изредка их сгонял с места раздраженный гудок проезжающей мимо машины или сердитая брань матери Аоя из раскрытого окна кухни.

Как только над городом начала сгущаться ночь, зажглись фонари. Уруха по непонятной Аою причине все никак не мог выйти из своего расстроенного состояния. Лишь когда Аой обнял его и пообещал, что больше никогда не будет показывать эти журналы, Уруха немного воспрял духом. Аой, не любивший огорчать своего друга, в тот же вечер поклялся самому себе, что не станет больше заговаривать с ним о своих сексуальных похождениях, если тому так неприятно это слышать. Именно тогда Аою отчаянно захотелось поцеловать Уруху. Он наконец-то понял, почему его кожу покалывает, когда Уруха прикасается к нему, и что это за сладкая боль возникает внизу живота, когда парень сонно сворачивается клубочком в его постели. И хотя Уруха был одного с ним пола, Аой не видел ничего дурного в своих чувствах к нему, пока не стал старше и не осознал, что желать другого мужчину нельзя, что это неправильно.

Тем вечером, когда Аой обнимал Уруху и шептал «до свидания» в черные шелковистые волосы, он чувствовал к своему другу непреодолимую тягу. Он хотел сделать с Урухой то же самое, что сделал с той девчонкой за «отбеливателями» на футбольном поле. Он хотел показать Урухе все, что умеет, и доставить ему не испытанное ранее удовольствие. Он научился целоваться так, как обычно целуются за закрытыми дверьми, вдалеке от чужих глаз, и горел желанием научить этому Уруху. Хотя по-настоящему Аой поцеловал своего друга только где-то через год. То была довольно горькая история, которая теперь каждый раз, как Уруха прикасался к нему, прокручивалась в его мозгу. Аой ненавидел вспоминать произошедшее тогда, потому что тот поцелуй принес ему слишком много счастья и муки.

А в ту давнюю ночь Аой смог удержаться и поцеловать Уруху только в щеку, случайно мазнув губами по мочке недавно проколотого уха. Уруха легонько вздрогнул, но, расходясь в разные стороны, они по привычке улыбались друг другу. Когда Аой перевел взгляд на маленькое окошко своей кухни, там уже стояла его мать. Она все видела и была сильно возмущена; Аой впервые услышал от нее чудовищные, уродливые в своей неправоте слова. Его мать назвала их отношения с Урухой отвратительными и сказала, что боится за своего мальчика, который может превратиться в… тогда Аой не понял употребленного ею термина. Он был сильно озадачен тем, что мать запретила ему общаться с Урухой, когда он всего лишь попытался физически выразить свою глубокую привязанность и любовь. Что было в этом плохого? Конечно же, мать не смогла разлучить их, и Уруха все равно продолжал приходить к нему каждый день: все так же сидел с Аоем на ступеньках, кидал камешки на дорогу и смеялся над шутками, которые были понятны лишь им одним.

Аой помнил это так же четко, как помнил их поцелуй на тех самых ступеньках. В тот день мать, к счастью, была на работе, и не видела, как ее сын потерял последний кусочек невинности и здравого рассудка. Тогда Аой отдал Урухе все, что имел, протянул ему свое сердце на серебряном блюдечке – и Уруха слепо взял его, даже не поняв, что натворил. Так Аой, с тех давних пор старавшийся подобраться к Урухе как можно ближе, и оказался в своем нынешнем подвешенном состоянии, застрял в тюрьме, не имевшей выхода. Он был от Урухи практически в двух шагах, почти чувствовал его вкус на своих губах… однако эти два шага были непреодолимы. Казалось бы, у Аоя не осталось ни малейшей надежды – но он все же продолжал мечтать о чем-то большем, поклоняясь предмету своей любви.

Уруха никогда не говорил ни о том случае на улице, ни о том случае на ступеньках, не спрашивал, почему мать Аоя хмурится, когда он приходит к ним в дом. Но он изо всех сил вцепился в их дружбу, превратив поцелуи в щеку и долгие объятия перед прощанием в их собственную традицию. У Аоя в ушах все еще звенели те спокойные и надменные слова, которыми Уруха отражал нападки и липкие взгляды, направленные на них. «Мы ведем себя так, как хотим, и если вам это не нравится – идите своей дорогой и не трогайте нас». Таким уж был его Уруха, не умевший сидеть сложа руки. Аой ненавидел объяснять безликим незнакомцам очевидные для них двоих вещи, но все равно делал это, тогда как Уруха всегда пытался доказать ему, что тут нечего объяснять. Они – лучшие друзья и потому могут делать все, что хотят, не оглядываясь на чужое мнение. Даже их согруппникам пришлось со временем привыкнуть к столь близкому общению и всем связанным с этим странностям. Они оба считали, что абсолютно нормальны - это окружающий мир почему-то сошел с ума.



Продолжение следует…

оооо как интересно....хочу проду!

Шшшикарно! так хочется полностью...)))

ооо круто!!! Интригует очень)))

Никуся пишет:Шшшикарно! так хочется полностью...)))

+1
Leshaya, как обычно, спасибо за качественный перевод!))

хаха, Лена, ты тоже тут? хД Это Жансая же, твой преданный читатель)
и здесь я тоже напишу: проду)

О, Жансая, рада тебя видеть здесь
К сожалению, по не зависящим от меня обстоятельствам перевод сейчас идет гораздо медленнее, чем раньше... надеюсь, выходные помогут мне нагнать не хватающий до полноценной проды материал)
Прошу прощения у всех читателей

да ничего)))) мы подождем)))))) главное. чтобы прода была)

- Хочу, чтобы так было всегда, - мечтательно прошептал Уруха, прижимаясь к Аою и небрежно выводя пальцем цветочек на тонком слое пыли на лобовом стекле, в том месте, которое Аой всегда забывал протирать, потому что его закрывало зеркало заднего вида. Солнце красиво очертило края цветка, но Уруха почти сразу же стер свой рисунок, чтобы ничто не мешало теплым лучам попадать на его лицо. Солнечные очки Аоя аккуратно покоились на его волосах, тогда как очки Урухи давно уже соскользнули куда-то на пол, так что он вынужден был по-простецки прищуриться, защищая глаза от яркого света. Дыхание Аоя перехватило, когда он бросил короткий взгляд на залитое солнцем лицо своего друга. – Только ты, я и небо, - выдохнул Уруха, еще крепче вцепившись в руку Аоя.

- Если ты этого действительно хочешь, то все так и будет, - тихонько рассмеялся Аой. – Просто пожелай, чтобы мир исчез - и тогда мы останемся здесь навеки, - Аой никогда не отказывал Урухе в его неудержимых фантазиях, хотя они оба знали, что все это лишь несбыточные мечты. Нравилось им это или нет, в конце концов они всегда должны были возвращаться в реальность с ее проблемами, деловыми встречами, остывшим кофе и храпом над ухом.

- Тогда я желаю, чтобы мир исчез прямо сейчас. Аой, забери меня в наш воздушный замок, - Уруха помахал ладошками, изображая полет к облакам. Аой покачал головой и усмехнулся, почувствовав, как в чашу его сердца упала еще одна капля любви. Когда-нибудь стенки этого слабого органа точно разорвутся, не выдержав напора чувств, и Аой не знал, что произойдет с ним в этот день. – Никогда не покидай меня, - вдруг прошептал Уруха. Это было сказано так тихо, что Аой даже засомневался, не почудилось ли ему. Но Уруха так посмотрел на него своими карими глазами – зеркалами души, что сразу стало понятно – он действительно только что озвучил это ненужное предупреждение. Аой снова покачал головой, на этот раз - чтобы унять несвойственную Урухе тревогу.

- Ну как я смогу покинуть тебя? Мы же заключили договор, помнишь? Мы даже кровью поклялись, так что никто из нас не сможет его нарушить. Мы связаны друг с другом до самой смерти, - Аой, улыбнувшись, поворошил волосы Урухи.- И я никогда не захочу тебя покинуть. Без тебя, Уру, мир станет плоской черно-белой картинкой. Ты же знаешь, что ты – мой ангел, - Аой потянулся было почесать Уруху под подбородком, словно котенка, но замер, увидев, что с лица друга пропала улыбка и он замкнулся в себе.

Аой уже заметил, что при упоминании этого любовно подобранного прозвища Уруха отдаляется от него и как-то весь сжимается. Так что чем дальше, тем реже Аой называл его ангелом - из страха перед нависающим над ними неловким молчанием. Хоть оно и длилось обычно всего пару мгновений, Аой всегда потом долго волновался; его пугало это странное поведение Урухи. И Аой даже не мог расспросить Уруху об этом. Между ними существовало молчаливое соглашение не задавать вопросов, пока другой сам не захочет рассказать тебе все. Они оба беспрекословно его соблюдали; и поэтому не имело значения то, с какой силой Аой хотел узнать, что же чувствует его друг в моменты краткого отчуждения, наступающего от одного-единственного… безобидного слова.

Уруха отвернулся от Аоя, переведя взгляд на то место, где раньше был нарисован цветок. Он было снова закрыл глаза, защищаясь от яркого света, но Аой, неодобрительно фыркнув, стянул очки со своей головы. Свободной рукой он нацепил их на лицо Урухи, скрывая его прелестные глаза от солнца. Уруха ничего не сказал, только слегка пошевелился, чтобы очки устроились поровнее.

- Открой глаза, Уру. Ты помнишь, что не имеешь права закрывать их в такие дни, как этот, потому что можешь пропустить что-нибудь прекрасное? У нас и так слишком мало времени. Твои собственные слова, - Уруха жалобно засопел, не желая прерывать легкую дрему, в которую он каким-то загадочным образом уже успел впасть. Тогда Аой игриво пихнул его в плечо, успев заметить, что уголок рта «спящего» дернулся в невольной улыбке. Спустя полминуты он увидел, как веки под темно-коричневыми стеклами чуть-чуть приподнялись.

- Так-то лучше, - удовлетворенно кивнул Аой, приобнимая Уруху за плечо и заставляя друга уютно прислониться к нему. Все еще продолжая молчать, Уруха дотянулся до магнитолы и увеличил громкость. Они ехали навстречу закатному солнцу, и с каждым километром запах моря становился все сильнее и сильнее; переборы акустической гитары гармонично вплетались в их дорогу к пустынной гавани. Поджав ноги под себя и поудобнее устроив голову на плече Аоя, Уруха начал тихонько подпевать. Аой понял, что Уруха запоминает аккорды, когда увидел, как тот отбивает пальцами такт на приборной панели.

- Сыграй мне ее сегодня, - прошептал Аой, надеясь, что Уруха заговорит с ним и утешающие звуки его голоса вернут ритм-гитаристу привычное спокойствие. Но Уруха, продолжая барабанить пальцами по пластику, ничего не ответил - лишь выпрямился, увидев наконец один из тех пейзажей, которые любил больше всего, отодвинулся от Аоя и прилип к окну.

- Как красиво, - тихо произнес Уруха. Из-за деревьев и кустарника, растущих по обочинам дороги, показался величественный океан, чьи воды блистали отраженным светом заходящего солнца. Аой почувствовал, как его пульс участился, и задумался, что же сейчас должен чувствовать его друг. С детства Уруха обожал океан. Именно к океану он приходил, чтобы рядом с пребывающими в вечном движении волнами ощутить себя свободным. Всегда – именно к океану. Поэтому, слушая о тихой привязанности Аоя к спокойным соленым водам и мягкому песку, Уруха только презрительно фыркал.

- Вот мы и здесь, - Уруха высунул руку из окна, чтобы потрогать какие-то кусты, дотянувшиеся своими ветками до самой дороги. Аой, в этот момент как раз нашедший удобный съезд, с показным равнодушием дернул плечом и направил автомобиль в узкий просвет. Это было их самое лучшее убежище, их собственный пустынный «остров сокровищ», в котором всегда можно было укрыться на несколько часов. Аой осторожно повел машину вдоль кромки пляжа - его не прельщала перспектива откапывать буксующие колеса из-под коварно проседающего песка, - и остановился только у каких-то густых зарослей.

Как только Аой заглушил мотор, Уруха выскочил из машины и, опершись о капот, вперился в то накатывающие на берег, то убегающие волны, покрытые белоснежными барашками пены. Аой выбрался следом за ним и первым делом окинул взглядом пляж. Сейчас тут никого не было – солнце уже заходило, заливая берег каким-то нереальным золотистым светом, и над водой начинал подниматься легкий туман.

Бунгало, принадлежащие какому-то отелю, были слишком далеко и не могли причинить хоть сколько-нибудь значимое беспокойство. Целый пляж оказался в их распоряжении до самого утра, до прихода первых ранних пташек. Аой нехотя отвернулся от безмятежно-умиротворяющих красот океана и полез доставать с заднего сидения одеяла и корзинку с едой. Уруха целое утро убил на то, чтобы приготовить какую-то совершенно дикую смесь японской и индийской еды. Как ни странно, Аою «с первого укуса» понравился довольно специфический вкус индийской кухни… хотя сам Аой не видел в этом ничего странного: ведь это Уруха познакомил его с ней.

Уруха всегда умел увлечь его своими пристрастиями; впрочем, то же самое можно было сказать и про Аоя. Ребята росли бок о бок, учились друг у друга, отдавали свое и брали взамен чужое, и их интересы постепенно сливались воедино. Урухе нравилось все, что было связанно с природой и не носило на себе следов присутствия людей – Аой тоже полюбил эти проявления «свободного духа мира». Аой был вечным искателем приключений и мог легко нарушить правила, если они хоть как-то мешали его развлечениям – Уруха со временем привык к его выходкам, разделил с ним увлечение серфингом и даже перестал смеяться над его мечтой совершить над океаном затяжной прыжок с парашютом. В этом смысле они стали неотъемлемыми частями жизней друг друга. Грубо говоря, куда Аой, туда и Уруха – и наоборот.

Конечно же, у них была своя жизнь за пределами их маленького мирка, но Аою она казалась слишком скучной, неинтересной… неправильной. Он бы хотел все свое время проводить с Урухой… а если бы еще…

Аой постоянно ругал себя за подобные мысли - за все эти «если», «возможно», «может быть», которые так часто накатывали на него. Напрасные сожаления, не ведущие ни к чему хорошему. По крайней мере, у него были эти драгоценные мгновения, по сравнению с которыми его безмолвные страдания не стоили ровным счетом ничего. Ему принадлежала дружба Урухи, и он цеплялся за нее со всей нерастраченной силой души, не желая остаться у разбитого корыта.

- Посмотри, как здесь красиво сегодня, - Уруха полной грудью вдохнул свежий запах моря, принесенный легким бризом, что увивался вокруг них, играя с прядями волос и полами одежды. Лид-гитарист снял солнечные очки и небрежно бросил их через открытое окно на пассажирское сидение, прежде чем обойти вокруг автомобиля и встать рядом с Аоем.

- Да, хороший денек для прыжков с парашютом, - Аой подмигнул другу, забравшему у него только что вытащенную корзинку с едой, и полез обратно в машину. Улыбка Урухи несколько увяла, когда Аой в нагрузку повесил ему на руку еще и пару одеял.

- Аой, я точно позабочусь о том, чтобы твоя мечта исполнилась. Даже если мне ради этого придется угнать аэроплан. Я возьму пару уроков управления самолетом, ты – пару уроков прыжков с парашютом…

- И мы очень красиво убьемся, - покачав головой, рассмеялся Аой. Они скинули с ног обувь и пошли к кромке воды; мягкий песок приятно холодил босые ступни. К счастью, солнце уже стояло довольно низко, так что им не пришлось, шипя, изображать из себя игроков в классики.

- Нет, мы не убьемся, - Уруха скорчил раздраженную гримаску, и Аой, улыбнувшись, взъерошил светлые волосы этого милейшего создания. Когда он находился рядом с Урухой, его постоянно тянуло улыбаться, что, впрочем, воспринималось им вполне естественно: Уруха был той еще заразой… в смысле, умел заражать всех вокруг своим весельем. – Я же сказал - прежде чем красть самолет и прыгать с парашютом, мы сходим на пару-тройку уроков. Мы станем суперпрофессионалами! Кстати, а почему это ты сам до этого не додумался – ты, супермен-альпинист, практикующий кендо в свободное от работы время?

- Действительно, и почему я до этого не додумался? Наверное, потому, что я не хочу жертвовать своей юной жизнью ради одного-единственного прыжка с парашютом. У меня есть еще столько всего, ради чего стоит жить, - по лицу Аоя пробежала тень сожаления, и он поспешно отвернулся от Урухи. Они как раз дошли до линии прибоя – видимо, из-за этого Уруха ничего и не заметил, лишь негромко рассмеявшись в ответ.

- И это говорит человек, который предложил мне поехать в Непал, чтобы подняться на Эверест? Ты же понимал, что у нас – в особенности, у меня - нет ни единого шанса добраться до вершины! Ты же знал, каким я иногда могу быть неуклюжим, и все равно ждал, что я полезу в горы, оставшись при этом целым и невредимым! И, что самое главное, я ведь согласился поехать – исключительно из любви к тебе! - Аой усмехнулся, вспомнив тот момент.

Они остановились в полуметре от воды – с тем расчетом, чтобы, когда они сядут, волны доставали до их ног, но не могли намочить их обед.

- Мы же все равно туда не поехали! Хоть я и не могу пройти мимо чего-нибудь опасно-адреналинового, максимум того, чем я готов сейчас рискнуть – ночью за решеткой, никак не собственной жизнью. У меня тоже есть чувство самосохранения. Так что мы не будем следовать твоему безумному плану… по крайней мере, пока не станем дряхлыми старикашками, у которых впереди не останется ничего, кроме смерти, - Аой с честью выдержал еще один испепеляющий взгляд Урухи, как раз поставившего наземь корзинку с едой и начавшего разворачивать первое одеяло.

- Это слишком жестоко, Аой. Я считаю, что нам нужно действовать, пока мы молоды и полны сил. Ну вот что это будет за веселье, если ты сломаешь бедро, поднимаясь на борт самолета? – Уруха, безуспешно пытаясь скрыть улыбку, протянул Аою другой конец одеяла, чтобы тот помог расстелить его.

- И кто из нас после этого жестокий? – ехидно хихикнув, Аой взялся за дело. Из-за ветра одеяло выгнулось парусом, так что им пришлось приложить небольшие усилия, чтобы более-менее ровно расположить его на песке. Уруха, закатив глаза, сначала предусмотрительно перенес на одеяло корзинку, а потом стал расправлять получившиеся складки.

- Ладно, если ты так хочешь сперва дождаться своего девяностолетия, то мы подождем. Это же все пока так, гипотетически, - пожав плечами, Уруха беспомощно дернул уголком рта. – Но давай не будем говорить о смерти. У нас еще целая жизнь впереди, за которую мы успеем сделать все, что хотим, - Уруха приподнял крышку корзинки и начал доставать продукты, напитки и посуду.

- Например, покорить Фудзи вместо Эвереста, если тебе так уж не нравится высочайшая вершина мира. Надеюсь, ты ничего не имеешь против высочайшей вершины Японии? – Аой усмехнулся, и Уруха издал отчетливое фырканье.

- Хорошо, значит, договорились: до наступления старости нам надо подняться на Фудзи и совершить затяжной прыжок с парашютом. Кроме этих двух раз, больше мы рисковать своими жизнями не будем. Как ты там сказал… у нас есть еще столько всего, ради чего стоит жить, - Уруха понизил голос и прилип взглядом к сервируемому столу, чтобы Аой не смог проникнуть в его мысли. А то Аой слишком привык читать эмоции в изменчивых глазах Урухи, наловчившись использовать их как своего рода навигатор по чувствам друга.

Все-таки бывали моменты, когда Уруха предпочитал оставлять Аоя в неведении насчет своего истинного настроения: тогда он надевал на себя маску безразличия и закрывал эти окна, ведущие к своей душе. Такие моменты сильнее всего ранили Аоя, заставляя его мучиться сомнениями по поводу того, что же хотел скрыть от него Уруха. Последний раз произошел в машине всего несколько минут назад. Аой тогда, видимо, затронул что-то запретное, то, что ему никак нельзя было увидеть.

Аой мог с полной уверенностью сказать, что знает Уруху лучше, чем кто-либо другой. Они с Урухой знали друг друга даже слишком хорошо. Однако Аой понимал, что у друга все равно остаются свои тайны, которыми он по какой-то причине не может или не хочет делиться с ним. Это причиняло боль, но Аой давно признал право Урухи на молчание – так же, как признал тот факт, что никогда не сможет достичь желаемого.



Продолжение следует…

Великолепно! Спасибо, Leshaya

блин, теперь это мой наркотик - сначала радоваться проде в контакте, а потом топать сюда и перечитывать хДД снова спасибо, как всенда прекрасно)
..что же будет дальше.. +__+

- Аой! - голос Урухи пробился сквозь его тягостные раздумья, и он осознал, что Уруха уже несколько секунд водит ладонью перед его лицом, стараясь привлечь внимание.

- Ой… извини, - Аой запнулся, почувствовав, как у него покраснели щеки от столь глубокого погружения в собственные мысли. Уруха, окинув его критическим взглядом, покачал головой и вернулся к раскладыванию еды по тарелкам.

- Когда мы вместе, ты вечно витаешь где-то в облаках. Я что, настолько скучный? – Аой усмехнулся и начал помогать Урухе. Если бы Уруха только знал, почему он витает в облаках! К глубокому стыду Аоя, причины его «отсутствия» в чуть более чем ста процентах случаев были далеко не невинными.

- Ты и сам знаешь, Уру, что ты совсем не скучный. Просто здесь так красиво, что я помимо воли постоянно ухожу в себя… - недоверчивое выражение на лице друга подсказало Аою, что его маленькую ложь раскрыли. Но Уруха решил, видимо, не развивать эту тему: он протянул Аою тарелку с онигири и самсой – пирожками, которые индийцы обычно едят в холодную погоду. Хотя Уруха, зная, как Аой любит это блюдо, всегда готовил его к их «пляжным пикникам», вне зависимости от показаний термометра. Аой взял предложенную тарелку и вдохнул аромат острых специй самсы и какой-то необычный, но отнюдь не неприятный запах онигири.

У Урухи удивительнейшим образом получалось поднимать Аою настроение при помощи либо вкуснейших блюд, которые он мог сварганить за пару минут буквально на коленке, либо великолепного чая, которым он отпаивал Аоя во время простуды, либо собственноручно изготовленных масел и бальзамов, которые у него всегда были наготове, когда измученный Аой приплетался к нему домой после целого дня, проведенного под палящим солнцем на доске для сёрфа. Всевозможные лекарства постоянно были у него под рукой; если же они не срабатывали, то очаровательная улыбка Урухи дарила Аою облегчение быстрее, чем любые таблетки, неизменно заставляя улыбаться в ответ. Да что там говорить, сама возможность находиться рядом с Урухой приводила Аоя в состояние блаженства.

В последнее время дела Аоя шли не очень хорошо, причем, как он сам понимал, по его же собственной вине. Почти целый год он встречался с одной и той же девушкой – мягко говоря, рекордный срок для него. Они были счастливы, и Аой уже чувствовал к ней какую-то… привязанность, что ли. О большинстве своих пассий он не мог сказать даже этого, потому что его сердце было целиком и полностью отдано Урухе. Только к своему другу он испытывал такое сильное чувство… чувство, из-за которого начинались войны, разбивались корабли и гибли люди, но которое все хотели бы испытать в своей жизни… это ощущение падения с огромной высоты, когда судорожно пытаешься ухватиться хотя бы за тонкую соломинку. Еще неизвестно, чего больше в этом чувстве – райского блаженства или адских мук.

Его последняя девушка была настолько милой и доброй, что даже Уруха принял ее – а такое нечасто у него случалось по отношению к «игрушкам» Аоя, как он сам их выразительно называл. Уруха знал обо всех неудачных попытках Аоя построить прочные отношения, обо всех его напрасных стараниях продержаться рядом с одной девушкой дольше двух недель, так что был весьма шокирован, когда этой удалось остаться вместе с его другом на год и два месяца.

Она изо всех сил старалась создать Аою спокойный домашний уют, даже зная наверняка, что его сердце находится отнюдь не в ее руках. Если бы Аой мог выбирать, кого ему любить, он бы, ни секунды не колеблясь, выбрал ее. Он ненавидел причинять ей боль, хотя она сама весь год соглашалась терпеть ее, прежде чем решилась на уход, когда они оба окончательно поняли, что она никогда не станет для Аоя той самой, единственной. Их отношения превратились в сплошные ссоры и слезы, и в конце концов дверь его квартиры с громким стуком закрылась за ней; когда Аой открыл эту дверь в следующий раз, за ней уже с распростертыми объятиями стояла главная причина их расставания. Уруха обнял его, нежным поцелуем унял боль… и столкнул еще глубже в яму с осыпающимися краями, из которой Аой и без того не мог выбраться.

Страсть Аоя лишь усиливалась каждый раз, как двери захлопывались перед его лицом и Уруха прибегал спасать его. И, что самое страшное, ему некого было винить в этом, кроме самого себя. Когда-то давно беззаботный мальчишка на ярмарке слишком легко и быстро принял свою судьбу, и теперь уже ничего поделать с этим было нельзя.

И вот в который уже раз Урухе пришлось поднимать его с пола и заботливо перевязывать его раны - только на этот раз боль была чуть более сильной, а порезы - чуть более глубокими. Она, сумевшая занять свое место в жизни Аоя, в итоге все равно превратилась лишь в очередную фотографию в коробке из-под обуви, проиграв в своей незримой битве с Урухой… Аою казалось, что его жизнь - бесконечная кинолента, которую крутят по одному и тому же кругу. Снова во всем мире остались только они двое, и это ощущалось как самое естественное положение вещей. Снова ему нужно было заботиться только об Урухе, лишь о нем одном и ни о ком больше.

- Ну неужели ты не рад, что согласился на пляжный пикник? – с улыбкой спросил Уруха, доставая из плетеной корзинки термос с одним из его великолепных травяных чаев.

- После того, как ты буквально вытащил меня из постели, не оставив никакого выбора? – переспросил Аой, тихонько усмехнувшись, когда Уруха брюзгливо сморщил нос в ответ на такую точку зрения. – Конечно же, я просто счастлив, что согласился! – Уруха попытался скрыть улыбку, разливая чай в две заранее подготовленные фарфоровые чашки.

Уруха прокрался в его квартиру рано утром с помощью собственного ключа, который ему сам же Аой и выдал в день своего новоселья. Аой проснулся от того, что Уруха щекотал кончик его носа перышком – подвеской на его любимой цепочке, до того тихо-мирно лежавшей в шкатулке с украшениями на прикроватной тумбочке и никого не трогавшей. Уруха категорически отказался слушать его возражения: стащил его с кровати, добежал до шкафа, выхватил оттуда первую попавшуюся одежду, кинулся ей в сонного Аоя и приказал одеваться для их совместной поездки на пляж.

Аой с видимой неохотой натянул на себя то, чем в него кинулись, но внутренне поблагодарил Уруху за такие усилия по вытаскиванию его из депрессии. Сначала мысль о том, что они с Урухой вернутся к прежним отношениям, ошеломила его; а потом возможность побыть с ним на пляже, в их личном раю, избавила его от последних остатков сожаления – гораздо быстрее, чем это было бы в любом другом случае. Кстати, ведь тот год, который он провел со своей девушкой, он мог бы провести с Урухой… ну да ладно, зато теперь они могли вернуться к своей собственной норме. Аой испытывал нескончаемое облегчение и удовольствие от того, что снова лишь ему будет позволено близко общаться с Урухой. Снова они будут жить в своем маленьком мирке, и снова ему будет казаться это самым правильным – и в то же время самым неправильным на свете.

Уруха наполнил чашки золотистым ароматным чаем и протянул одну из них Аою. Взяв чашку, Аой поднес ее к лицу и позволил клубящемуся пару достичь носа. Аромат оказался приятным, насыщенно-сладким, но незнакомым ему – видимо, Уруха решил попробовать что-то новенькое.

- Что это? – спросил Аой, дуя на поверхность и наблюдая, как Уруха делает осторожный глоток, стараясь не обжечься. Конечно, чай был уже не настолько горячим, как во время их выхода из дома, но восхитительного тепла он еще не потерял.

- Это анисовый чай. Его делают из листьев аниса, - объяснил Уруха, и Аой скептически посмотрел на чай со столь странным названием. Он никогда не слышал о листьях аниса, но решил довериться Урухе, потому что все, что было приготовлено его руками, имело необыкновенный вкус. – Я подсластил его медом, чтобы подчеркнуть аромат, - Уруха жестом предложил Аою попробовать, и тот сделал глоток чуток подостывшей жидкости. Ощутив на языке крепкий вкус чая и концентрированную сладость меда, Аой одобрительно промычал что-то. Уруха знал о любви Аоя к сладкому и острому, к волнующим горло приправам в еде и напитках; казалось, в его голове находится кулинарная книга, содержащая все необычные блюда мира, которые идеально подходят ко вкусам Аоя… да и сам Уруха тоже идеально подходил ко вкусам Аоя.

- Ну как, вкусно? – с понимающей улыбкой поддразнил Уруха, поднося ко рту онигири.

- Восхитительно, - довольно выдохнул Аой, оставил чашку в сторону и взял с тарелки один пирожок. – Уру, ты слишком совершенен для меня, - Аой наклонился и целомудренно чмокнул Уруху в висок. Сильный запах ванили заставил его почти отшатнуться, чтобы не вдыхать дольше необходимого нечто настолько соблазнительное. Гладкая кожа Урухи каждый день меняла свой аромат, но самыми любимыми у Аоя оставались ваниль и лаванда – они всегда посылали по его венам сладкий яд ненасытного возбуждения.

Аой поспешно прогнал с лица следы слишком далеко зашедших мыслей и постарался успокоить участившийся пульс, потому что Уруха, при всей своей легкомысленности, был довольно проницательным человеком и, более того, знал Аоя как никто другой. Иногда блеск в глазах Урухи, когда он ласково ерошил волосы друга, или тон его бархатистого голоса становились даже слишком понимающими, отнимая душевное спокойствие у Аоя. Тщательно скрывая свои отнюдь не дружеские чувства, Аой понимал, что не сможет навсегда спрятать от своего ангела это уродство. Либо Уруха обнаружит нечто необычное во взгляде Аоя и вычислит его, либо сам Аой, разбившись на тысячи осколков, словно зеркало о мраморный пол, загрязнит когда-то чистую поверхность. Их идиллия не сможет продолжаться вечно – они оба знали это, хоть и думали при этом об абсолютно разных причинах.

Уруха быстренько прикончил свой онигири и послал улыбку в сторону Аоя, показывая, что заметил его нежный поцелуй. Аой откусил немного самсы: на вкус она была очень острой, и это придавало ей экзотики по сравнению с его привычной едой… за что он и любил эти пирожки. Процесс поглощения пищи отвлек Аоя от бушующего шторма его мыслей, с которым ему приходилось постоянно бороться, и теперь он беспрепятственно наслаждался краткими мгновениями счастья рядом с Урухой – слишком драгоценными, чтобы рушить их своими же грязными ручищами. Смакуя каждый кусочек, Аой оперся на заведенную назад руку и лениво окинул взглядом великолепную картину закатного солнца, медленно тонущего в океане.



Продолжение следует…

Ффух, остался последний рывок до конца первой части) Кстати, всем желающим – рецепт и внешний вид индийской самсы можно посмотреть здесь: http://www.babyblog.ru/user/Amarei/1333697

Ого! Еще только первая часть Сколько еще будет "вкусного" и интересного!
Спасибо огромное за перевод!