Глава шеснадцать.
(написано с использованием отыгрыша на одной из ролевых)
Безумие. Темные пятна перед глазами, словно порвалась сетчатка, и теперь ничего не было видно, кроме кончиков своих ресниц, и так с трудом различимых в томном полуприщуре. Почти болезненная пульсация в венах и кипящие потоки крови в артериях, разгоняя страсть по всему телу, оставляя её даже в самых ничтожных капиллярах, убивая своей жестокостью неумолимого незатухающего желания. Кожа горела. Низ живота свело лихорадочной судорогой, не давая возможности глубоко вдохнуть или полностью выдохнуть раздирающий легкие горячий воздух.. Уруха просто сходил с ума от того сумасшедшего желания, которое завладело всем телом, требуя сиюминутного выхода, требуя желанных ласк, поцелуев, дыхания, обжигающего кожу и взгляда глаза-в-глаза, не говоря ни слова - легкие и без того с большим трудом глотали воздух, что бы расходовать его на ненужные слова.
Дыхание кончилось раньше чем губы Уры отстранились, давая возможности вздохнуть, ловя губами воздух словно рыба выброшенная на берег. Но даже отдышаться он Аою не дал, утягивая за собой в комнату, прижимаясь к стене, ощущая трепет собственного тела и тела любимого, и сумасшедший жар, который казалось раскалил воздух, обжигая.
Пальцы ритм-гитариста скользнули по бедру любовника, пробираясь под покров материи, молниеносно расправившись с ширинкой его брюк и бельем, обнимая пальцами плоть, соскальзывая по ней вниз, оттягивая кожицу, и тут же поднимаясь вверх, что бы через секунду снова соскользнуть по всей длине ствола, щекоча пальцами, продолжая приникать горящими от поцелуев губами к чувствительной шее любимого, слушая его легкие, постепенно нарастающие стоны.
Но и Уруха не оставался в долгу, двигая бедрами в такт каждому движению руки, словно не только своей рукой пытаясь управлять лаской, но и еще больше дразня Аоя каждым движением. Голова закружилась, словно земля ушла из-под ног, слишком плотным, слишком тесным было соприкосновение тел, слишком горячей была ласка, слишком сладкими стоны.
- Господи, я так сильно хочу тебя... - Едва слышно прошептав на ухо любовнику Аой, с трудом справляясь с голосом, который пытался предать его, срываясь на едва слышный томный стон. Он поддразнивал Уру, заставляя его изнывать от страсти.
Но не понятно, чье терпение он испытывал сейчас больше - терпение любимого человека или свое собственное, которое сжигало изнутри, принося почти физическую боль. Пальцы соскользнули с плоти любимого, перебираясь на его бедра, освобождая их от плена материи, как собственно и свою плоть, при этом не прекращая покусывать ушко любовника, поддразнивая его.
- Так причем тут господи, я ревную... - тихо рассмеялся Такеши в ответ, срываясь на гортанный стон, откидывая голову на стену, едва ли не приложившись затылком, позволяя ловким рукам Аоя расправляться с их одеждой, да и сам почти срывая майку с его тела, скользя пальцами, очерчивая каждый мускул, едва ли не испытывая физическое наслаждение только от этих прикосновений.
Когда последняя деталь одежды оказалась отброшена в угол, Уруха не выдержал, застонав, прижимаясь всем телом к телу любимого, ощущая как вздымается грудная клетка от частого дыхания, как соприкасается собственная плоть с его, пульсируя вместе с сумасшедшим ритмом сердца, от чего низ живота скручивает от желания, сжимая словно в тисках.
- Аой.... - Такеши уже не мог даже говорить, почти моментально срываясь на стон, закинув одну ногу на бедро Аоя, прижимаясь к нему так плотно, как было возможно, поскуливая от желания ощутить его, почувствовать в себе, сжимаясь от предвкушения.
Аой вошел плавно, давая привыкнуть, стараясь не причинять боли и тем самым, заставляя желать большего, трепетать под томными движениями бедер, вжимаясь в стену влажным телом, закусывая губы, пытаясь сдержать крик удовольствия. Кричать нельзя, иначе их услышат, а если их услышат... соседи с утра обязательно начнут коситься недобрым взглядом, кто это им в ночь глухую спать не дает... поэтому нужно молчать. А как тут умолчишь, когда все чувства и эмоции написаны на лице и рвутся из груди наружу, чтобы было проще, чтобы оттянуть момент полного схождения с ума? Уру зажал рот рукой, закусывая пальцы, насаживаясь на член Ао сильнее, проталкивая его в себя глубже и увереннее.
Секундное ощущение полета, и вот он уже обеими ногами обнимает любимого, вжимаясь влажной спиной в стену, скользя по шелкографии обоев, мысленно представляя как рисунок отпечатывается на спине, словно новый вид татуировки.
Стоны Урухи обжигали, словно звуки могли быть жарче этого воздуха, что вгрызался в легкие, превращая их в угли, заставляя сходить с ума от каждого звука, ощущая как медленно разум отказываетсая подчиняться, превращаясь в набор звериных инстинктов, хищных, неконтролируемых, жестоких...
Толчки ускорились, погружаясь в желанное тело, заставляя его почти кричать от каждого проникновения; то меняя угол, скользя плотью по влажным стеночкам, грозя разорвать; то снова вонзаясь так глубоко, как это вообще было возможно, жаждая в каждом движении задевать простату, заставляя любимого ломаться в позвоночнике от сумасшедших ощущений.
Да Йома и сам едва сдерживал стоны, кусая губы почти в кровь, ощущая острые коготки, полоснувшие по плечам. Боль словно только подстегнула, впрочем так на самом деле и было... ладонь скользнула по спине Такеши, пробираясь между влажным телом и стеной, упираясь в стену ладонью, продолжая насаживать его на свою плоть, но уже под совершенно другим углом, ощущая как он непроизвольно сжался, вырывая из горла протяжный, пусть и тихий стон, прямо на ухо любовнику, слегка сжимая зубами его мочку.
И снова бешенный ритм толчков, выжигающий любые мысли, оставляющий только кристально-чистое желание и фантастическим наслаждение со вкусом крови на истерзанных губах, и вкусом пота любовника, с его запахом и стонами, от которых можно оглохнуть в этой совершенной тишине.
Губы обжигали поцелуями-укусами шею лид-гитариста, разве что с трудому удерживаясь, что бы не впиться в нее зубами, оставляя смачный засос, едва слышно прошептав на ухо, обжигая шепотом... не менее горячим чем каждое движение в желанном теле:
- Я люблю тебя ...
Снова возвращаясь губами на его шею, с сумасшедшим неистовством вонзаясь в узкое горячее тело Урухи, обнимающее влажной глубиной, соскальзывая рукой на его бедра, направляя каждое движение, понимая что долго они в таком ритме не продержатся, но слишком прекрасно было сейчас, что бы что-то менять.
Аой просто хотел его, хотел настолько сильно, что бы сдерживать себя, желал так неистово, что с трудом был способен контролировать происходящее. Произойди сейчас взрыв ядерной бомбы в центре Токио - он бы не смог остановиться...
Остановиться, прекратить, отказаться ... это равносильно собственной смерти, равносильно самоубийству. А этого он себе позволить не мог. Он только начал любить жизнь, жизнь в которой был человек, который любил и позволял себя любить...
Время остановилось, оставляя влюбленных предоставленными самим себе, и каждый толчек отзывался в сердце сумасшедшим ритмом ударов, расползался по нервам мелкой дрожью, заставляя напрягать все мышцы, что бы не потерять равновесие, и не позволить упасть любимому. Ощущая как низ живота жжет огнем, словно угрожая в любой момент прекратить это сумасшествие логическим завершением. Хотя пока еще Ао удавалось сдерживаться...но как надолго, он не знал.
Слишком быстро .. слишком жарко ... невыносимо...
Ты мой... ты мой... мой... - словно судорожный бред в припадке лихорадки, шептал Уруха, слова слетали с губ горячим дыханием, терзая растрескавшиеся от сухости побелевшие губы.
"Аой, ты слышишь? Мой..."
Толчки ускорились до невозможного. Ощущение, что кожа на спине уже до дыр протерта о стенку кабинки, не отпускало, но оно заглушалось необъяснимыми чувствами внизу живота, от которых пальцы ног свело в болезненном напряге, а пальцы рук вонзились в спину чуть ли не по первые фаланги.
- А... АОЙ! - Уруха вовремя закрыл рот рукой, преображая неудержимый крик в почти молящий жалостливый стон. Вдруг все, что накопилось в паху жестоким огнем, вырвалось наружу, выплескиваясь белой вязкой жидкостью прямо на живот любимого. Эту чувство долгожданной свободы и необъяснимой легкости охватило все тело, делая его до невозможности невесомым, словно сейчас взлетит и лишь руки любимого удерживали на этой грешной земле. Уши заложило, а голову повело, вскружив до ноющей боли в висках, подстебываемой бешеным биением сердца, готовым разорваться в любую секунду. Аой кончил следом, наполняя тело Урухи теплым огнем собственного семени, сжимая в объятиях.
Внезапно, легкое невесомое тело стало тяжелым, как свинец. Невозможно было даже самостоятельно поднять руку или разжать ноги, которые сковали талию гитариста, не давая выйти из себя.
...Они рухнули на пол. Сползли по стене на прохладный деревянный пол. Оба. Измученные этой страстью, истощенные до изнеможения, мокрые и уставшие, но счастливые. Аой сидел на коленях, широко расставив ноги, уперевшись лбом в раскаленное от их же страсти дерево, и навалившись всем телом на Уру, который был зажат между гитаристом и стеной, обнимая любимого за шею руками и ногами за талию, все еще сидя на нем, на его плоти, чувствуя каждую пульсацию его тела как свою.
Дышать Уруха почти не мог, он словно в одно мгновение разучился делать это, забыв столь необходимый для выживания простейший механизм. Лид-гитарист кое-как умудрился поднять руку, заставив обессиливший бицепс все же сделать пару движений. Он рывком повернул лицо Аоя к своему, впиваясь страстным поцелуем в губы лиса, проникая языком в его рот и завладевая всем пространством ротовой полости, подчиняя себе его язык, изучая ряды зубов, лаская нёбо. От нехватки воздуха влажный поцелуй пришлость разорвать намного раньше, чем хотелось.
Аой и сам едва мог контролировать себя после сумасшедшей страсти, выжигающей все тело, сейчас он мог только хватать пересохшими губами воздух, пытаясь вернуть пол и потолок на место. Через некоторое время он все же нашел в себе силы, мягко покинуть желанное тело, с трудом поднимаясь на ноги, что бы добраться до кресла, притягивая обессиленного Такеши к себе на колени.
- Ну что, наперегонки в душ? - Тихо рассмеялся он, все еще не до конца справившись с голосом, который предательски дрожал и слегка хрипел.
- Вот сам и беги, а мне и тут хорошо... - Устало и счастливо улыбнулся Уру, прижимаясь к любимому, устроив голову на его плече и закрывая глаза.
В душ они все же попали, но минут через пятнадцать, смывая друг с друга сдеды недавнего сумасшествия, довольно смеясь, не прекращая целоваться - словно школьники на первом свидании. Чувство неизъяснимого счастья витало в воздухе, настолько густое, что его можно было резать ножем и намазывать на хлеб.
Уснули они уже около четырех утра. Уткнувшись носом в шею Аоя, вдыхая запах его волос, еще влажных после душа, Уру все же не выдержал, тихо прошептав:
- Я безумно тебя люблю, Ао.
- Я знаю. Я тебя тоже. - Ритм-гитарист на секунду замолчал, так что Такеши уже подумал что любимый спит. - Как ты смотришь, если после концерта мы останемся на пару дней в Осаке, отдохнем?
Сердце Уру готово было моментально выпрыгнуть из груди, запульсировав от всеобемлющего чувства любви.
- Конечно, за! А что есть где?
- Скоро будет. - Не развивая тему, улыбнулся Аой, прикрывая глаза. - Завтра узнаю где именно.
"Спасибо Шин, твое предложение кажется мне теперь еще более разумным." - уже сквозь сон подумал он, вдруг вспомнив осторожные поцелуи шеи, от чего по телу пробежали мурашки. И только завозившийся сквозь сон Уруха напомнил в чьих объятиях он сейчас лежит - пора было возвращаться с небес на землю.