- Тебе не интересно? – снова улыбка слетела с губ, удивив своей нелепой частотой.
- Нет, - как отрезал, сухо и холодно, - Я не хочу знать, зачем ты сделал это.
Снова читаешь мои мысли. Снова пытаешься сбежать от этой навязывающейся обязанности говорить мне «спасибо».
- Ты не рад? – я издеваюсь, чуть оттягивая пальцем рукав его рубашки, открывая своему взору точно такой же шрам на его тонкой изящной руке, который ни капли её не портил.
- А ты?
- Как бы сильно не испортились наши отношения, какой бы свиньёй я ни был в твоих глазах, ты всё ещё нужен мне, - на полном серьёзе, без капли сарказма, - Нужен как никто другой.
Тогда ты позвал её на свидание. Она пришла. Но не одна… С ней была пара каких-то уродов. Они долго били тебя, без какой либо жалости или сострадания, без какой-либо весомой причины. Били просто так; потому что ты любил, потому, что тебя не любили.
Отобрали всё, сожгли твою одежду, и сняли тебя на камеру…
Я не знаю, что именно они сделали с тобой. Но, если бы не звонок твоей обеспокоенной сестры, мир бы не узнал этих очаровательных ножек.
Я нашёл тебя на заброшенной станции метро, где в детстве мы отчаянно старались отыскать зомби и прочую нечисть из комиксов. Совершенно нагого, избитого до полусмерти, со стеклом в окровавленном запястье. Ты был под кайфом. Чем они тебя накачали - останется тайной. Но, возможно, лишь та лошадиная доза и спасла тебе жизнь, стимулируя сердце даже со столь низким давлением при колоссальной потери крови. Ты не хотел жить с этим позором, не подумав ни о родителях, ни обо мне.
- Я чуть не сошёл с ума от мысли, что потерял тебя, - многозначительно изрёк я, совершая очередную попытку растопить ледник в его зрачках.
- И поэтому приплёлся ко мне в палату с тем самым стеклом, чтобы вскрыть себе вены на моих глазах? Очень «логично», не находишь?
- Я до жути последователен, соглашусь, - я засмеялся, потерев рукой затылок. Но в тот момент мне казалось, что я совершаю самый рациональный поступок, казалось, что я признаюсь ему в чём-то. Но только вот в чём?
- Я испугался, - вдруг робко произнёс Уруха, проведя тонким пальцем по струне, заставляя её трепетать от нежного прикосновения, - Когда увидел твою кровь на полу…
«Я стою в дверях. Перед глазами плывёт. Так ярко. Всё кругом сияет девственной белизной, обжигая роговицу пламенем больничного инвентаря. Стены, пол – словно коробка, клетка для птицы, чьи крылья обломали, не позволив долететь до пункта назначения.
Ты лежишь в белоснежной постели, такой нежный и беззащитный, что хочется обнять, прижать к груди и не отпускать никуда больше; оставить тебя себе и не позволять страдать. Я запрещаю, кому либо, причинять тебе боль, ЗАПРЕЩАЮ! Кою…
Но ты не поднимаешь век, не смотришь на меня. Мертвое лицо. Оно не твоё, Кою, это не твоя улыбка! Где ты? Что она сделала с тобой? За что так? За что так со мной?
Волоку ватные ноги, с трудом, они не слушаются моих безмолвных приказов. Зову тебя, но ты не слышишь. Не хочешь слышать. Такашима, очнись! Я хочу уловить слабый тембр твоего голоса, а не это противное пиканье аппарата искусственного поддержания.
Сажусь на край кровати, касаюсь твоей руки. Ты совсем холодный… Что мне делать, Кою? Я не хочу тебя терять. Что мне делать?
Ладонь сжимает стекло. То самое, что я вытащил из твоего запястья, которое сейчас обрамлено широким бинтом. Оно такое хрупкое.
Боль по вискам, звук рвущейся плоти - и алая струя расписалась на чистом полу багровой нитью. Мне не страшно. Лёгкое тепло разлилось по телу, начиная уходить постепенно, но неизбежно. Лужа крови под ногами, а я не знаю, зачем сделал это.
Ты открыл глаза. Твой истошный крик о помощи, изо всех сил и до надрыва связок. Но он настоящий, он принадлежит тебе. Ты снова со мной. Я счастлив…»- Мне было 15, я был сентиментален, - тихо отвечаю я, как двадцать пятый кадр, прокручивая всплывшее воспоминание, снова и снова, подавляя желание закричать: «Ведь я, наверное, любил тебя, тупица!» Что меня остановило в очередной раз? Ведь столько лет прошло, всё изменилось.
Но я по-прежнему помню холод твоих пальцев…
С тех пор в твоей жизни было неисчисляемое количество женщин, но, ни к одной ты особо не привязывался. Конечно, были исключения, но обеих я растоптал. Я плюнул тебе в душу, пусть. Но так лучше. Правда, не знаю, для кого из нас…
- Ты был дебилом, коим и остался, - фыркнул Уруха, подперев щёку, надменно меня рассматривая.
- Ты так ласков.
- Стараюсь, пупс, стараюсь.
Тогда ты так и не понял, что я хотел сказать тебе. А может, просто промолчал...?
Так странно. С ним наедине, моё отношение меняется с экстремальной скоростью, скатываясь под откос от пункта «раздражение» в пункт «нежность». И обратно - от «восхищения» к «ненависти». Всё всегда было так противоречиво. Один он остаётся до жути стабильным. Хотя, отталкивает меня сильнее. Но я не удивлён.
- Не бери пример с Ютаки, тебе не идёт, - небрежно обронил он, снова заключая гитару в объятиях.
Я лишь тупо вскинул бровь, пытаясь сообразить, о чём толкует мой пернатый, хотя, понять его сейчас не представлялось возможным. Мозг свернулся в комочек и трусливо повизгивал, отказываясь вести какую-либо активную деятельность.
- Не теряйся в своих мыслях. Они у тебя не столь философски, чтобы блуждать в них часами с понурым взглядом, - любезно пояснил Уруха, перебирая струны кончиками пальцев, срывая с тонких ниток звука надрывистые стоны мелодии.
- Это ты меня опять искусно опустил только что, да? – я фыркнул, скрестив руки на груди и терзая зубами нижнюю губу.
- Дай-ка подумать, - он наигранно поднял взгляд к потолку, задумчиво облизав губы; а потом бодренько так и с улыбкой закончил, - Да.
- Я тебе уже говорил сегодня, что ты редкостная сучка? – я только и мог, что раздражённо фырчать да пытаться плюнуть кислотой ему в рожу.
- Нет, это впервые, - Уруха злобно оскалился, наигрывая что-то похожее на похоронный марш… мдэм-с…
- Сыграй мне.
- М?
- Ну… сыграй мне что-нибудь…
Отчего-то, эта просьба смутила меня. Я не понял, как такое вообще в принципе могло произойти, но мне вдруг страшно захотелось послушать его музыку, уловить крики его души.
Уголки его губ чуть дёрнулись, но улыбка так и не появилась на лице. Я устроился в кресле, следя за Урухой пытливым выжидающим взглядом, теребя пальцами заклёпки на своих джинсах.
Он лишь хмыкнул, коснувшись рукой грифа и впившись ногтями в лады.
Это было как выстрел в висок…
Без комбика гитара еле звучала, но даже дребезжание натянутых струн не могло заглушить эту трель отчаяния, обрушившуюся на меня откуда-то с потолка. Живая, резвая мелодия, но в то же время, эти болезненные стоны напомнили мне вой загнанного в угол зверя, учуявшего близкую смерть.
Я заворожено смотрел, как дрожат его ресницы в спешной слежке глаз за струнами. Это было… чертовски красиво. И музыка, и его глаза, и тонкие пальцы – эдакая картина слепого художника, неизвестный никому шедевр. И только я сейчас могу наблюдать её, и слышать плачь её сердца.
Уруха оторвался на мгновение, заглянув мне в глаза и снова уткнувшись в струны, продолжая беспощадно срывать трепетную мелодию с несчастной электро (которая, по ходу дел, была сейчас лишь её пародией – так, бесполезный кусок пластмассы со струнами). Но я живо мог представить, как шикарно оно зазвучит со сцены…
- Стоп, - я резко махнул рукой, отчего Уру вздрогнул, и с хлопком прижал струны ладонью, - Что это было?
- Что именно?
- Эта музыка. Что это было?
- Это? А что тебя так удивило?
- Никогда не слышал её раньше, эту мелодию. Но она… она шикарна, Уру. Откуда…?
Он постучал себя пальцем по виску, но затем, чуть качнув головой, провёл ладонью по своей груди.
- Ты сам…?
- Я тоже что-то могу, между прочим, - Уруха отставил гитару в сторону, закинув руки за голову и тяжело вздохнув.
- Я в этом не сомневался никогда, но отчего вдруг…ты…
- Когда человек сходит с ума, он совершает необдуманные поступки, ведь так? Это мой.
- Ты не спятил. Это было…шедевриально, блин…
Я шокирован, до самых недр души. Это что же получается, что всё это время в моём тощем друге крепко дрых отвязный композитор?
- Кто-нибудь ещё…
- Только Аой, - он ответил на мой вопрос раньше, чем я смог его закончить. Я улыбнулся.
- Это должен слышать Руки.
- Да… должен… наверное. Она пока не закончена. Ей чего-то не хватает.
- Может, брутального баса? – я тупо заржал, стуча себя кулаком в грудь.
- Именно его, - без капли сарказма, как отрезал Уруха, водя пальцем по сухим губам, - Я хочу, чтобы ты написал бас-партию.
Я чуть округлил глаза. Мы всегда так делали, это очевидно. Но он никогда не просил меня лично.
- Это наша песня, Аки, - Уруха закрыл глаза, потерев ладонью шею, - Твоя и моя.
Я вскочил с кресла, в ярости сжав кулаки. Отчего такой прилив злости? Оттого ли, что он так безразлично говорит об этом, или просто страшно осознавать, что она написана для меня? Почему? Зачем? Что он хотел сказать мне этим? Я не был готов понять и принять это сейчас. Может позже…
Я схватил его за грудки, чуть тряхнув, с непониманием во взгляде всматриваясь в его глаза, а он даже не моргнул.
- Ты хладнокровная сволочь, Уруха… - странно, но мой голос дрогнул.
- Детка, для тебя я кто угодно, - он с силой упёрся мне в грудь, оттолкнув от себя и отвернувшись. Наверное, в этот момент из моих глаз сыпались искры. Неужели мы не можем не ругаться, хитрая утиная задница? Прекрати меня провоцировать.
Я озлобленно фыркнул, снова завалившись в своё кресло, потерев глаза пальцами.
- Странная у тебя реакция на проявление нежных чувств со стороны друга, - он спокойно улыбнулся, поправляя ворот футболки. Думаешь, я сам не удивлён?
- Ты точно смерти моей хочешь. И вообще, ЗАТКНИСЬ!
- Я же молчу, - он тихо смеялся, прикрыв рот рукой.
- Ты думаешь слишком громко. Вылези из моей головы! АААА!…я не хочу слушать это навязчивое кряканье!
- Рейта, да ты кажись того… Крыша не едет, не? – он заливисто заржал, закинув ногу на ногу, нарочно задев мою коленку, - А то мне на секунду показалось, что я слышу шуршание шифера.
- Да иди ты в жопу, утка.
Он замолк, уставившись на меня, не моргая.
- Не смотри на меня, не дыши даже в сторону мою, не смей направить свои птичьи микробы, - я ощетинился, изобразив руками, что зарядил ружьё.
- Рейта, ты балбес.
- Эм… спасибо, Кэп, я удивился.
Мы нервозно поржали, чуть искоса поглядев друг на друга. Он показал мне фак, я ему два – общий язык мы нашли, на х*й друг друга послали, в общем, идиллия обещалась вернуться. Но я никак не мог избавиться от ощущения, что он всё же лаконично мечтает защемить мне яйца ширинкой…
to be continued...